Хранить красоту. Сохранно-укрепительные, реставрационные и любые ремонтные работы могут стать для памятника новым рождением, но могут, как мы видели, стать причиной его гибели.
Так было с памятником архитектуры в Кадашах: он переживал периоды заботливого хранения, глубочайшего уважения и восхищения его красотой, но в его жизни были и другие времена — периоды безжалостных перестроек и варварской эксплуатации. Со дня своего возникновения он привлекает, с одной стороны, людей, беззаветно служащих красоте этого архитектурного шедевра, а с другой — равнодушных и алчных. Одни стремятся его сохранить, другие использовать в целях наживы.
Комиссия по сохранению древних памятников под председательством
П. С. Уваровой, работавшая в конце XIX и начале XX в., многократно обсуждала на своих заседаниях вопрос укрепления и сохранения храма в Кадашах. Особенную тревогу вызывала колокольня, на шатре которой с восточной стороны в конце XIX в. появилась трещина. Об этом докладывал тогда еще самый молодой член комиссии Дмитрий Петрович Сухов.
Президиум Московского Совета в 1956 г . принял специальное решение о проведении сохранно-укрепительных и реставрационных работ по этому уникальному сооружению. На реставрацию было отпущено 5 млн. рублей. Работы поставили в план Московской научно-реставрационной мастерской, они должны были проводиться на основании сделанных мной исследований. Меня пригласили руководить реставрационными работами, которые начались в 1958 г .
Новое строительство и реставрация. Укрепление и реставрация древних зданий иногда представляется делом незатейливым. Некоторые даже не видят различия между обычным ремонтом современных построек и реставрацией памятников архитектуры.
Многим и в голову не приходит, что реставрация древних зданий-памятников архитектуры и новое строительство — две совершенно различные области человеческого творчества.
Коренное различие между реставрацией древних зданий и новым строительством заключается в самой сущности понятия «памятник архитектуры», то есть сооружения, сохранившегося от далекой исторической эпохи. При его реставрации должна быть раскрыта и восстановлена творческая мысль давно умершего зодчего данной эпохи, искаженная перестройками. Реставратор должен как бы перевоплотиться в своего предшественника. Если архитектор, создавая новое здание, свободен в своих действиях, то реставратор подчинен творческой мысли древнего зодчего.
Реставрация памятников архитектуры имеет смысл при условии бережного сохранения художественных достоинств восстанавливаемого объекта; и не только сохранения (это понятно само собой), но яркого выявления его образа, возвращения утраченных деталей, без которых здание теряет художественную выразительность. Ради этой цели только и следует вести дорогостоящие реставрационные работы.
Восстановить утраченный древний образ памятника архитектуры не просто. Сложность в том, что произведение искусства творилось людьми для удовлетворения повседневных нужд. Наступали в истории периоды, когда архитектурное произведение больше не отвечало потребностям людей и его перестраивали, приспосабливали, искажая подчас художественный образ. Долговечно то здание, которое на протяжении всей его жизни успешно используется человеком. У каждой эпохи свои заботы, она по-своему перестраивает сооружения. И не всегда возможно вернуть памятнику его первоначальный вид.
Фрагментарно или полностью перестраивая древние здания, каждая эпоха создает новые художественные образы, подчас и более ценные, чем прежде. Но чаще все-таки приспособления носят утилитарный характер. В художественных достоинствах древнего сооружения до начала работ реставратору предстоит досконально разобраться, провести наблюдения, обмеры, зондажи, создать чертежи эскизов реставрации, исследовать документальные свидетельства, «прочесть» памятник.
В тех местах, где «прочесть» памятник невозможно, так как вырваны «листы», надо на основании глубоких зондажей самого здания, истории архитектуры и развития художественных форм в различные эпохи подобрать аналоги.
Тщательно собранная документация позволяет лучше понять тайны древнего здания. Поиски утраченного архитектурного образа, постоянный сбор новых свидетельств о памятнике продолжаются и в период реставрации. Максимальную полноту сведений мы можем получить именно в этот период.
Возрождать ли первоначальный вид памятника? Сложная судьба у памятника в Кадашах. Образ какого периода его жизни положить в основу проекта реставрации? Что заменить и что сохранить? Где и в каком объеме вести работы? Не сломать ли все наслоения и пристройки, чтобы восстановить памятник в его первоначальном виде?
От мысли возвратить зданию вид 1687 г . отказались. Нельзя возродить три лестницы, ведшие к западному, южному и северному порталам четверика второго этажа: нам пришлось бы сломать более позднюю и все же изумительную колокольню, не менее ценную в художественном плане, чем сам храм. Нелепо было бы добиваться восстановления здания 1657 г ., о котором мы имеем смутное представление и которое, видимо, по своим художественным достоинствам было значительно ниже сооружения 1687 и 1695 гг. Реставрация памятника 1687 г . может проводиться только в некоторых частях — фрагментарно.
