Как горячо я молюсь за твое счастье! — Письма невесты жениху — Аликс Гессенская цесаревичу Николаю
Замок Виндзор, 14 мая 1894 года, письмо А-14.
Мой бесценный, дорогой,
Самое нежное спасибо за твое письмо, которое я получила этим утром… Фрейлейн Шнайдер приехала… Эта милая маленькая женщина настаивает на том, чтобы мы говорили только по-русски, а я стою и улыбаюсь ей, не в состоянии ничего понять. У меня такая плохая память. Она попыталась что-то вбить в меня. Через несколько минут она спустится вниз и если снова меня это спросит, о, Боже мой! …Вильгельм Грэнси прислал мне прекрасные ландыши, которые они собрали в лесу возле Дармштадта…
Сегодня большой праздник, и парк был переполнен людьми — маленькие парочки в трогательных позах расположились под деревьями. Без сомнения, они получали огромное удовольствие… Мой дорогой, любимый Ники, я бы хотела зацепиться за одну из ласточек, пролетающих за моим окном, и лететь с ними через холмы и долины, моря и страны к тебе, моя верная любовь… Бог да благословит и охранит тебя и отведет от тебя все печали. Скажи что-нибудь доброе Михен, когда увидишь ее, бедняжку, хорошо?
Всегда твоя глубоко любящая старушка,
Аликс.
Верная до смерти! Твоя всегда и навечно… Я получила мой первый свадебный подарок, маленькую серебряную лампу, от некоего джентльмена… ну что ты скажешь на это, старичок? Совушка тебя очень нежно целует.
Замок Виндзор, 14 мая 1894 года, письмо А-15.
Мой любимый, милый, дорогой Ники,
Я сажусь тебе писать и хочу пожелать тебе счастья в твой день рождения. Любовь моя, да благословит тебя Бог в этот день. Пусть новый год твоей жизни, в который ты вступишь, будет полон только счастья и несказанного блаженства. Я не могу высказать все мои поздравления и наилучшие пожелания. Ты, мой дорогой Ники, я уверена, сам догадаешься, как горячо я молюсь за твое счастье и чего я тебе желаю. Это первый день рождения, когда я могу тебе написать, но не первый, в который я о тебе думаю. Как мне раньше хотелось послать тебе хоть строчку о любви, но, увы, нельзя было. Ах, какой радостью было бы провести этот день вместе, но я буду все время думать о тебе, мой дорогой…
Нежно тебя благодарю за два твоих милых письма, которые я получила сегодня. Ты просто ангел, что написал мне из Санкт-Петербурга, потому что я уверена, ты, должно быть, еле жив после того, как столько времени провел со своими солдатами. Я совершенно очарована твоими фотографиями и расставила их по всей комнате. И меня радует, что вокруг меня так много милых лиц моего любимого… Вчера у бабушки был приятный частный оркестрик, и мы все сидели после обеда с гостями и слушали. Я с трудом сдерживала смех, глядя на мужчину, играющего на виолончели — у него был бесподобный блестящий черный парик, и он так странно выпучивал глаза…
Сегодня утром я катала фрейлейн Шнайдер в двуколке. Я думаю, ей понравилось кататься в чудном парке. Если бы ты был здесь, ты бы ужасно хохотал, слушая наш разговор. Сегодня я попыталась немножко поучить, а как только закончу это письмо, собираюсь писать перевод с русского. О, произношение “л” и “ h ” — это что-то невозможное. А они в таком же отчаянии от английского “th”… Да благословит тебя Бог, любимый мой, пусть Он отведет от тебя все печали и заботы, и пусть в твоей жизни будут только солнце и счастье. Я желаю тебе всего, что только может желать человек. Мне хотелось бы лучше выразить мои чувства, но это трудно, когда сердце так переполнено.
До свидания, любовь моя. Много раз нежно тебя целую, милый мой… Глубоко преданная тебе, любящая и верящая,
Аликс.
