«Буйная рота»
В октябре 1948 года Арсений окончил обучение воинской специальности и в качестве радиста был зачислен в разведроту, располагавшуюся в городе Агринион. Эта рота была освобождена от строевой подготовки, изучения устава и тому подобного. Ее задачей был поиск и уничтожение отрядов ополченцев в горах Центральной и Западной Греции. О том, как героически рота-невидимка выполняла боевую задачу, преподобный старец вспоминал позже, когда, будучи монахом, он стал невидимым для посторонних глаз героем Христовым. Через сорок лет преподобный Паисий напишет: «Помпезность и трезвон не помогают добиться даже мирской цели. На войне я служил в отдельной разведроте, и мы все время скрывались: то за горками, то под горками. На параде строевым шагом за всю войну я не прошел ни разу».
Разведроту, где служил старец, прозвали «буйной», поскольку ее офицеры, а также многие из солдат были смельчаками «с сумасшедшей жилкой». Они воевали мужественно, не беря в расчет опасности и злоключения. Такая же «сумасшедшая жилка» была и у Арсения, который всегда был готов совершить жертву ради Бога и ближнего.
В начале суровой зимы 1948/49 года рота разбила лагерь недалеко от вершины горы Омалия на высоте около 1,800 метров от уровня моря. Эта гора была естественным наблюдательным пунктом, откуда можно было контролировать почти всю горную область вокруг Навпакта. Там в ночь на 21 ноября лагерь накрыла страшная снежная буря. За несколько часов завалило много палаток, и большинство солдат оказались заживо погребенными под снежными завалами.
Поняв, что рота находится в опасности и может остаться под снегом и льдом навсегда, Арсений побежал к командиру. Тут же забили тревогу, и немногие солдаты, оказавшиеся не под снегом, побежали раскапывать остальных. Но снег валил не переставая. С каждым часом обмороженных становилось все больше и больше, и ротный врач как мог пытался их спасти.
Арсений, несмотря на то что снег залеплял ему лицо и почти не давал дышать, не останавливаясь, работал мотыгой — насколько позволяли обледеневшие руки. В ту ночь он выкопал из-под снега двадцать шесть обмороженных. Одновременно изо всех душевных сил он горячо просил Бога прислать им помощь. И помощь не замедлила: в утренних сумерках солдаты увидели, как к ним поднимаются три крестьянина из близлежащей горной деревни Элату. За плечами у них были огромные бутыли с домашней водкой. С помощью этой водки ротный врач смог привести в чувство и вернуть к жизни обмороженных солдат. В сопровождении крестьян рота пошла вниз, в деревню, где жители разобрали солдат по своим домам и их отогрели.
Потом преподобный часто вспоминал ту тяжелую ночь: «В тех снегах я чувствовал огромную, ни на что не похожую радость. Это была радость жертвы».
Отогревшись, рота спустилась ниже, чтобы до конца зимы встать лагерем на высоте Макривалто, иначе называемой «Святой Иоанн» — по находившейся там церковке Честного Иоанна Предтечи. Эта высота тоже имела выгодное тактическое положение. Ротный приказал солдатам рыть в земле глубокие ямы, застилать их бревнами, сверху покрывать досками и листами жести. В углу крыши было отверстие для выхода дыма — солдаты могли разводить в этих блиндажах огонь и греться.
Досок для блиндажей не хватало, и ротный послал за ними Арсения в одну из расположенных неподалёку деревень, жители которой почти все ушли, боясь ополченцев. Председатель сельской общины предложил разобрать заборы и сараи, но у Арсения не поднялась на такое дело рука, и он отказался. Он считал варварством рушить хозяйство людей, которые столько лет страдали от войны, а сейчас были вынуждены даже оставить свои дома. Арсений вернулся в лагерь с пустыми руками и предложил ротному отправить в центр радиограмму с просьбой привезти им доски. «Тебе даже такое простое дело нельзя поручить!» — рассердился офицер и послал за досками других солдат.
Однако когда блиндаж, в котором находилась радиоточка, заливало водой и Арсений, укрывая и налаживая технику, промокал до нитки, ротный говорил ему:
— Я спокоен, когда ты делаешь эту работу. Но мне жалко глядеть, как ты мучаешься. Пусть второй радист тоже помогает!