Вспомнились слова Дмитрия Петровича Сухова, сказанные в одной из бесед: «Сам памятник архитектуры должен составлять план реставрационных работ, он же должен вести и работы. Бойся всякого насилия над ним, не навязывай ему своих мыслей и желаний. Заставь говорить памятник, пусть он расскажет о своих нуждах. В процессе реставрационных работ продолжай слушать его голос. Не пророни ни слова, помни, что самые ценные сведения ты получишь именно во время реставрационных работ, когда сможешь проникнуть в глубь стен, разобрать поздние закладки, заглянуть в фундаменты. Если сам памятник будет главным твоим советчиком, то ты его не загубишь и не исказишь».
Дефектный акт. Чтобы знать, где и что реставрировать, иметь смету на расходы, составляется дефектный акт. Изучаю все ветхие части здания, независимо от того, на каких частях памятника они находятся. Намечаю фрагменты, где буду восстанавливать первоначальную форму, а где восстанавливать древний декор, сохраняя и укрепляя его, и что останется в перестроенном виде.
Железо на луковицах проржавело, железные листы с остатками позолоты едва держатся. Венчающая часть центральной главы наклонилась и потянула за собой главу; растяжки ослабели, обвисли, и ветер разрушает драгоценные филигранные творения древних кузнецов. Кусками висят у основания глав проржавевшие резные подзоры —ленты ажурной резьбы по железу. Боковые главы потеряли первоначальную упругую форму луковиц. Но луковицы древние, их надо сохранить. Конструкции луковиц, крепления, сделанные из кованого железа XVII в., «устали». Металл при постоянной ветровой нагрузке, работая на протяжении 250 лет, деформировался. Обветшавшие части мы заменим новыми, выкуем крепкие стальные детали. Нужна бригада медников, обученная древнерусскому медницкому ремеслу. Нужна листовая медь, а также олово и свинец для полуды; нужны толстые листы железа…
У подножия барабанов, на верху четверика, сохранились следы белокаменного декора. Огромные резные белые камни, остатки колонн, вперемежку с кирпичом XIX в. заложены в закладки гребешков.
Предстояло разобрать закладки над рядами гребешков, найти места камней, сорванных с места, расставить их по старым местам. Мы установили в предварительном исследовании, что верх четверика был испорчен в XIX в. Закладки создавали мокрые карманы, которые за летние месяцы не успевали просохнуть. Под рядами гребешков с сильным выносом шел карниз, имевший выбоины, через них влага попадала в глубь памятника, разрывая во время морозов белокаменный декор и кирпичную кладку.
Ниже по стенам четверика и трапезной располагались окна, обрамленные белокаменными наличниками. Колонки, стоявшие с сильным выносом на выступающих из плоскости стен кронштейнах, обвалились. Кронштейны от постоянного размораживания под тяжестью колонок скололись. Выбоины были и на порталах. Для укрепления обветшавшего древнего декора второго этажа и реставрации верха четверика нужна была бригада белокамеников. Требовались резчики по белому камню. Придется довозить и белый камень, чтобы заполнить недостающие части декора.
Трещины в шатре колокольни, обветшал кирпичный декор пышных наличников, карнизов шатра и всех пяти ярусов. Тут не обойтись без бригады опытных каменщиков, специалистов не только по кладке стен, но и по теске кирпича. Нужны искусные люди, нужен кирпич определенного размера, такой же, как на колокольне (28X14X7,5 — 8 см ).
Стены памятника имели необычную покраску: по оранжевому полю стены роспись швов под кирпич голубцом; в откосах окон огромные черные треугольники. Я записывала: «Пригласить опытных маляров».
О людях, возрождавших красоту. Постепенно около меня возник большой коллектив, состоявший из проектной группы молодых архитекторов и техников, рабочих — медников, каменщиков, белокаменщиков, — которые понимали сложность дела. Начальник инспекции по охране памятников архитектуры Москвы Б. И. Кузнецов в помощь нашему коллективу создал целую комиссию.
Новое заключалось в том, что производство работ, начавшихся в 1958 г ., было возложено не на прораба, как обычно, а на архитектора. Я составляла график, последовательность ведения работ, заявки на материалы. Приходилось быть и организатором, и контролером. Люди подобрались прекрасные. Но хлопот по проектной и производственной стороне реставрации памятника оказалось много. Каждый специалист занимался своим делом, и мы вместе продолжали изучать здание, ведя восстановительные операции. Ежедневно я начинала смену вместе со всеми и работала с белокаменщиками, медниками и каменщиками.