Замок Виндзор, 18 мая 1894 года, письмо А-19.
Любовь моя,
Еще минуту или две будет продолжаться твой день рождения, поэтому я могу еще раз пожелать тебе радости и благополучия. Я весь день так много думала о тебе, и мне было и радостно, и грустно при мысли о том, что это твой день рождения… Да, дорогой, в самом деле, это блаженство знать, что наконец-то у нас есть право любить друг друга и что эти годы испытаний закончились для нас так счастливо. И какое полное любви сердце ты предлагаешь мне — благослови тебя Бог за это, мой любимый. Я отдаю тебе в ответ всю мою жизнь и всю силу женской любви. Если бы ты только знал, что ты для меня значишь! Я никогда не смогу достойно возблагодарить Всемогущего Бога за это счастье, которое Он дал мне. Уверенность в твоей любви помогает мне легче переносить разлуку…
А сейчас, любимый, я должна попрощаться… Твоя вечно любящая и искренне преданная невеста,
Аликс.
Харрогейт, 23 мая 1894 года, письмо А-24.
Драгоценный Ники,
Сегодня днем фрейлейн Шнайдер и твоя совушка чудесно покаталась по холмам, собирали цветы, растущие у обочины дороги. Ветрено, прохладно. Закат солнца был великолепен, все окутала дымка, поэтому мы можем надеяться на прекрасную погоду. Пока наши дамы работали, я им читала из русской географии, а сейчас, перед тем, как ложиться спать, немного напишу. Наша комната выглядит прелестно, украшенная цветами, которые мы сегодня собрали, и всеми моими фотографиями…
Больше часа Шнайдерляйн и я занимались русским языком, но это было совсем не просто, так как в то же самое время на улице выступали и чудесно пели “Панч и Джуди”. Мы читали о мальчике и его больной матери, о именинах бабушки и корзине с яблоками — хороший рассказик, но когда потом я должна была его пересказать, почувствовала себя совсем беспомощной — знаю довольно много слов, но не могу связать их в предложение…
Перед тем, как лечь спать, я хочу еще раз перечитать твое милое письмо, оно делает меня счастливой.
О, какая невыразимая радость знать, что ты любима и желанна, и я на коленях молюсь о том, чтобы с каждым днем становиться все более достойной твоей великой любви. О, мой Ники, мой дорогой… Да благословит тебя Бог ныне и во веки веков. От любви к тебе мне хочется плакать. Мне очень не хватает тебя. Я скучаю также и по Эрни, который раньше мог в любую минуту вбежать в мою комнату, а сейчас женат и счастлив, и ему не до меня. Никогда не было брата добрее и милее, если не считать, конечно, моего козлика и моего любимого Папу — ужасно думать, что никогда больше мы не встретимся с ним в этом мире. С каждым днем мне все больше и больше его не хватает, особенно сейчас, когда, благодаря тебе, мое сердце так полно любви. Завтра моей младшей сестре Мэй было бы 20 лет. Только подумать, какой бы уже взрослой и милой она была. Но, любовь моя, мне лучше лечь спать, у меня сегодня очень болели ноги…
Доброе утро, дорогой мой мальчик… На улице играют какие-то бедняки, и не плохо: арфа, виолончель, кларнет и, наверно, скрипка, — это напоминает мне о моей любимой Венеции… Ты знаешь, я уже пробовала делать массаж, но никакой пользы не было, и доктор думает, что при моей болезни это даже вредно, так как нерв проходит по всей ноге, а не только в колене. Сегодня утром, по крайней мере, стало теплее и ярко светит солнце. На прошлой неделе здесь немного шел снег… ну, ты знаешь, мы на полпути к Шотландии, между Лидсом и Йорком…
Бог тебя благослови, моя любовь. Много нежных поцелуев от твоей вечно любящей и искренне верной старушки,
Аликс.