— Господин командир, мне все это только в радость! — любочестно и решительно отвечал Арсений, заставляя командира гордиться, что в его роте служит такой солдат.
Запасов продуктов не хватало, и Арсений, желая, чтобы сослуживцам досталось больше, брал себе как можно меньше. Мяса он никогда не ел. Когда раздавали молоко, он отдавал свою порцию тем из сослуживцев, кто выглядел слабее других. Единственное, что расстраивало Арсения, — так это то, что он не мог поститься безупречно, поскольку готовили в роте на животном жире. Поэтому часто он довольствовался солдатской галетой — настолько сухой, что ее тяжело было разбить даже камнем. Во время приема пищи Арсений, стараясь остаться незамеченным, садился в сторонке и грыз свою галету, думая о Хаджефенди, который питался ячменными лепешками. А когда кто-то из солдат жаловался хлеборезу на маленькие порции, тот отвечал: «Да вы бы лучше на Арсения посмотрели! Ему что ни дай — всегда доволен. Он что, не такой же солдат, как и вы? И в службе молодец, и никогда ничего не просит».
Также Арсений был образцом нравственной безупречности. Часто одним своим присутствием он спасал девушек от неподобающего поведения солдат. А однажды произошло и следующее чудесное событие. Зимой солдаты его роты брали в соседних деревнях мулов для перевозки грузов. Вместе с мулами на работы забирали и местных крестьян: и мужчин, и женщин. Однажды, когда крестьяне с мулами были недалеко от Макривалто, наступила ночь, а дороги были завалены снегом. Крестьяне соорудили шалаши из еловых ветвей и стали устраиваться в них на ночлег.
Один из солдат залез в такой шалаш и начал приставать к местной девушке. Он приставал к ней так настырно, что она была вынуждена выбежать из шалаша и ночью по колено в снегу уйти куда глаза глядят — лишь бы подальше. Одна старуха из той же деревни пошла по ее по следам и нашла ее под навесом церкви Честного Предтечи. Дверь была закрыта, и внутрь зайти они не могли. Однако Честной Предтеча не оставил их без помощи. Он явился Арсению, который в это время спал, и велел ему как можно быстрее бежать к храму. Арсений побежал и нашел возле храма окоченевших от холода и стоявших по колено в снегу женщин. У него были ключи от храма, потому что он приходил туда зажигать лампадки. Он открыл дверь и завел несчастных внутрь. Когда они рассказали ему, что произошло, он спросил девушку:
— Как же ты решилась ночью, в горах, одна идти сама не зная куда?
— Это было все, что я могла сделать, — ответила девушка. — Я верила, что в остальном мне поможет Христос.
Тогда Арсений, не просто для того, чтобы их утешить, а потому, что ему действительно стало больно за них, сказал: «Всё! Закончились ваши муки. Завтра пойдете по домам». И действительно, на следующий день пригнали солдат, те расчистили дороги, и крестьян отпустили по домам. Через много лет преподобный Паисий напишет: «Честной Предтеча позаботился о девушке, которой была небезразлична ее честь, и привел ее в свою церковь, о существовании которой она даже не знала. Вот такие дочери Эллады должны быть ее похвалой и чудесным примером для других».
Как только снег немного сошел, рота начала выходить в многодневные горные рейды, чтобы ополченцы, зная о близости войска, оставили в покое деревни. В этих изнурительных рейдах не хватало ни воды, ни пищи, ни обмундирования. Иногда солдаты шли босиком по снегу и пили воду из следов от лошадиных копыт.
Арсений совсем не думал о себе, но делал все возможное, чтобы помочь другим. Второму радисту он не давал сопровождать мула, который перевозил большую рацию, чтобы уменьшить его риск быть убитым или раненым (радист рядом с гружёным мулом — легкая добыча для снайпера). Постоянно находясь с мулом, Арсений не мог отойти в лес, как другие солдаты, чтобы найти себе там что-то съедобное. Но несмотря на то, что он был совершенно истощен от голода, тяжелые рации на мула и с мула он всегда грузил один. Иногда он носил их на собственной спине. Когда второй радист просил его разрешить что-то сделать и ему, Арсений отвечал: «Нет. У тебя жена и дети. Если тебя убьют, мне придется отвечать за тебя перед Богом».