Эти годы (1948-1960) были новым периодом формирования русской реставрационной школы. Широко и повсеместно разворачивались производственные работы на памятниках архитектуры. Щедро отпускались лучшие материалы — медь, нержавеющая сталь и другие. Кирпичные заводы начали выпускать по специальным заказам (по старинным рецептам!) большемерный кирпич. Интерес к памятникам архитектуры и русской культуре возрастал с каждым днем.
Бригада медников. В бригаду медников входило десять человек: два брата Лошкаревы, Владимир Алексеевич и Леонид Алексеевич, П. Д. Верставой, А. К. Цибульский, Ю. В. Фокский, Л. Л. Борисов, А. Н. Комаров, В. П. Скворцов, С. Ф. Филатов и ученик Женя Кривов. Возглавлял бригаду Владимир Алексеевич Лошкарев.
Роль этих людей в реставрационных работах намного больше, чем просто исполнителей.
Коренастый человек лет 50-ти, с добрыми серыми умными глазами встает передо мной каждый раз, как я вспоминаю Владимира Алексеевича. Он несуетлив, однако живой и очень внимателен к делу. Работая несколько лет рука об руку с Владимиром Алексеевичем, мне часто приходила в голову мысль, что он не просто мастер. Он как-то по-особому тонко понимает «жизнь» металла, его «самочувствие» в различных условиях. Владея техникой работы по металлу мастеров XVII в., он своими знаниями заметно выделялся среди обычных специалистов. Когда Лошкарев говорил о металле, то уподоблялся героям сказок, у которых неодушевленные предметы имели свои суждения и думы. Познания у бригадира бригады медников оказались глубокими и разносторонними. Он освоил опыт старых умельцев, и я чувствовала, что Владимир Алексеевич знал то, что знали в древние времена великие русские медники и кузнецы, ковавшие филигранные кресты и ажурные решетки. Он владел затраченным искусством позолоты. Его помощники также знали тайны древнего мастерства. Вокруг барабанов и луковиц были сделаны легкие подмости. Поверх крыши трапезной устроили большой деревянный помост, который стал первой медницкой мастерской. Каждую деталь фотографировали на месте, чтобы помнить, как она расположена, а потом спускали ее на веревках в нашу импровизированную мастерскую.
Особенностью древнерусского искусства является его скульптурность и свобода в воспроизведении каждым мастером одного и того же образца, возможности отклонения от основного мотива. В малых завершениях это чувствовалось особенно хорошо. Пальметки по концам вертикального стержня, резная, ажурная лента в середине ствола — все резалось по одному образцу, но свободно и живописно. Это создавало в общем ансамбле завершений ту свободу и красоту формы, которая невозможна при наличии сухого стандарта и жесткого рисунка в одинаковых элементах.
Работавшие со мной молодой архитектор В. В. Кавельмахер, техники А. И. Семенов, Н. А. Калинина и другие замеряли каждую древнюю деталь, фотографировали ее состояние перед реставрацией. Выявили ветхие части, нуждающиеся в замене, и те, которые могли быть сохранены. Дефектный акт мы вели вместе с Лошкаревым, который внимательно просматривал каждую деталь, определяя степень ее сохранности.
Мы учились у Лошкарева той великой мудрости, тому художественному чувству медников XVII в., делавших грубый, жесткий, кованый металл утонченным и одухотворенным. Природное чувство прекрасного, свойственное Лошкареву, дало ему возможность безошибочно отличить подлинные детали XVII в. от более поздних вычинок.
Как сложны, многогранны, разнообразны по форме и качеству, металла элементы, составляющие каждое завершение! Какое большое количество различных инструментов нужно иметь меднику, чтобы разобрать на отдельные части эту крепко слаженную, хорошо продуманную систему металлических частей, составляющих высокохудожественное произведение!
Завершение на главе памятника — кресты, как и всякое архитектурное сооружение, имеет конструктивные и декоративные части. На крестах около яблок имеются полумесяцы, над которыми расположены виньетки. От каждого угла средокрестия отходят по три сияния. Средокрестие и концы ветвей креста закрыты тарелками, к которым с трех сторон прикреплены резные виньетки. Пространство между стержнями внутри заполнено орнаментом из листового железа.
Завершение на центральной главе значительно богаче. По его образцу, только меньшего размера, сделано завершение и на колокольне. Средокрестие украшено короной, из-под которой выходят стержни сияний, украшенные на концах звездами. В нижней части полумесяцы богато декорированы. Внутреннее пространство между вертикальными конструктивными стержнями заполнено ажурным орнаментом из стержней кованого железа.
Вертикальные и горизонтальные конструктивные стержни, сделанные из кованого металла, нуждались в реставрации. Все они были покрыты небольшими трещинами и раковинами, это не могло укрыться от острого и внимательного взгляда
В. А. Лошкарева. «Устали, износились на ветру,— сказал он,— им надо дать новую силу», «Как вы будете это делать?» — спросила я. «Металл надо заставить течь, а затем его перековать, тогда не будет ни трещин, ни каверн»,— ответил Владимир Алексеевич.