Харрогейт, 26 мая 1894 года, письмо А-26
Драгоценнейший мой Ники,
Я снова начинаю письмо тебе сегодня вечером, так как утром у меня мало времени. Доктор меня осмотрел, он хочет, чтобы я лежала как можно больше. Я не знаю, как правильно описать — в общем, когда я лежу, через мои артерии крови проходит в три раза больше, чем когда сижу, поэтому отдых для меня — это главное. Кажется, что я страдаю подагрой. Я принимаю серные ванны по 15 минут, потом 3 минуты стою, а потом что-то вроде игольчатого душа: из тысяч дырочек на меня брызжут струйки воды, сначала горячей, а потом прохладнее. Ощущение не очень приятное. В настоящее время мне нельзя пускаться ни в какие экспедиции — ни гулять пешком, ни ездить, можно “выезжать” только в кресле на колесиках, так как я должна двигаться как можно меньше. Чем спокойнее и меньше боль, тем лучше.
Гретхен как раз сейчас заставляет Шнайдерляйн читать по-английски детские стишки, что весьма уморительно, но боюсь, что она не научит ее хорошему произношению. Сегодня я читала им о русском климате, о температуре… Они читают “Дом, который построил Джек”, и это мне очень мешает писать. Я учу стихотворение Лермонтова по-русски…
Чтобы забраться в мое кресло на колесиках, я должна была выскользнуть через заднюю дверь, потому что все стоят и смотрят… Когда я ехала в своем кресле, я встречала много всадников, мужчин и девушек. Я им страшно завидовала, поля и луга так великолепны для легкого галопа. Я заранее радуюсь завтрашнему дню, когда принесут твое письмо. В 10 часов доктор приходит проверить мою коленку, это утомительно, но надо терпеть и делать все, чтобы поправиться, ради моего Ники.
Я должна попрощаться, так как действительно поздно. Да благословит тебя Бог, милый.
Спи спокойно, приятных тебе снов… всегда твоя,
Аликс.
Харрогейт, 27 мая 1894 года, письмо А-27.
Дорогой, милый Ники,
Я люблю тебя и нежно благодарю за твое милое письмо, которое получила сегодня… Я ходила с Гретхен в церковь св. Петра, она такая высокая. Мы слышали чудесное пение, но проповедь была не очень хорошая. Мы сидели сзади, среди людей разных сословий, как мне это понравилось, и сзади нас сидел какой-то мужчина и пел очень красиво. Это длилось полтора часа, а потом я почувствовала, что у меня тело слегка одеревенело, так как скамья была жесткой и узкой. Мне очень стыдно, что я не встаю на колени, но мои ноги мне этого не позволяют.
Да, в здешних газетах обо мне писали “очаровательная”, газета “Правда”, описывая меня, сообщила, что у меня подбородок коротковат. Увы, я это уже давно знала, и боюсь, что даже ради тебя мне не удастся его вытянуть. Ну а в другом они мне очень льстили. Но больше всего меня позабавило их сообщение о том, что у них нет моего фото в полный рост, а есть только такое, где меня можно увидеть только до икр. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в газетах печатали такие выражения? Я хохотала, как сумасшедшая.
Любимый мой мальчик, сегодня утром в церкви я горячо молилась за тебя. А ты молился за меня? Я снова буду молиться через час, буду просить Его, чтобы Он сделал меня существом, более достойным твоей любви. А сейчас я должна немного позаниматься русским языком, или ты будешь бранить свою лентяйку. До свидания, мой любимый, мой драгоценный Ники. Мое Солнышко, я посылаю тебе издалека много нежных поцелуев и благословений.
Глубоко любящая тебя старушка,
Аликс.
Да благословит тебя Бог, мой верный до смерти. Пожалуйста, всегда мне все рассказывай про своих солдат. Мне это так нравится, ты знаешь, как я люблю солдат. Ах, как мне хорошо знакомо их пение, когда они маршируют домой, и как часто я останавливалась послушать их. А сейчас я буду учиться любить и ваших солдат, а ты в своем сердце найди уголок для моих любимых гессенцев, хорошо, милый?
