Как евангелист стал православным

Наверное, я всегда был духовно голоден. Воспитываясь в благочестивой христианской семье, я не помню себя когда-либо не верующим в Христа, или не желающим в глубине своего сердца следовать за Ним и исполнять Его волю. Не всегда мне удавалось реализовывать это желание последовательно, но оно несомненно было во мне.

Я делал все, что следует делать хорошим мальчикам-христианам. Крестившись с исповеданием веры незадолго до своего девятого дня рождения, я посещал богослужения, молодежные собрания, воскресную школу, каждое лето ездил в церковный лагерь, принимал участие в молодежных съездах, в подготовке к богослужению, читал Писание и буквально все, что только мог достать. Когда я учился в средней школе, у меня не возникало сомнения в том, что я буду служить в какой бы то ни было форме. Первую свою проповедь (о молитве) я произнес, когда учился в девятом классе. Я был учителем в воскресной школе, а перед последним классом средней школы даже преподавал “Знай, во что ты веришь” — серию уроков в Христианской ассамблее Озерного края. По окончании школы я поступил в Линкольнский христианский колледж в Линкольне (Иллинойс), чтобы подготовиться к принятию духовного сана в Христианской Церкви/Церкви Христа (консервативная евангелическая секта, исторически восходящая ко временам Реставрации. Основателем этой секты среди американских переселенцев в начале XIX века был Александр Кэмпбелл. — Пер.). Неутомимый, как и большинство студентов, стремясь на деле применить все, чему учился, я стал миссионером среди молодежи в Церкви Христа в Дип Ривер в Меррилвилле (Индиана). Мне было всего восемнадцать, я учился на первом курсе. Серьезность — вероятно, именно это слово лучше всего характеризует мой подход к служению в то время. Меня не привлекало создание для молодежи исключительно социальной программы. Я не хотел заманивать людей в Церковь любыми способами. Самым важным в жизни для меня была вера во Христа, изменяющая человеческое сердце. Я работал над тем, чтобы создать крепкое ядро искренне верующих молодых людей, стремящихся к тому, чтобы на первом месте в их жизни был Господь Иисус Христос.

Идя дальше

В этот период в моих мыслях и действиях доминировали две темы: духовность и Церковь. Однажды во время утренней молитвы я от всего сердца, хотя и не понимая настоящего смысла своих слов, сказал Богу: “Больше всего на свете, Господи, я хочу быть человеком духовным. Я готов заплатить любую цену, понести любое бремя, чтобы им стать. Я не знаю точно, что это такое, но я хочу быть им”. Большая часть последующих событий моей жизни во многом может рассматриваться как исполнение, — по крайней мере, постепенное — моей молитвы. Я хотел знать Бога, а не только знать о Нем. Я хотел опытно пережить Его присутствие, расти в вере, надежде и любви. И я хотел видеть, как Его сила действует в других через меня, видеть в жизни людей, среди которых я служил, исцеление и покаяние, рост и обращение.

Мой духовный поиск вел меня различными путями. Я пробовал следовать учению Уотчмана Ни¹. Я читал работы К. С. Льюиса, Фрэнсиса Шеффера², Дитриха Бонхёффера³ , Жака Эллюла и других. Я читал труды харизматических лидеров и стремился ощутить реальность Св. Духа, к которой они, казалось, прикоснулись. Я старался вести молитвенную жизнь. Результаты были неоднородны. Казалось, что я неспособен удовлетворить свое внутреннее желание опытного познания Бога и бессилен преодолеть так легко “запинающий нас грех” (Евр. 12:1 — Пер.).

В то же время я ломал голову над тем, какой же в действительности призвана быть Церковь Иисуса Христа. Описание Церкви, даваемое Св. Писанием, конечно, имело мало общего с тем, что я видел в жизни. Апостол Павел говорил, что Церковь “есть Тело Его <Христа>, полнота Наполняющего все во всем” (Еф 1:23). Где была эта полнота?