Потянулись рабочие будни. Изо дня в день газовыми паяльниками разогревались отдельные небольшие участки стержней и затем перековывались тяжелыми молотами.
Совсем иной работы потребовали декоративные части из листового железа — резные орнаменты, тарелки, покрывающие средокрестие и концы ветвей, пальметки на их концах. Тщательно отбирались подлинные куски Х V II в. и по ним путем накладки делались те места, которые были окончательно утрачены или заменены грубыми вставками во время ранее происходивших ремонтов. Сохранившиеся древние детали из листового железа были покрыты полудой. Сложным секретом полуды, то есть покрытия железа антикоррозийным, нержавеющим металлом, в совершенстве владели народные умельцы в Х V II в. Лужение требует большой тщательности. Документы Х V II в. и миниатюры рукописей донесли до нас древние рецепты и изображение процесса полуды. Железо перед погружением в чан с расплавленным оловом обезжиривалось в квасе и протиралось овчинами. Полуженная вещь хранилась в «большом бережении», по ней не стучали, ее не бросали. Малейшая трещина или царапина на полуженной детали ускоряет процесс коррозии, так как при попадании влаги между железом и оловом возникают малые токи, разрушающие железо.
Мы сдали на анализ древнюю полуду и установили, что состав ее сложный — 80 процентов олова и 20 процентов свинца. Свинец добавлялся для того, чтобы избежать «оловянной чумы», о которой знали в Х V II в. При температуре ниже минус 20° олово начинает перерождаться и превращается в порошок. Полуда погибает. Сплав олова со свинцом такому заболеванию не подвержен.
На третьем ярусе колокольни, в небольшом закрытом восьмигранном помещении, мы соорудили печь, на ней установили ванну. Так началось лудильное дело. Квас был заменен кислотой, а овчины — шерстяными тряпками.
Хочется рассказать об одном разделе медницких работ — о выколотке. Тарелки, корона и шар медных украшений имеют или шарообразную, или выгнутую форму. Край короны усыпан бусами. Выколоткой листового металла — искусством мастеров древней Руси — бригада Владимира Алексеевича Лошкарева владеет в совершенстве.
Шары сильно проржавели и нуждались в замене. Шары состояли из двух половинок, спаянных между собой, а место спайки было прикрыто узкой ленточкой металла. Каждый шар, а их было более шестидесяти, мы делали выколоткой двух его половинок. В старый сохранившийся шар заливался гипс. На полученной форме затем легкими деревянными молотками выколачивалась форма полушара. Мягкое парцевое железо эластично ложилось под ударами деревянного молотка. Так возник сложнейший узор центральной короны, сердцевидные пальметки на концах полумесяца, тарелки. Все выколоченные детали мы полудили.
Крепления делались на болтах. Они заводились в пазы и сверху красились суриком.
Реставрация луковиц, потерявших свою первоначальную форму,— дело не менее интересное. Здесь изобретательность Лошкарева и его стремление любой ценой сохранить древние конструкции проявились с особенной полнотой.
В древнерусской архитектуре было два метода создания луковичной формы глав. Ее делали из кирпича и из металла. На нашем здании конструкция луковиц металлическая. Двенадцать вертикальных журавцов, изогнутых по форме луковицы, крепились к кольцу на верху кирпичного барабана. В вершине журавцы соединялись. Правильная форма луковицы образовывалась благодаря ряду горизонтальных колец, шедших приблизительно через 60 — 70 см (один аршин), припаянных к журавцам.
В центре пропускали вертикальный штырь, соединявшийся гнутыми упругими железными планками с кольцом поверх барабана. Металлический каркас луковицы был покрыт листами полуженного и позолоченного в XVII в. железа.
Луковицы сплющились и просели, так как железо потеряло жесткость. Оно уже не держало форму. Как же сохранить эти уникальные конструкции? Проковать журавцы луковиц без разборки всей конструкции невозможно. Разобрать — значило уничтожить уникальный памятник древнерусской инженерии. Лошкарев предложил под древнюю конструкцию подвести современную, на которую вывесить весь древний металл, освободив его таким образом от уже непосильной работы. В месте перехода журавца от шара к конусу и ниже к ним было приварено два кольца из современного прокатанного металла. Под два кольца подведены вертикальные наклонные стойки.
Эти наклонные стойки взяли на себя всю нагрузку; журавцы, опираясь на них, передали им все свое напряжение, а сами, подпертые стойками, получили прежнюю форму луковиц.
