— Более 8 тысяч лайков и 3 тысяч репостов набрал в фейсбуке пост журналиста Романа Супера о родительском собрании. Директор их школы был в полной растерянности от новых санитарно-эпидемиологических требований Роспотребнадзора. Даже жалко этого директора.
— Да, я читал этот пост как раз в тот самый день, когда сам вел заседание управляющего совета в своей школе. Не хочу говорить резкостей, но моим первым желанием было, чтобы того директора уволили.
— Почему? Он-то чем виноват?
— Потому что первое качество, которое должен сейчас проявлять руководитель школы, — это уметь ясно и четко донести свой план действий. Который у него, само собой, должен быть.
Мы находимся в условиях военных действий и мобилизационного режима, деваться нам некуда. Это как в Америке — был принят Патриотический акт после 11 сентября, дающий огромную свободу действий спецслужбам. Хорошо это или плохо? Ну, плохо, наверное, но выбора нет.
В образовании вообще есть ряд неизбежных зол: например, экзамены, сидение в классе в четырех стенах, то, что все дети в классе одного возраста, и так далее. И вот теперь — распоряжение Роспотребнадзора. Кстати, это еще далеко не худший вариант.
— Что может быть хуже?
— Пренебрежение жизнью человека.
— В чем оно могло бы выразиться?
— Ради политического, медицинского, статистического выигрыша можно было бы поддаться соблазну и сделать вид, что инфекцию окончательно победили. Другой соблазн — передать полномочия от медиков, учителей, родителей каким-нибудь структурам, которые будут за нами следить и нас наказывать «для нашего же блага». Как говорится, кому война, кому мать родна.
Решение Роспотребнадзора — это попытка пройти между Сциллой и Харибдой.
Александр Адамский
А вот второй вопрос, как это все реализовать. Но тут у меня жесткая позиция. Если, чтобы избежать опасности, надо принять меры, то их необходимо принять. Как? Думай. Это твоя работа, твоя ответственность. Я много общался с людьми, которые в этой ситуации должны принимать решения, и часть из них, действительно, растеряна.
Творческая задача: переодеться на физру
— Как тут не растеряться? Попробуй сделать так, чтобы дети не выходили одновременно на перемену. Звонок звенит, а им нельзя выйти из класса.
— Надо мобилизовать учителей и детей, объяснить им важность этих мер. Мы на собрании долго обсуждали с родителями, как быть, если ребенок заболел. И, в конце концов, все согласились с решением: да, если один ребенок заболел, то весь класс на две недели уходит в карантин, как это и предписывают новые правила.
— Но это же безумие. Учиться будет невозможно.
— А какая альтернатива — заболеть и заразить других? Вы знаете, меня некоторое время назад посадили на диету, из-за диабета.
Мне казалось, что эти требования просто невыполнимы. Но побываешь три раза в коме — и поймешь, что ничего невыполнимого нет.
Так и здесь. Дети не глупее нас с вами, они все поймут, главное — правильно это организовать. Вы не представляете, сколько времени и сил я потратил, объясняя даже самым умным своим коллегам-педагогам, что соблюдение правил Роспотребнадзора может и должно стать творческим заданием.
Есть такое направление в педагогике — коллективная творческая деятельность. Она выросла из коммунарства — одной из линий новаторского педагогического движения в Советском Союзе. Коммунарство предполагало практику коллективных творческих дел. Допустим, есть тяжелая ситуация, а нам нужно с ней справиться. Давайте сконцентрируемся и вместе придумаем, как это сделать.
Можно просто разбить детей на две группы и велеть одной ходить по правой стороне коридора, а другой — по левой. Это тупо. А можно превратить выполнение правил в педагогическое действие.
— Типа если уж мы попали все вместе в эту ситуацию, то круто ее всем вместе и разрулить?
— Да. Тогда это работает. Когда мы в школе все это обсуждали, один юноша, член управляющего совета, сказал: «Есть еще одна задачка — как на физкультуру переодеваться?» Действительно, 8-й класс закончил, не успевает переодеться, а тут уже 9-й подошел, это контакт, это неправильно. И мы все вместе нашли решение: отдать под раздевалку учительскую. Сейчас она почти не нужна.