Богослужение в нашей традиции в лучшем случае было хилым. Наши службы состояли из пары песен, краткого чина причащения (понимаемого как медитативное воспоминание о смерти Христа) и проповеди. Проповеди обычно были хорошими, поучительными, вдохновляющими, евангельскими. Но наши службы скорее походили на увлекательные лекции, чем на богослужение. Где был Бог? Что было подтверждением Его присутствия? Почему мы были вместе?

Кроме того, я стремился испытать в Церкви чувство единения. Тело Христово — это образ взаимозависимости, взаимосвязи. Большую часть своей христианской жизни я был одинок в своих переживаниях. Церковная община в должной мере не заботилась о своих членах. Наша система пастырского окормления не отвечала нуждам народа Божия.

Начиная с нуля

Некоторое время я пытался реформировать и развивать церковь, в которой служил. Но стало очевидным, что то, к чему я стремлюсь, я никогда не смогу обрести в ее сложившемся устройстве. Выразительность богослужения не могла преодолеть традиции Церкви Христа. И я верил, что Бог уготовляет мне, как Аврааму, духовное путешествие в незнакомую землю.

И вот, в июле 1977 моя жена Памела и я оставили наше служение и неосознанно пустились в путь к Православию. Несколько наших друзей образовали небольшую общину самоотверженных паломников. Все было подвергнуто сомнению, за исключением веры в божественность Христа и авторитета Писания. Мы сознательно решили пересмотреть все наши взгляды в свете Писания и многовекового опыта народа Божия. Мы твердо решили сделать все возможное, чтобы осуществить то, что мы узнали.

Благодаря связям с нашими дорогими друзьями из Линкольнского христианского колледжа мы примкнули к группе церквей, связанных с так наз. Апостольской общиной Нового Завета (New Covenant Apostolic Order, позднее Евангелическая Ортодоксальная Церковь⁴). Вместе с этими братьями мы исследовали ряд специальных областей, — как мы полагали, первостепенной важности для нашего развивающегося движения. Это были:

1) Богослужение. Я был неравнодушен к произвольному, спонтанному, харизматическому богослужению, и ожидал найти такое богослужение в Писании и в истории. К нашему удивлению, спонтанность повела нас к порядку в богослужении, мы стали делать все по знакомому образцу. Изучение творений св. Иустина Мученика (ок. 150 г. по Р. Х.) показало нам, что в Церкви всегда была какая-либо литургическая форма богослужения. Сам Новый Завет являл подтверждения этому, говоря об использовании гимнов на собраниях верующих. Так мы начали вводить литургические формы богослужения.

2) Толкование Писания. Наши богословские исследования привели нас к дотоле не приходившей нам в голову мысли: Писание требует толкования в русле Традиции. В Церкви, в которой я вырос, модным было заявление: “Никакого символа веры, только Христос; никакой книги кроме Библии; никакого имени кроме Божия”. И все же на обратной стороне каждой воскресной программы службы утверждалось: “Мы веруем…”, и далее речь шла о сущности спасения во Христе и о том, что определяет действительность христианского крещения. Что же это, как не символ веры? И в самом деле, это наше трехчастное определение более чем вероучительно! И наши взгляды формировались в русле традиции — традиции Кэмпбелла.

Мы поняли, что Библия не находится в вакууме и не существует отдельно от толкования. Вопрос был не “в традиции или вне традиции”, но “в какой традиции?”. Будем ли мы придерживаться богословских взглядов, возникших из нашего ограниченного опыта, или исследуем и признаем авторитетным последовательное учение Церкви на протяжении всей ее истории? Мы спросили себя: а как мы собираемся толковать Писания? исходя из чего нам оценивать традиции, которые мы наблюдаем?