Бригада белокаменщиков. Белокаменщики приступили к восстановлению памятника архитектуры в Кадашах, пройдя трудную школу на палатах* Аверкия Кириллова2.
С бригадой Бычкова я подружилась задолго до начала работ в Кадашах. Состояла она из учеников художественно-реставрационной школы в Загорске. С ребятами работал один из педагогов — лепщик, резчик по дереву и камню Александр Иванович Киселев. Молодые специалисты остро чувствовали художественные формы, их мастерство и любовь к делу могли укрепить древние, сохранившиеся детали и восстановить утраченные.
Основные белокаменные работы сосредоточились на четверике здания, где возрождалась клокочущая пена белокаменного декора, вздымающаяся от подножия барабанов. Реставрацию вели, заменяя обветшавшие элементы порталов, наличников окон, карнизов. Укрепляли несущие части белокаменного декора наличников окон, кронштейны, капители.
Реставрация памятника архитектуры — дело коллективное. Все, начиная от мастера и кончая подсобным рабочим, посильно участвуют в нахождении утраченных частей здания или их деталей, все знают беды памятника. Если коллектив не знает о целях и задачах реставрации, то любой человек неверным движением, по неведению, даже при уборке помещения может уничтожить драгоценнейшие следы архитектурных деталей.
В обеденные перерывы я рассказывала рабочим об архитектуре и искусстве древней Руси и других стран. В субботу, после окончания смены, мы ездили смотреть памятники архитектуры Москвы, ходили по выставкам. В мастерских организовали курсы повышения квалификации реставраторов, и все архитекторы, разделив между собой дисциплины, читали лекции. Рабочие приобретали знания по истории архитектуры, истории искусств, истории конструкций, методах ведения работ. Так росли молодые талантливые специалисты. Сочетание в одной мастерской всех процессов, необходимых для правильной постановки научной реставрации, проектно-исследовательского и производственного секторов было огромным достижением.
Знания, изобретательность, внимание, мастерство и тщательность реставратора стали необходимым условием для успешного восстановления верхов четверика. Ценным было то, что все обломанные белокаменные детали верхов четверика мы обнаружили сверху сводов, на мягких известковых подушках. Детали лежали резьбой книзу. Это, видимо, было сделано или по распоряжению архитектора Козловского, на долю которого в 60-х годах прошлого века выпала перестройка здания, а возможно, в более ранний период. Зодчий, перестраивавший храм в Кадашах, понимал его огромную художественную ценность. Поэтому, разобрав третий ярус гребешков, оставил внизу основание этого ряда.
Мы легко находили места, когда надо было поставить обломанные камни.
Дмитрий Петрович Сухов незадолго до смерти говорил мне: «Русский человек не любит делать ненужную работу. Обломанные детали ищи поблизости, далеко их возить не стали бы. Фиксируй при исследовании место каждой найденной детали. Поблизости, как правило, находится место, на котором она стояла!» Именно так и разбирал декор умный и дальновидный архитектор в далеком прошлом.
Около каждого яруса гребешков мы сделали широкие выносные помосты — стеллажи, на которые при разборке закладок выносили найденную деталь под прямым углом к месту находки. Это позволяло строго фиксировать местоположение после слома каждого куска камня. Три яруса лесов около каждого ряда гребешков с выносными помостами за ними были сделаны весной 1958 г . И мы приступили к разборке закладок.
Теплым весенним днем бригада белокаменщиков поднялась на леса. Яркое солнце светило нам в глаза, у подножия здания лежала вся Москва: со сводов четверика хорошо обозримы Замоскворечье, Кремль, видны дальние горизонты.
Началось углубленное исследование и проникновение в самое сокровенное, что бережно хранил для потомков загадочный памятник. Разборку камня начали осторожно сверху, с третьего яруса гребешков. Камни бережно поднимали с «постелей», затем клали их резьбой вверх на стеллажи, делая дополнительные надписи на каждом о месте его находки. Так на помосты было выложено 115 различных белых камней самой разной формы. О таком количестве резных белокаменных деталей древнего декора никто и не помышлял!.
В течение двух лет шло тщательное изучение и установка камней на места, дотеска недостающих деталей, вычинка сильно разбитых. Работы велись не в помещениях и закрытых мастерских, а там же, на помостах, в постоянном «общении» с подлинниками.
Места камней определялись по их сколу. Скол на камне должен подходить к тому, что остался в своде.
Но таким методом трудно восстановить целостный художественный образ верха четверика. Перед нашими глазами были фотокопии с известных в русской архитектуре зданий, завершенных резным белокаменным декором: храмы в Филях, в Уборах, в Троицком-Лыкове, на Шереметьевом дворе, палаты Волкова-Юсупова и другие. Аналогии помогли нам в поисках художественного образа памятника в Кадашах.