Все можно придумать, если из обязаловки превратить это в творческую задачу. Я почему так разозлился на того директора? Потому что он вместо того, чтобы всех призвать к сотрудничеству и совместной ответственности, берет инструкцию и обрушивает ее людям на головы. И у всех возникает чувство беспомощности.
Дистанционное образование как катастрофа
— Точно так же полгода назад педагогам, детям и родителям обрушилось на головы дистанционное образование. Но, слава Богу, 1 сентября все вернулись в школы. Надолго ли?
— Вы знаете, я восхищаюсь безрассудной смелостью федеральных руководителей, которые, сидя в Москве на Каретном ряду, за 40 тысяч российских школ, за 40 тысяч директоров, за миллион учителей, за 15 миллионов детей, на основании приблизительных данных Роспотребнадзора по среднестатистической заболеваемости в регионе, принимают решение: «Всем — в школу».
Министерство — не учредитель, не родитель, не директор, который по закону несет ответственность за здоровье и безопасность этих детей. Но, поскольку вся страна ждет твоего слова, ты верхом на белом коне даешь отмашку платочком. Сама по себе ситуация всеобщего ожидания, пока «белый хан» чего-то там позволит, — это перекладывание ответственности. Я сам должен решать, когда мне моего ребенка вести в школу. Это — первое.
Второе: мы живем в ситуации сингулярности и неопределенности (извините за такие наукообразные слова). Как было уже не будет, а как будет — мы не знаем. И это надо принимать как норму, а не корчить из себя великого полководца, который объявляет отбой дистанционному обучению или старт всеобщему офлайну! Откуда мы знаем? Никто в марте не мог предположить, что такое случится. А если вторая волна, а если вирус мутирует?
Ситуация неопределенности атомизирует масштаб принятия решений. Кроме семьи, школы, директора, учредителя, родителей, никто ответственно принять их не может. Мы же видим, что происходит вокруг, насколько близко падают эти снаряды, что может случиться с теми, кто заболел.
Поэтому мой призыв: чтобы каждая семья, каждый родитель без перекладывания ответственности на министра или губернатора точечно принимали решение, вести ребенка в школу или не вести.
При том, что каждая семья может выбрать режим обучения: дистанционный, очный, заочный, семейное образование. Приходи в школу, пиши заявление, переводи. У нас обучение всеобщее, но получено оно может быть в разных формах. И по закону родитель — первый воспитатель.
— Любой родитель имеет право выбрать дистанционное обучение, но, по-моему, таких желающих нет. Все сходятся на том, что дистант был ужасом и катастрофой.
— В конце марта — начале апреля образование в нашей стране могло полностью остановиться. К счастью, этого не случилось. Те, кто зубодробительно поносят дистант, по-моему, просто не понимают или не хотят понимать, что учителя легли на эту амбразуру и спасли образование в Российской Федерации.
При этом дистанционное образование у нас было очень плохим. Собственно, то, что было, цифровым образованием даже назвать нельзя. Это была катастрофа. Если пандемия — это война, то «4 миллиона пленных, миллион убитых» — вот что такое апрель–май 2020 года в российском образовании.
У директора висел плакат: «Дети должны учиться в школе»
— Почему это было так страшно? Могло ли быть иначе?
— А это вы спросите у нашего бывшего министра образования Ольги Юрьевны Васильевой. Были даже поручения президента по учету научно-технологических изменений, но она без конца твердила: «Зачем нам цифра? Нам нужно глаза в глаза, от сердца к сердцу, служение…», бла-бла-бла. Ей объясняли: «Каждому ребенку нужен свой персональный девайс». Но какое там! Продолжались эти бессмысленные закупки стационарных компьютеров, привинченных к стене.
И как нам было переходить на цифровое образование, относиться к цифре как к образовательной среде, а не к злу какому-то, если нас без конца убеждали, что это бездуховно? В Совете Федерации было целое слушание о запрете гаджетов в школе. Можете себе представить?