По крайней мере начало ответа на наш вопрос мы нашли в трудах св. Винсента Леринского, западного отца V в. Он дает три критерия соответствия того или иного вероисповедания с Евангельской истиной: а) вселенскость: придерживались ли этого вероучения все или почти все признанные учители Церкви во всем христианском мире во все времена? б) древность: можно ли найти это вероучение, хотя бы в начальной форме, в учении апостолов, и было ли оно сохранено отцами Церкви? в) согласованность: принималось ли это вероучение каким-нибудь вселенским собором или пользовалось ли оно широким признанием Отцов Церкви?

Используя этот герменевтический метод, мы стали исследовать вероучение и духовную жизнь как исторических, так и современных Церквей. Результаты оказались ошеломляющими. Мы обнаружили, что церковное богослужение всегда было литургическим, что оно коренится в практике еврейской синагоги и в храмовом богослужении. Таким образом наше богослужение стало литургическим по образцу богослужения исторической Церкви.

3) Таинства. Изучая церковные таинства, мы увидели, что Евхаристия есть не просто воспоминание распятия Христова, а участие в таинстве Его преображенной человеческой природы, в таинстве Его Тела и Крови, предвкушение славы будущего века. Это не просто добавление к богослужению, — это центр нашего богослужения, момент, когда мы предельно соединяемся с Богом и переживаем Его присутствие самой сокровенной частью нашего естества.

Крещение — это таинственный способ нашего соединения со Христом, уподобление Его смерти и славе Его Воскресения. Догматы о Святой Троице и Воплощении перестали быть темными для нас, но стали центральными в нашем понимании Бога и нашего места в общении с Ним. Мы увидели, что спасение есть не просто умозрительное принятие истины, но живое, таинственное соединение с Ним, преображающее нас целиком в Его образ и подобие.

4) Церковь. Наши исследования были сфокусированы и на природе самой Церкви. Мы обнаружили, что сепаратистская и коллективная форма церковного управления была чужда и Новому Завету, и ранней Церкви. Прежде всего нам стало ясно, что Церковью должны управлять четыре иерархические степени: епископы, священники, диаконы и миряне. На понимание нашего места в Церкви большое влияние оказали творения свт. Игнатия Антиохийского.

Православный протестант

В 1979 г. стало очевидным, что мы представляем собой нечто большее, нежели просто церковная конфедерация с размытыми границами; по сути мы были деноминацией со своей структурой управления и сложившейся вероучительной системой. Таким образом мы основали Евангелическую ортодоксальную церковь 15 февраля 1979 г., провозгласив себя, согласно своим представлениям, ”деноминацией в лоне Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви”.

Наши исследования и скитания продолжались годы. Мы шли путем семи Вселенских Соборов единой Церкви — и оказались последователями их учения. Понимая, что наша богословская позиция усвоила нам мировоззрение Православной Церкви, мы активно стремились войти в общение с Православием. В то же время мы продолжали развиваться богословски, подходя к более полному пониманию роли Богородицы в нашем спасении и к почитанию святых и икон.

Осенью 1981 г., желая использовать опыт других как источник и тщательно изучить историю Церкви, я приступил к курсу истории христианства на богословском отделении Чикагского университета. В 1983 г. я стал магистром богословия, а написанная мною работа стала завершением подготовки к получению степени доктора философии.

В это время мы начали открывать для себя сокровища православной духовности. Так, мы ощутили благословение Божие в общем богослужении; мы все больше и больше открывали Бога в личной молитве. Годами я боролся за постоянство в моей молитвенной жизни, стараясь молиться утром и вечером. Когда это не принесло плода, я ввел практику молитвы в течение дня, ища того, что апостол Павел назвал непрестанной молитвой.

Православная духовность открыла мне путь непрестанного стояния перед Богом, которое позволяло мне молиться независимо от настроения, вдохновения, желания. Особое внимание Православия к стройному молитвенному правилу, которое помогает молиться регулярно, освободило мою молитву от рабства себе и своим духовным возможностям. Затем, Иисусова молитва очень помогла мне в желании воспитать в себе непрерывное ощущение Богоприсутствия. Мы с жадностью читали творения таких православных духовных писателей, как свт. Феофан Затворник, митрополит Антоний Сурожский, и, конечно же, писания Отцов Церкви, особенно Добротолюбие.