Подмости на верху четверика мы покрыли временной кровлей, у нас получилась мастерская по белокаменным работам. Белокаменщики дотесывали детали и вставляли их в места сколов.
О реставраторе замков на Лауре. В самый разгар наших работ, летом 1959 г ., в Москву приехал известный французский реставратор Бретон. С Кремлевского холма он увидел Кадашевский храм и пришел к памятнику. Рассказала я ему о методике реставрации, сущность которой заключалась в максимальном сохранении всего подлинного. Бретон был удивлен, что нашел в Москве, как он сказал, своих единомышленников, которые так же, как он при реставрации белокаменного декора замков на Лауре, бережно сохраняют и укрепляют все подлинное.
Через неделю нам из Парижа пришла бандероль — книга «Замки на Лауре».
Надо сказать, что наш метод реставрации не единственный. В практику прочно вошла замена древних ветхих камней новыми. Такой методике была обучена и бригада белокаменщиков Бычкова, с которой я занималась реставрацией палат XV в. Аверкия Кириллова в Москве на Берсеньевской набережной, дом 22. Мастер Бычков считал, что сделанная им новая деталь лучше старой рухляди. Долго переубеждала я мастера и его товарищей, великолепных резчиков, что древняя резьба драгоценна уже потому, что она подлинна. А новые вставки, как бы они ни были прекрасны, особой ценности не представляют.
Много мы об этом спорили. Мастера-белокаменщики начали с большой бережностью относиться к подлиннику. Почувствовав скульптурную непринужденность резьбы XVII в., они не стремились вырубать на целые метры древние карнизы, а применили разработанный нами же метод вставки заплат. С ветхого места делался слепок из глины, затем по атому образцу — гипсовый слепок, а по нему рубилась уже белокаменная вставка. С одинаковой тщательностью обрабатывались и фасадная и задняя стороны вставки. Белокаменная заплатка прочно входила на место (обычно крепилась она на медном штыре — пироне — и белом цементе). Сам древний карниз дополнительно не вырубался и не разрушался. Тысячи заплат положили мы на карнизы и декор здания, сохранив резьбу в подлиннике (рис. 66).
Разбирая закладки верхов четверика, мы нашли куски разбитой раковины, но соединить их в единую деталь было невозможно. Выбрасывать подлинную резьбу XVII в. не хотелось.
Веня Сырчин вырубил по образцу имевшихся кусков белокаменную раковину. В ней вырезал места для подлинных элементов и вставил их в новую раковину. Новая раковина стала как бы оправой, соединившей куски подлинной резьбы XVII в. Поставлена она на восточном фасаде здания (рис. 45).
Мастера — белокаменщики творчески исполнили работу, каждый имел склонность к тому или иному делу, проявляясь в нем особенно ярко. Н. И. Солдатов, С. А. Митин, В. Н. Сырчин, В. В. Кучерков любили лиричный и живописный орнамент.
В. А. Бычков, Б. Г. Яковлев, Ю. С. Боташов и Педро Мануэль предпочитали геометрически четкие образцы. А. И. Киселев глубоко чувствовал пластику. Их любовное отношение ко всякой детали, их обдуманные действия спасли уникальные части храма в Кадашах.
Большая изобретательность была применена при реставрации белокаменных угловых колонн по краям барабанов. Форму искали не только по сохранившимся кускам и следам на самом памятнике. До начала вырубки белокаменных колонн и деталей устанавливали на их место муляжи. Затем с разных мест Замоскворечья и Кремлевского холма смотрели, проверяя, не ошиблись ли мы в форме, и лишь после этого приступали к изготовлению утраченных деталей из белого камня.
Центральный барабан имел два яруса колонн, а боковые — по одному. На самих барабанах остались только великолепно укрепленные капители под раскреповками карнизов на углах барабанов и кронштейны в нижней части. На гранях барабанов сохранились в кирпиче полукруглые выемки, куда заходили валики облома, делившего колонну на две части — верхнюю витую и нижнюю гладкую. Таким образом, между кронштейном внизу и капителью вверху нам предстояло вставить четыре элемента: базу, круглую часть колонны, облом в виде валика с полочкой и витую часть колонны.
Однажды мы задумались, почему погиб весь белокаменный декор, обрамлявший углы барабанов. Пришли к выводу, что он был плохо укреплен. Предстояло найти такую систему крепления, чтобы колонны ни при каких обстоятельствах не сдвинулись бы с места. Гибель белокаменного декора по граням барабана могла быть вызвана также и тем, что железные крепления белых камней — пироны, находившиеся внутри деталей, коррозировали.