Постоянные злострадания и великие трудности не пугали Арсения. Его не страшила даже опасность смерти, которой он часто подвергался во время боев с отрядами ополченцев. Наоборот, это обостряло в нем чувство, что он находится под покровом Бога. Кроме того, он и за жизнь свою не цеплялся, предпочитая, чтобы в живых остался кто-то другой.
Однажды, когда они готовились к бою, он вырыл себе одиночный окоп, в котором спрятался сам и укрыл рацию. Когда ополченцы начали обстреливать их позиции из минометов, один солдат подполз к окопу и спросил: «Арсений, я влезу?» — «Залезай», — разрешил Арсений, но через несколько секунд с тем же вопросом подполз еще один солдат. Чтобы дать место второму, Арсений вылез из окопа. Вокруг рвались мины. Вдруг Арсений почувствовал, как осколок, словно сильный порыв ветра, чиркнул его по голове. Каски на нем не было, только вязаная солдатская шапочка. Осколок сбрил волосы на его голове, оставив голую полоску в шесть сантиметров шириной. Но даже ожога не было — так хранил Арсения Бог.
А еще Благой Бог исполнил одно желание Арсения, который все, что у него было, раздавал другим. Исполняя слова: «Даст ти Господь по сердцу твоему», Он прислал Арсению в горы Евангелие. Свое Евангелие он раньше отдал одному своему сослуживцу, но через несколько дней, когда наступил Рождественский сочельник, подумал: «Будь у меня сейчас Евангелие, как бы оно мне помогло!» В самый день Рождества Христова в их роту пришли посылки от жителей города Месолонги с гостинцами и подарками на Рождество. Посылок было 200, Евангелие — только в одной: в той, которая досталась Арсению.
Рация спасает роту
В феврале 1949 года Национальная армия освободила от ополченцев город Карпениси. Рота, в которой служил Арсений, получила приказ дислоцироваться в городке Арахова в Навпактских горах и подключиться к обнаружению и уничтожению отрядов ополченцев.
В одну из ночей на высоте недалеко от Араховы 180 солдат разведроты оказались окружены отрядами ополченцев, общей численностью 600 бойцов. Всю ночь рота отчаянно оборонялась, укрывшись за скалами. Арсений пытался установить антенну, чтобы связаться с центром и попросить о помощи. Один лейтенант кричал: «Брось ерундой заниматься! Помогай лучше таскать ящики с гранатами!» Арсений таскал ящики, но снова и снова возвращался к рации. Антенну постоянно сбивало пулями и осколками, и связь установить не удавалось. Наконец Арсению удалось связаться и прокричать в рацию несколько слов с их координатами и описанием тяжелого положения. Этого оказалось достаточно: на рассвете прилетела штурмовая авиация и разбомбила ополченцев. Рота была спасена.
Потом преподобный Паисий приводил в пример этот бой, желая провести параллель между служением монаха и делом радиста. «Монахи, — писал он, — это радисты Матери-Церкви. И уходя подальше от мира, они делают это по любви. Удаляясь от мира, они удаляются от мирских „радиопомех“ для того, чтобы быть в состоянии лучше установить связь с Богом. Так они помогают миру больше и результативнее.
Некоторые архиереи и церковные чиновники требуют, чтобы монахи спускались с уединенных горных вершин и возвращались в мир, „чтобы ему помочь“, но они ведут себя неразумно. Они похожи на тех не отличающихся великим умом военных, которые, видя, что их отряд окружен, истерично кричат, чтобы радист бросил рацию, схватил винтовку и начал стрелять вместе со всеми. Как будто еще одна винтовка, прибавленная к уже стреляющим двум сотням, сможет что-то изменить.
А радист воюет по-другому. Он срывает голосовые связки, крича в микрофон непонятные для других слова: „Прием! «Душа» Прием! «Душа»“ — а все вокруг думают, что он просто выбрасывает на воздух много пустых и ненужных слов. Только вот радисты не дураки и не обращают на это внимания. Они не слышат, как сослуживцы осыпают их ругательствами, но изо всех сил пытаются установить связь с Центром. Как только связь установлена, они просят немедленной помощи у Генерального штаба, и тогда становится понятно, что „Душа“ — это позывной радиста. И помощь приходит — но уже не в виде лишней и по сути бесполезной винтовки, а целыми эскадрильями штурмовиков, бронетанковыми полками, до зубов вооруженными линкорами и непотопляемыми эсминцами. Так люди спасаются из безвыходной ситуации».