Мы становились все более православными в мировоззрении, богословии, богослужении, духовной жизни. Главная проблема, с которой мы теперь столкнулись, было наше отношение к исторической Православной Церкви. Некоторым в Евангелической ортодоксальной церкви казалась достаточной наша попытка восстановить то, что мы видели в древней Церкви и чего недостает в наше время. В каком-то смысле мы были действительно православными протестантами: мы были православны во многих аспектах, но наша экклезиология была протестантской. Точно так же, как многие протестанты считают, что они могут прочитать Писание, найти точный образец церковной жизни, осуществить его на практике и назвать себя церковью, так и мы думали, что сможем возродить жизнь Единой, Святой и Апостольской Церкви и стать этой Церковью.

Однако мы увидели, что Церковь нельзя построить по плану. Тело Христово — это живой организм, и сакраментальная жизнь этого организма продолжается уже более 20 веков. Если Церковь есть действительно “полнота Наполняющего все во всем” (Еф 1:23 — Пер.), она не могла умереть лишь для того, чтобы быть возрожденной нами после стольких лет.

Так оказалось, что вопрос не в том, что есть Церковь, но в том, где она? И однажды мы поняли, что истинная Церковь должна находиться в исторической связи с Церковью Апостолов, Единой, Нераздельной, Святой, Соборной и Апостольской Церковью первого тысячелетия христианской эры; мы поняли, что мы должны быть сакраментально едины с православной Церковью. Недостаточно скопировать ее структуру, вероучение, обычаи, — мы должны войти в ее жизнь, стать частью ее истории, разделить с ней ее небесную жизнь, живя жизнью Христовой в общении с ней.

Церковь Иисуса Христа

По милости Божией в 1987 году мы предстали перед Православной Церковью не как реформаторы или критики, но как путники, вернувшиеся домой к Матери после долгого странствия. Глава Антиохийской Православной Архиепископии в Северной Америке, митрополит Филипп Салиба, отворил нам двери с простыми словами любящего отца: “Добро пожаловать домой”. Моя община была принята в Православную Церковь 21 марта 1987 года, и на следующий день я был рукоположен.

Паломничество было долгим и трудным. Некоторые из нас избрали другие пути. Наряду с радостями бывали разочарования, крушения надежд. Была критика и непонимание; связи порывались, образовывались новые. Если бы я искал Церковь, в которой не было бы конфликтов, спорных вопросов, падшей человеческой природы, то такой Церкви я, конечно, не нашел бы, как было сказано некогда: “Если бы я нашел совершенную Церковь, я бы никогда в нее не вошел, потому что тогда она перестала бы быть совершенной”.

Я нашел драгоценную жемчужину — Царство Божие. Я нашел истинную Веру, истинную Церковь Христову, истинные Таинства и истинное общение с Богом. Это мера, отмеренная Богом. И ее ценой, как у купца, купившего жемчужину, стала моя жизнь (см. Мф 13:45–46 — Пер.). Именно этого я искал: единения с Богом и опытного познания Его в Церкви, — дела, которому нужно отдать все силы, принести в жертву всего себя без остатка, без фальши. Моя цель — познать Христа и способствовать Его познанию другими.

Я уверен — наше путешествие по-настоящему только началось. Но нечто неощутимое изменилось. Вместо того, чтобы искать дом, Строитель и Создатель которого Бог, мы учимся жить в этом доме, пока не придет день, когда мы уже не будем смотреть через тусклое стекло, но лицом к Лицу (см. 1 Кор 13:12 — Пер.). И в этот день мы узнаем в совершенстве, что значит: Церковь есть “полнота Наполняющего все во всем”, потому что мы “будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть” (1 Ин 3:2).

Священник Григорий Роджерс;

перевод с английского Д. Лобова

под ред. М. Журинской