— У детей на входе в класс забирают телефоны — это распространенная практика.
— Вот-вот. Это что, нормально, когда за полгода до войны все обсуждают, что пулемет, танк и самолет — это зло и грех, а нужно ездить исключительно на лошади и махать саблей?
В результате несчастные учителя вышли на передовую, бросились с голыми руками на амбразуру.
Ни методик, ни учебного материала, ни готовых цифровых платформ, ничего! В одних школах нет технического оснащения, зато другие, наоборот, забиты компьютерами, которые никому не нужны. Хорошо хоть потом их стали раздавать в семьи.
Мы потеряли четыре года, за которые вполне могли бы подготовиться, — все политические решения были приняты, но не исполнены.
— Но после всего, что все мы пережили, школа научилась работать онлайн?
— Научилась, но какой ценой! Первый месяц это было… Не хочу говорить «тупое»… прямолинейное перенесение образовательных методик из офлайна в онлайн. А что такое офлайн-образование? Это, во-первых, фронтальная инструкция («дети, все смотрим на доску») и репродуктивный результат: вот тебе образец, повторяй, пока не запомнишь. А во-вторых, гигантские домашние задания, потому что основное повторение происходит дома, в классе при таком подходе на это нет времени.
В общем, все неэффективно. Нужно так строить обучение, чтобы ребенок уже в процессе прохождения материала его осмыслял, оценивал и обсуждал, а не возвращал в виде шаблона. Это и будет развивающее образование. Но тогда пришлось бы: а) переделывать все учебники, б) переделывать все программы. Это гигантская работа, с которой министерству не хотелось связываться.
Но вот грянул гром, и репродуктивный фронтальный способ образования пришлось переносить в онлайн. В результате дети сидели перед экранами по шесть часов, а потом еще выполняли с родителями гигантский объем домашних заданий.
Некоторые регионы досрочно прекращали учебный год, то есть все было на грани бунта. Один региональный министр прямо у себя в кабинете вывесил плакат: «Дети должны учиться в школах, а не на кухне». Да кто же спорит? Должны, конечно.
Раз в неделю занятия должны проходить онлайн
— Неделю назад я адресовала вопросы про онлайн-образование в Департамент образования города Москвы. Мне сказали, что не видят смысла отвечать на них, потому что дистанционного образования больше не будет, все возвращается на круги своя.
— Перед ними стоит политическая задача успокоить общество. Это своего рода магическое заклинание: скажи сто раз «дождя не будет» — и его не будет.
Еще раз: гадать, вернется дистант или не вернется, — бесполезно. Но всегда должен быть наготове план «Б». Я выступаю за то, чтобы один раз в неделю обучение оставалось дистанционным — как тренировка на случай «боевых действий». Должна идти массированная переподготовка и аттестация учителей для работы онлайн.
Кстати, вот что еще очень важно: у нас обнаружился полный разрыв между управлением образования и родительским сообществом. Конечно, это сообщество неоднородно, есть невротизированные мамочки, которые возмущаются по любому поводу.
Но гораздо больше родителей, которые готовы к сознательному действию. Это спокойные, уравновешенные люди, поэтому их голоса не так слышны. С ними нужно работать, нужно им объяснять, что цифровое образование — это не калька, не копия того, что происходит в стенах школы. И если вы видите признаки этого прямого переноса, то бейте тревогу, что, дескать, нет, ребята, эту музыку мы не заказывали, нам другая нужна.
Меня огорчает и поражает, что такая работа с родителями не ведется, потому что паникеры и циники проклинают онлайн и торпедируют план «Б». Но если ты не готовишься к войне, ты снова ее проиграешь.
Образование выходит на улицу
— Вы часто пользуетесь термином «расшколивание». Что это такое? Это хорошо или плохо?
— Это слово впервые использовал в 60-х годах XX века писатель Иван Иллич. Он был большим противником школы, считал, что в своем привычном виде она должна перестать существовать.