Харрогейт, 28 мая 1894 года, письмо А-29
Мой глубоко любимый Ники,
Что мне сказать, чтобы выразить свою радость и благодарность за полученные мной за один день три длинных и таких дорогих для меня письма? Второе адресовано в Уолтон, одно из Гатчины и одно из лагеря. Необычная почта, я еще не вполне этому поверила.
Здесь отвратительные люди… Сейчас, когда они обо мне разузнали, они стоят толпой, чтобы посмотреть, как я выезжаю. И хотя сейчас я сажусь в свое кресло на заднем дворе, они наблюдают за дверью, а потом бегут, чтобы увидеть меня, а некоторые даже следуют за мной. Одна неприятная женщина подходит совсем близко и смотрит во все глаза… Я подумала, что, может быть, это та твоя сумасшедшая корреспондентка — помнишь письмо в Кобурге, которое ты мне показывал? Потом, когда я иду в магазин купить цветов, девушки стоят и смотрят в окна, как будто это аквариум. Аптекарь сказал Вадделю, что он подал просьбу поставить у дома полицейского, который отгонял бы зевак. Очень мило с его стороны, но это не поможет. “Это она,” — сказал кто-то позади меня. Я бы не возражала, если бы не сидела в инвалидном кресле. Когда Гретхен была сегодня утром в магазине, туда вошла маленькая девочка, и когда мужчина спросил ее, видела ли она меня, она сказала: “Да, но только один раз”, так как моя “карета” стоит на заднем дворе, и мне не очень-то нравится, когда меня разглядывают. Я бы хотела, чтобы люди это поняли и держались подальше, а не рассматривали меня из окон через театральные бинокли. Это так неприятно!
…Больше я сегодня не могу писать, так как два часа перед ужином занималась со Шнайдерляйн, и сейчас устала. Доброй ночи, любовь моя. Много нежных поцелуев и горячая молитва за твое счастье и благополучие. Твоя вечно, до смерти глубоко любящая, глубоко преданная невестушка,
Аликс.
Харрогейт, 30 мая 1894 года, письмо А-30.
Мой любимый Ники,
Крепко целую и самым нежным образом благодарю тебя за твое милое письмо, которое я получила в это утро… Итак, у вас тоже плохая погода, мне очень жаль, и бедный мальчик должен как можно быстрее забираться в постель… У меня в спальне нет отопления, но должна сознаться, у меня есть грелка с горячей водой, потому что я так страдаю, когда у меня мерзнут ноги!
…а твои офицеры задают разные вопросы и приводят мальчика в смущение. О, как мило! Нет, я имею в виду, что мне тебя жаль — вот видишь, какая я для тебя обуза и насколько счастливее ты был бы без меня. Но я не могу жить без тебя и твоей любви. “Я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать, это мой сон ночью, мое видение днем”.
У Гретхен урок русского языка, а я на диване с больной ногой. Между прочим, сегодня принесли мое платье, помнишь, ты в Кобурге помогал мне выбрать материал. Ох, какие трудные русские глаголы! Боюсь, мне никогда их не выучить. Сегодня мы читали о медведе и маленьких детях, которые приняли его за большую собаку и играли с ним у солдат. О, такие хорошие рассказы, не правда ли? …Дамы уморительны — когда Гретхен не может выговорить русские слова, я советую ей чихнуть и плюнуть, и действительно, тогда ей легче. О, я прошу у тебя прощения за то, что дурно отозвалась о твоем родном языке.
…Прошлой ночью, когда я забралась в постель, меня ожидало большое разочарование. Моя грелка с горячей водой протекла и промочила постель, и мне пришлось мои холодные, как лед, ноги завернуть в шаль. Музыканты внизу опять играли, и совсем неплохо. Дамы ушли за покупками, так что я оставлена в тихом одиночестве писать письма. Я предпочитаю быть одна и в тишине, обычно вокруг меня все время кто-нибудь крутится. Как видишь, я необщительная особа…
Ну вот, поднимается ветер, собираются тучи. Ну надо же, я даже не могу открыть окно, люди начинают в него заглядывать. Мне их хочется отшлепать!