«Пресвятая Матерь Божия, помоги мне стать монахом»
Прошло несколько дней, и разведрота получила приказ срочно выдвигаться на усиление батальона, который вел бой недалеко от деревни Криаци. Когда рота спускалась к горной речке ниже Криаци, стало понятно, что батальон разбит, все близлежащие высоты заняты отрядами ополченцев и рота почти окружена. Арсений получил срочную радиограмму из штаба с приказом остановить и вернуть назад крестьян, которые в сопровождении второго радиста и нескольких солдат на 90 мулах везли вслед за ротой тяжелое вооружение и боеприпасы. Когда Арсений пытался выйти на связь со вторым радистом, адъютант командира роты кричал на него почти в истерике:
— Беги отсюда, ополченцы уже рядом!
— У меня приказ срочно передать радиограмму, чтобы крестьяне вернулись назад и не попали в ловушку, — отвечал Арсений.
— Раньше, чем ты ее передашь, — кричал офицер, — ополченцы будут здесь и ты сам попадешь в их руки!
Однако Арсений, не думая о том, что его могут убить, не двинулся с места и пытался передать радиограмму. Он находился в низине, и рация работала плохо. Наконец, когда он с огромным трудом передал сигнал, оказалось, что он остался один. Ополченцы уже видели его и окружали со всех сторон, стреляя вокруг него и желая взять его живым. Арсений тут же проглотил бумаги с шифрами и позывными, мгновенно распряг мула, взвалил на плечи рацию и побежал напролом сквозь кусты и деревья. Кольцо сжималось, ополченцы были не дальше чем в пятидесяти метрах от Арсения, он уже слышал обращенные к нему крики и смех воевавших на стороне ополченцев женщин: «Эй, солдатик, куда же ты! Иди к нам, не бойся!»
Видя, что его вот-вот схватят и человеческими силами спастись невозможно, Арсений взмолился Пресвятой Богородице: «Матушка моя Пресвятая! Помоги мне стать монахом! Обещаю, что буду работать три года и восстановлю из руин Твой сгоревший монастырь Стомион».
В это самое мгновение в зарослях Арсений вдруг наткнулся на одного солдата из разбитого ранее батальона. Тот много дней не брился, одет был в потрепанную гражданскую куртку и внешне походил на ополченца. Сделав Арсению знак молчать, солдат выбежал из кустов и, маша рукой в противоположную сторону, закричал ополченцам: «Товарищи, бегом! Товарищи, бегом! Там мулы разбегаются, все туда — мулов собирать». Потом он схватил за руку Арсения и они побежали в противоположную сторону. Выскочив из леса, они пробежали по тропе, которая простреливалась со всех сторон, и укрылись в деревне Криаци. Там они нашли свою роту. Солдатские шинели были в дырах от пуль, но никто не был даже ранен.
Жестокий бой продолжался всю ночь. Солдаты отстреливались и закидывали подступивших ополченцев гранатами, а радисты пытались на почти севших аккумуляторах связаться по рации с центром и попросить помощи.
Утром прибыло подкрепление, и рота вышла из ловушки. Солдат, спасший Арсения, подошел к нему и, улыбнувшись, сказал: «Да, брат Арсений, горазд ты чудеса творить!» Однако сам Арсений считал, что они были спасены чудесной помощью Честного Предтечи, память которого совершалась накануне. Было 25 февраля.
«Ты устроишься лучше всех»
Вернувшись на базу, в село Макривалто, солдаты разведроты решили в благодарность за спасение купить для церквушки Честного Предтечи два больших красивых подсвечника. Арсений обошел для сбора пожертвований и жителей села Элату и готовился отправиться за подсвечниками в Агринион, в магазин церковной утвари. А накануне один солдат из их роты совершил неудачную попытку «самострела» — он хотел покалечить себя, чтобы быть уволенным в запас и спасти свою жизнь от опасности. Этот солдат был родом из Эпира. У него была жена и много детей, и в жизни гражданской он зарабатывал какие-то гроши, играя на гитаре на свадьбах и в тавернах. Ротный приказал Арсению, который все равно направлялся в Агринион, доставить под конвоем этого самострельщика и передать его в военную прокуратуру в городе Месолонги, который находился по пути. Сослуживцы, узнав, что Арсений назначен конвоиром, усмехались: «Отличного вы ему подобрали конвойного, ротный! Просто не человека, а живодера какого-то!»