Но спустя 10–20 лет психологи и педагоги стали понимать расшколивание как снятие негативных школьных эффектов. Например, приходит в школу творческий, любопытный, активный ребенок, а через полгода его не узнать: становится зажатым, стесняется, неохотно говорит, на нервной почве возникают гастриты. Такого ребенка надо забирать из школы и с помощью определенных мероприятий компенсировать у него вот эти негативные эффекты. Это тоже получило название «расшколивание».
В моем понимании расшколивание означает, что образовательные виды деятельности выходят за стены школы и мы начинаем использовать всю среду (например, городскую — стадионы, музеи, бульвары, предприятия) как образовательную.
Сейчас в Красноярске идет эксперимент, когда часть школ переносит занятия в заповедник «Столбы». Недавно «Столбы» получили образовательную лицензию, там проходят обучение дети всех возрастов, от дошкольников до подростков. Младшеклассники зимой по следам птиц и зверей составляют карту популяции животных, кто где живет. Дети ведут исследовательскую работу, а недавно была достигнута договоренность с МЧС — будут проводить имитации спасательных операций.
В общем, это образование, но не в четырех стенах класса и школы. Однако есть педагоги, которых мы учим распознавать образовательные результаты такой вот деятельности.
Сейчас аналогичный эксперимент мы начинаем на Сахалине.
— Как при такой системе подготовить детей к ЕГЭ?
— Намного лучше, потому что в подростковом возрасте у них не убивается мотивация к учению, им интересно предметное знание, они пробуют разные виды деятельности. Я верю в мотивацию, а не в то, что человека нужно с 1-го класса, не переставая, натаскивать на ЕГЭ, пичкать подготовкой насильно, как манной кашей.
И еще одна идея, которую мы продвигаем, — это полилингвальность, или многоязычие, как хотите. Это не значит, что мы одновременно учим несколько языков, это значит, что сам уклад жизни предполагает несколько языков. Я сам в детстве жил в четырехъязычной среде, но только не знал, что она четырехъязычная.
Дошкольник легко держит четыре языка
— Что это за языки?
— Я родился и рос на Украине, так что основными были русский и украинский. Вся семья по линии папы разговаривала на идиш, а мои вторые бабушка и дедушка получили образование в Швейцарии и разговаривали по-французски, и даже по-французски спорили между собой.
Я в 6 лет мог мастерски и очень интеллигентно ругаться на французском, чем немало поражал своих сверстников, с которыми мы в деревне играл в футбол.
Когда сейчас я приезжаю во Францию, у меня в голове иногда всплывают эти красивые литературные ругательства, которые очень смешат таксистов.
Словом, полилингвальная среда — это нечто нормальное и естественное, так сейчас растут мои внуки и еще множество детей. Мы много работали в Бурятии, в Якутии, на Северном Кавказе. Полилингвальность — лучший способ сохранения родного, местного языка. Это гораздо осмысленнее, чем пустая драка за часы: «Дайте нам три часа на национальный язык, нет, четыре» — и так далее.
При многоязычном укладе в дошкольном возрасте ребенок может спокойно держать 4 языка. Мои внучка и внук легко понимают, с кем им говорить по-английски, с кем по-русски. Полиязыковость — это сложная психологическая задача, при решении которой ребенок лучше развивается.
— Словом, расшколивание — это предметное знание, получаемое благодаря погружению в естественную среду — городскую, природную, языковую. Никакого насильственного подчинения формальным правилам, главное — интерес и мотивация.
— Но тут есть одна сложность. Формальные правила все равно нужны. Без норм институт не работает. Вопрос в том, насколько они отвечают ситуации и могут ли быть гибкими. А для этого я должен сам, персонально, быть вовлечен в принятие решений и понимать их важность.
Например, я понимаю, что новые правила Роспотребнадзора есть механизм выживания сегодня. При этом выполнять их тупо и не творчески — то же самое, что не выполнять вовсе, создавая тем самым угрозу общественному здоровью. Поэтому эти нормы нужно воспринимать не как странную внешнюю помеху, которая мешает нам жить как раньше, а как полноценную образовательную и организационную задачу.