Ну, а сейчас до свидания, любимый мой. Я нежно прижимаю тебя к своему сердцу и целую тебя. Да благословит тебя Бог, мой навеки Ники. Всегда искренне, глубоко любящая тебя, преданная тебе невеста,
Аликс.
Харрогейт, 30 мая 1894 года, письмо А-31.
Мой дорогой и бесценный,
Самое нежное спасибо за твое дорогое, длинное письмо, за твои стихи и анекдот… Мы только что проглотили ужин, и я снова на диване. Гретхен пишет, а Шнайдерляйн работает, и они обе только ждут, когда я закончу, чтобы играть в Halwa (английская карточная игра — ред.) Не сердись за то, что мы увлеклись этой игрой, но нельзя же читать весь день.
Я буду здесь на свой день рождения и, боюсь, еще долго после этого, так как мне, по возможности, нужно принять 21 ванну. Я их и так принимаю ежедневно, но не намерена делать это всегда, так как это слишком утомительно. Я в отчаянии, потому что вижу, что наша поездка в Уолтон становится нереальной, а потом я вообще завою — слишком велико разочарование. Но доктор посмотрит и, может быть, мне не нужно будет принимать все эти ванны… Мои ноги болят больше, чем обычно. Не сердись на меня, если, возможно, мне придется остаться здесь надолго. Не думаешь ли ты, что было бы лучше, если бы я после этих четырех лет постаралась излечиться от болей и стать сильной и здоровой, чтобы потом в России выдержать долгое стояние на ногах? В настоящий момент для меня стояние — самая плохая вещь, от него у меня опухают ноги. Но хватит о моем здоровье, это неинтересно. Я постараюсь сделать все, что могу, и не будем отказываться от Уолтона…
Сегодня днем я на часок выезжала с Гретхен в своем кресле — вниз с холма едешь с такой скоростью, но полил дождь, и я велела слуге заехать под навес, и он меня завез в угол, чтобы я не стояла в проходе, спиной к улице, а лицом к двери, на которой было написано: “Не двигать”. Я чуть не рассмеялась, но сдержалась. Потом мы ехали вверх по крутой дороге, так что нужно было толкать коляску. Когда мы достигли вершины, засияло солнце, и на небе появилась радуга. Это было так красиво, и больше, чем обычно, мне захотелось быть с моим дорогим Ники. Нельзя даже наполовину наслаждаться красотой, если рядом нет того, кого любишь. Я люблю тебя, я люблю тебя, навсегда и навечно, на всю вечность!..
Харрогейт, 31 мая 1894 года, письмо А-32.
Драгоценный Ники,
…Итак, у вас тоже была плохая погода. Сегодня было две грозы, после которых я выезжала в кресле на колесиках с Гретхен, шедшей рядом со мной, мы ездили к болотам и чудесному маленькому кладбищу — для меня идти пешком было слишком сыро. Мы возвращались мимо лесного заповедника и оранжерей, остановились и купили цветы, благодаря которым наши комнаты выглядят веселее…
Я читала одну из книг, ту, которую перевел старый священник, но не смогла закончить, так как страшно устала, чтобы вникнуть в смысл. Мне часто приходится перечитывать абзацы по многу раз. Я хотела бы, чтобы ты был сейчас здесь и чтобы я могла спрашивать тебя о том, чего не понимаю.
…Ксения у Сандро… какая это, должно быть, для них радость — но мы не должны ворчать, наша очередь, Бог даст, когда-нибудь тоже придет, но нужно быть терпеливыми. “Терпение в этой жизни должно быть для нас главным”. Не так ли, мой дорогой? Время от времени выглядывает солнце, теплее. Я должна ответить на другие письма. О, как я жду твоего приезда. Так много есть всего, что ты мог бы мне помочь понять, и есть вещи, о которых мне легче было бы говорить с тобой, чем со священником, например, об исповеди. Но достаточно на сегодня, мой милый.