Когда Арсений с бывшим музыкантом спустились в Месолонги, тот упросил Арсения взять его с собой в Агринион, а в прокуратуру отдать на обратном пути. В Агринионе самострельщик стал всячески тянуть время и ныть, упрашивая Арсения зайти то к одним, то к другим своим знакомым. Арсений ходил вслед за ним, но в какой-то момент их остановил патруль военной полиции и, посмотрев сопроводительные документы, приказал немедленно отправляться в прокуратуру в Месолонги. Тогда Арсений с болью и любовью, от всего сердца пожелал бывшему музыканту: «Все будет хорошо! Вот увидишь, ты устроишься лучше всех. Ротный пошлет в прокуратуру рапорт и попросит их, чтобы тебя не слишком наказывали. Припишут тебя к какой-нибудь тыловой команде. И жив-здоров останешься, и еще детям своим помогать будешь!»
И действительно, когда они прибыли в военную прокуратуру, оказалось, что там уже лежит рапорт от командира роты с положительной характеристикой на бывшего музыканта. Его даже не отдали под трибунал, но просто перевели поваром в Агринион, в Межвойсковой распределительный центр. Он перевез в Агринион свою семью и кормил их тем, что оставалось от солдатских обедов. Либо Арсений предвидел все это через дар прозорливости, либо «сработало» его исполненное любви молитвенное пожелание.
Через несколько дней ротный послал Арсения в город Навпакт — ремонтировать рации. На обратном пути Арсений проходил мимо храма, где в тот момент совершалось последование Акафиста. Арсению очень хотелось хоть ненадолго войти внутрь, но он не мог оставить без присмотра мулов, нагруженных рациями. Он всего пять минут постоял напротив входа в церковь, и вдруг ему стало обидно, он расплакался как ребенок: «Пресвятая Матерь Божия, до чего же я докатился! Я ведь уже пять месяцев не был в церкви!» Было 11 марта 1949 года, пятница первой седмицы Великого поста.
На следующей неделе из Генерального штаба пришел приказ о расформировании отдельной разведроты, в которой служил Арсений. Бойцам из уважения к их подвигам и безупречной службе было предложено выбрать себе любое место для дальнейшего прохождения службы.
Преподобный Паисий никогда не забывал тех бед и злоключений, через которые он прошел вместе с «буйной ротой». «Эти злоключения, — говорил он потом, — помогли мне глубже почувствовать смысл монашеской жизни, „соль“ которой — жертва и злострадания. Таких злостраданий, как в армии во время боев и горных рейдов, в монашеской жизни у меня не было. Поэтому я всегда думаю: „Я перенес такие злострадания в армии ради Отечества. А что сейчас, в монашестве, я делаю ради Христа? Если бы я сделал для Него хотя бы десятую часть от того, что делал на войне, то творил бы сейчас чудеса“».
***
За что люди полюбили и продолжают любить старца Паисия? Почему слова простого греческого монаха столь ценны и важны для нас?
В чем находил утешение и откуда черпал силы старец Паисий?
Издательство «Никея» совместно с издательством «Орфограф» приглашают на встречу «Преподобный Паисий Святогорец. Святой нашего времени» — 1 ноября, в 19.00 в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете (Цветной бульвар, Лихов переулок, д. 6.)
Вы сможете первыми увидеть и купить книгу «Житие преподобного Паисия Святогорца» и задать вопросы ее редактору — иеромонаху Пантелеимону (Королёву).
Также вас ждут удивительные рассказы о затворах и путешествиях Паисия, о его любви к людям и зверям, о чудесах, которые происходили с ним и по его молитвам.
Гости встречи: архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель московского подворья Оптиной пустыни, иеромонах Пантелеимон (Королёв), насельник Свято-Преображенского скита Данилова мужского ставропигиального монастыря, главный редактор издательства «Орфограф», Владимир Лучанинов, главный редактор издательства «Никея».