Железо, окисляясь, увеличивается в объеме в пять раз и рвет нежный белый камень. Нужно было применить для крепления медь или латунь. Мы придумали для крепления на грани барабана колонны, состоящей из четырех элементов,— «жесткий замок». В центре всех элементов были сделаны пазы и в них вставлен пирон из толстого ( 12 мм ) медного прута. В капители, под которую нужно было подвести все четыре элемента, составляющих колонну, мы просверлили отверстие, равное длине пирона. При установке на место все четыре элемента, скрепленные пиропами, были поставлены один на другой. В капитель заведен пирон, целиком ушедший внутрь капители и не мешавший завести под капитель все поставленные друг на друга элементы углового декора. Пирон из капители, попав на отверстие внутри витой колонны, падал в это отверстие. Отверстие внутри витой колонны в два раза меньше, чем в капители, поэтому одна половина пирона оставалась в капители, а другая — в витом фусте колонны. Так образовался «замок».
Необычайно интересно шли работы по укреплению белокаменного декора верхнего этажа. Методики реставрации окон второго света четверика порталов и окон первого света-были разные, так как разные «болезни» белокаменного декора пришлось нам лечить.
Колонны, капители, базы, кронштейны наличников второго света четверика сохранились почти все, но они обвалились и лежали разбитые на крыше трапезной. В результате возникших в кладке наших и поставили на фасады. Подлинные же капители хранятся: одна в Музее истории и реконструкции Москвы, другая в Государственном научно-исследовательском музее архитектуры им. А. В. Щусева, а третья у меня.
Реставрация декора велась предварительной лепкой недостающих частей, отливкой гипсовых копий, по которым в белом камне вырубались недостающие части, крепившиеся на пиронах к деталям.
О кирпичных дел мастерах. Сложные были работы по реставрации частей здания, выполненных в кирпиче. Особенно хлопотны они на колокольне, которая, имея кирпичные стены, своды, богато декорирована кирпичными же наличниками окон, карнизами, обрамлениями углов, колоннами. Колокольня состоит из ряда ярусов. Мастера по кирпичной кладке работают иначе и совершенно другими инструментами, чем белокаменщики. Теска кирпича ведется тоже иначе, чем резьба по белому камню.
Колокольня никогда не перестраивалась, а только обветшала, поэтому нашей задачей было укрепить все древние детали. Они потеряли прочность. Предстояло перенести архитектурную форму в новый, более прочный материал.
Шатер колокольни имел трещину, возникшую еще в 1903 г . Трещина увеличилась при бомбежке во время Великой Отечественной войны. Мы пригласили инженеров, думая, что они подскажут способ «лечения» шатра. Инженеры утверждали, что шатер неминуемо развалится. Одни предлагали вставить внутрь шатра железобетонный шатер и на него опереть кирпичную кладку; другие — стянуть шатер металлическими обручами; третьи посоветовали разобрать шатер и сложить заново. Все это было невыполнимо. Шатер имеет толщину стены 28 см (один кирпич), поэтому проникнуть внутрь его кладки для связи ее с обручами, как предлагали инженеры, было невозможно. Тщательно разглядывая кладку шатра, мы изучали тонкую кирпичную скорлупу. И перед нами раскрылась замечательная конструкция, созданная древнерусскими каменщиками! Была прочтена еще одна страница русского зодчества, рассказавшая о незаурядной инженерной выдумке русских строителей. Исследованием кладки шатра и трещины я занималась с вдумчивыми и тонкими мастерами кирпичного дела, потомственными каменщиками Ю. И. Лохиным и В. В. Пироженко.
Напуганные предостережениями, мы сперва вели исследование шатра штрабелением в глубь кладки поздно, по вечерам, когда все люди уходили домой. Мы шли на известный риск, шатер мог быть аварийным. Но интуиция подсказывала нам, что шатер очень крепкий, он не рухнет. Скоро мы убедились, что шатер не реагирует на легкие удары молотка по скарпели. Мы пробили кирпичи около трещины и увидели прочную кладку, сделанную из небольших тесаных кирпичиков различной формы: конусообразной, Г-образной и другой. Кирпичики «щегурки» (15 — 20 см ) уложены в перевязку, со сложным сцеплением друг с другом. Кладка по сути дела в два кирпича, но все кирпичики маленькие и тесаные. Жесткость конструкции придавали гурты, то есть тяги из целых кирпичей, уложенных вдоль граней шатра. Гурты на полкирпича уходили в кладку шатра, а на другие полкирпича выступали наружу. Они через каждые два ряда перевязывались с основной кладкой. Шатер по фасаду имел восьмигранную форму, а в интерьере круглую, составляя единый, прочный, великолепно перевязанный монолит. Аварии можно было не опасаться. Трещину, говоря языком строителей, мы расшили, то есть заложили новым кирпичом, хорошо перевязав его со старой кладкой.