Остаюсь, просящая для тебя Божиего благословения, всегда глубоко тебя любящая, искренне преданная и обожающая невеста,
Аликс.
Харрогейт, 2 июня 1894 года, письмо А-34.
Мой бесценный дорогой Ники,
Крепко целую и сердечно тебя благодарю за как раз только что полученное от тебя письмо (№ 27). Ох, старичок мой дорогой, ты доставил мне такую радость — и все эти добрые ласковые слова. Бог да благословит тебя за них… Я два часа занималась русским языком. Уже почти выучила наизусть молитву Господню. О, как бы я хотела быть умной ради тебя. Когда я думаю о тебе, я чувствую себя такой неразумной…
Виктория сейчас приезжает одна и будет с 5-го по 8-е, чтобы я не была в одиночестве в свой день рождения. Завтра день рождения Георгия. Интересно, получишь ли ты это 6-го. Как я мечтаю о тебе. Это один из дней в году, который я больше всего не люблю. В этот день я всегда чувствую себя несчастной, потому что не знаю, что мне принесет следующий год! Этот принес мне и большую печаль, и неописуемую радость. Сейчас время, когда больше всего думаешь о дорогих ушедших людях. Это будет мой третий день рождения без моего дорого любимого Папы. О Ники, что он для меня значил! Никто никогда не узнает. Но я не могу об этом говорить, иначе мне не сдержать слез, и тогда дамы вообразят Бог знает что, уставятся на меня и замучат своими вопросами. Но это потеря, которая с каждым днем чувствуется все больше и больше. Боже, помоги мне!
…Но достаточно на сегодня, твоя невестушка благословляет тебя и горячо-горячо целует…
…Доброе утро, мой любимый! Несколько слов перед тем, как я пойду в церковь… Вчера Гретхен читала мне краткую биографию Пушкина, очень-очень интересно, а со Шнайдерляйн я читала по-русски про детские годы Петра Великого. Звучит впечатляюще, не так ли? С большой помощью, но я могу разобраться… Сейчас я должна идти одеваться, напялить шляпку и выглядеть степенной. Я буду думать о тебе, сладкий мой, и я уверена, что наши молитвы встретятся. У всех нас есть свой Ангел-Хранитель, хранящий нас, и мы должны помнить, что все Ангелы пекутся о нашем благополучии. Разве нам не сказано, что Ангелов больше радует один раскаявшийся грешник, чем много праведников, не нуждающихся в покаянии?
…Ну, я снова пришла из церкви, такой красивой и маленькой, и в следующее воскресение мы снова пойдем туда… Народу было очень много, и нам потребовалось время, чтобы добраться до крыльца, где ждала карета. К моему ужасу, там стоял полицейский, ждала толпа, и я слышала, как какая-то дама сказала: “Выходит Принцесса Аликс Гессенская”. Потом джентльмен, который сидел с нами на скамейке, учтиво стал держать надо мной свой зонтик.
Я залезла внутрь самым неловким образом, краснея, как рак. Эти добрые люди доводят меня до крайнего смущения, а Гретхен, бессовестная, надо мной смеется. Все пока, так как это длилось почти два часа, и сейчас перед ланчем я должна немного отдохнуть. Я так молилась за тебя, за себя, чтобы мне стать лучше и как женщине, и как христианке, и чтобы Бог помог мне узнать и полюбить твою Церковь, и чтобы Он помог мне преодолеть самую большую трудность — стать более достойной тебя. После церкви я чувствую себя намного спокойнее, так что мне хочется ходить туда и молиться каждое утро и вечер.
…Нежные поцелуи и благословения от твоей вечно преданной и любящей,
Аликс.
Фрагмент из книги «Дивный Свет». Государыня императрица Александра Феодоровная Романова. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание. Купить книгу можно в интернет-магазине «Русский Паломник»