С тех пор минуло почти тридцать лет, новых деформаций в шатре не возникает. Диагноз каменщика Лохина оказался верен. Изменения в шатре колокольни возникли из-за того, что у колокольни были сломаны в XIX в. две открытые лестницы, служившие ей контрфорсами — подпорками. Постройка новых крытых папертей и ликвидация подпор изменили режим фундаментов колокольни, что привело к трещине в шатре и в фундаменте. Природное чутье Лохина в обращении с кирпичом, знание кирпичных конструкций — все это он унаследовал от отца и прадедов. Опыт его, уходящий корнями в глубокое средневековье, помог найти правильное решение при реставрации памятника.
Колокольня имеет пышный кирпичный декор: карнизы с раскреповками, наличники на окнах ярусов и «слухах» шатра, резной белокаменный балясник около галерей. Задача реставратора в том, чтобы заменить обветшавшие кирпичи новыми, не исказив образа колокольни, не «засушив» ее. Тончайшими скарпелями удалял Ю. Лохин из кладки карнизов, наличников истлевшие кирпичи, не «поранив» крепких. По подлинным кирпичам XVII в. вытесывались новые кирпичи, вставлявшиеся взамен выщербленных, обветшавших. Я сохранила шаблоны, по которым теснились кирпичи.
Выяснилось, что на колокольне, как и на четверике, в профилях обломов нет прямых углов, плоскости профиля соединяются между собой под тупым или острым углом, и это придает ему выразительность, индивидуальность.
Тщательное изучение памятника и всех его особенностей в процессе реставрации позволило провести восстановление сложных наличников без нарушения их первоначальной формы, с максимальным удержанием на памятнике подлинного, с точным сохранением размеров выноса кирпичей из плоскости стены, характера их профилей. «Здоровые» кирпичи были сохранены и укреплены, а «больные» удалены, но их архитектурная форма точно перенесена в новый, более прочный материал.
Болгарские, румынские и другие зарубежные реставраторы наш метод реставрации называют подделкой под старину. Они считают, что новая деталь должна отличаться от старой. Большинство архитекторов русской реставрационной школы придерживаются иных принципов. При сохранно-восстановительных работах на памятниках архитектуры мы возрождаем образ здания. Древняя форма, хотя и в новом материале, должна возрождать, а не разрушать художественное единство сооружения. Все новые вставки мы делаем на другом растворе, из другого кирпича, железа, камня, и, конечно, специалист их отличит от подлинных деталей. Но красота древнего здания смотрится после наших работ как первозданная: все новые детали доведены до художественного уровня подлинника. Там, где подлинник сохранить не удается, заменяем его копией, выполненной в том же материале, стараясь приблизить к художественному уровню оригинала.
Злоключения белокаменной красавицы. Острая потребность в помещениях в центре Москвы привела, к сожалению, к тому, что Кадашевский храм решили использовать под мастерские, задолго до завершения реставрационных работ. Моя мечта сделать его интерьеры объектом музейного показа, приспособить их под экспозицию древней живописи Третьяковской галереи, пока не смогла осуществиться.
Перед новым хозяином возникло много трудных вопросов. Что делать с верхами четверика? Камни, венчавшие четверик, еще лежали на стеллажах и не были расставлены по местам. Незавершенными были работы по реставрации шатра колокольни, укреплению фресок XVII века, раскрытых и расчищенных профессором Н. С. Сычевым, и многое другое. Самое простое решение — прекратить реставрационные работы, выбросить древние камни и на четверике вновь сделать четырехскатную кровлю.
Но, к счастью, специалиста, которому поручили руководить работами по приспособлению здания под мастерскую, покорила красота памятника в Кадашах. Это был прораб Александр Иванович Кудряков, который не отступил от методов научной реставрации. А. И. Кудряков хорошо и правильно покрыл своды четверика лещадью толщиной 5 — 7 см . Однако у него не было меди для того, чтобы сделать над гребешками покрытие — «фартуки». Фартуки, выходя из-под камней покрытия, должны были подниматься наверх гребешков и закрывать естественно возникшую щель между покрытием сводов и вертикально стоявшими и примыкавшими к ее краю гребешками.
Чтобы расставить камни по местам, Кудряков попросил меня ему помочь. Рано утром, до службы, я приходила к памятнику и определяла работы на день, показывая каменщикам места вынутых из закладок камней. Так я помогала в расстановке камней, завершающих верхи четверика, и других работах еще около двух лет.
Кудрякову удалось завершить реставрацию колокольни и многие другие работы. Однако он не успел восстановить древних водостоков; великолепные росписи XIX века, несмотря на все его усилия, сохранились лишь фрагментарно, погибли росписи XVII века. Много других бед претерпела белокаменная красавица.
Продолжение следует.
Печатается по изданию: Г. В. Алфёрова. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации. Книга для чтения. М., «Просвещение» 1974.