Елена Кучеренко
«Покайся и вернись»
Несколько лет я близко общаюсь с одной семьей наших прихожан. А у тех есть родственники за границей — католики. Сестра главы этого дружественного мне семейства в молодости вышла замуж за итальянца и перешла в его веру. Собственно, это была первая и единственная ее вера, потому что раньше ее религиозные вопросы не волновали. Так что не перешла, а скорее — уверовала. В общем, приняла мужнину веру, нарожали они трех маленьких шумных католиков и зажили долго и счастливо в своем Палермо.
Этот их католицизм никого не волновал, пока ее брат Боря, в свою очередь, неожиданно не уверовал здесь, по месту. Вместе с женой и детьми они тут же крестились и стали нашими прихожанами — православными христианами. Горячими и бескомпромиссными.
Период их неофитства я застала во всей красе. И не только застала, но и идейно разделяла. Мне кажется, что мое неофитство не закончилось до сих пор. Но я этому даже рада. Честно говоря, очень не хочется взрослеть.
Мои друзья, духовно прозрев, вынесли на помойку всю классическую литературу. Потому что там сплошные безнравственность, распутство и Анна Каренина — прелюбодейка и самоубийца. А Борина супруга Лиля была, на минуточку, филологом. Так что с ее стороны это было прямо исповедничеством. Опустевшие полки они заставили Лествицами, Типиконами, Акафистниками и полным собранием сочинений Игнатия Брянчанинова.
Говорили они тогда исключительно на смеси церковнославянского с нижегородским и каждую свободную секунду молились. Хотели вообще пойти пешком по Святой Руси. Но бездуховные бабушки и дедушки воспротивились. Пришлось странничество оставить до лучших времен.
Помню, Лиля пришла однажды ко мне в гости со своим двухлетним сыном Васей. Соньке моей тогда тоже было около двух лет. Мы мило проводили время в беседах о божественном, пока Васю не угораздило в дружеском порыве обнять мою дочь. Лиля возмущенно оторвала их друг от друга и прочитала малюткам лекцию о православной морали и нравственности, о целомудрии и о том, что объятия между противоположными полами возможны только после свадьбы.
Так наши дети в два года узнали, что такое блуд, разврат, любодеяние и прочее непотребство.
Вот такими были в то время эти мои друзья. Да что уж мелочиться — сама такая была.
И если раньше с заграничными родственниками их связывали теплые, нежные отношения, то теперь в одночасье те стали богоотступниками и еретиками.
— Светка! — ежедневно орал в трубку сестре Боря. — Светка, каналья итальянская! Ты понимаешь, что ты дьяволу продалась с этим своим гребаным Джузеппе. Жрите там свою пиццу с макаронами, но Христа зачем предавать?! Покайся и вернись в лоно истинной церкви. И детей с собой забери!
Джузеппе со Светкой тоже были не лыком шиты и, в свою очередь, не всегда цензурно пытались обратить русскую родню в истинную католическую веру. Среди католиков ведь тоже есть разные религиозные эксперты, не только среди православных.
— И попросили бы Папу нашего всуе не поминать! — требовали они, по-итальянски, естественно.
«Ленка спрашивает — что приперся?»
Знаю, что на почве конфессиональных разногласий родственники около года не общались. Лиля рассказывала, что Боря даже объявил молитвенный бойкот и во время чтения утреннего и вечернего правила сестру с мужем и детьми не поминал. Даже как заблудших. Потому что «много чести».
Но прошло время, всех как-то попустило, богословские страсти улеглись, христианская жизнь вошла в спокойное русло, и семьи примирились. Не то чтобы обоюдно ударились в экуменизм, но научились как-то сосуществовать. И даже уже не спорили до крови из глаз, чья Пасха пасхальнее — их или наша. Просто друг друга поздравляли.
А однажды Джузеппе даже приехал в Москву. Было это года три назад. Я уже не помню, почему Светлана с детьми остались в Италии, но гостил он у шурина один. Я познакомилась с ним у нас в храме на Вербное воскресенье. Точнее — на субботней Всенощной. Он прилетел как раз после своей католической Пасхи.
Зная всю их ортодоксальную «подноготную», я заинтересовалась, как это Джузеппе рискнул переступить порог православного храма. Где его католическая совесть и верность устоям?
Я спросила об этом у Бориса на ушко. Не так, конечно, но что-то типа:
— Он просто из любопытства? Ну и как ему у нас?
Боря не придумал ничего лучшего, как громогласно заявить Джузеппе и всему многолюдному подворью:
— Ленка спрашивает, чего приперся? Из католицизма своего ушел?
Причем — на русском, которым итальянец, благодаря жене, овладел в совершенстве.
Я сделала страшное лицо, а Боря похлопал итальянца по плечу и успокоил меня:
— Ладно, не парься. Джозик у нас мировой парень.
«Дурачок, что ли?»
Джузеппе и правда оказался классным парнем. Из католицизма он, конечно, не ушел, но в тот день очень быстро ассимилировался у нас в храме, подружился с несколькими бабушками и радостно потрясал нашей отечественной вербой, которую вручили ему Борис с Лилей. И выглядел абсолютно счастливым, как будто вот прямо сейчас ему навстречу ехал Христос на Своем осле.
— Что ты так радуешься? — спросила я его. — У вас же все это только что было.
— Кристо встречать всегда хорошо! — объяснил Джузеппе. — Кристо встречать рад каждый день. По-русски, по-итальянски…
Переведу на всякий случай. Итальянский гость имел в виду, что готов встречать Христа хоть каждый день. Не важно где — в Италии, в России. Хоть на Луне.
Началось помазание, и мы протолкнулись в битком набитый храм. Боря с Лилей куда-то исчезли, я пыталась не растерять детей, а Джузеппе хотел просто поглазеть на братьев. Он так мне и сказал: «Вы же тоже братья».
Ему все нравилось. С итальянской непосредственностью он восторгался всем подряд и радостно крестился по-своему, по-католически. То есть слева направо.
— Сектант, что ли? — просверлила его взглядом одна наша давняя прихожанка.
— Католик, — шепнула я ей, пытаясь защитить иностранного гостя.
— Кристо, Кристо встречать, — радостно закивал Джузеппе, видимо, не расслышав.
И гордо поднял вверх свою, уже кем-то обломанную, вербу.
— Дурачок, что ли? — спросила все та же прихожанка.
Пахнуло международным скандалом.
— Почему дурачок? Итальянец он.
Но по ее взгляду я поняла, что для нее это примерно одно и то же.
— И чего ему вздумалось нашего православного Христа встречать? — не унималась женщина.
И все оставшееся время бдительно косилась в сторону Джузеппе. Вдруг правда незаконно встретит. Украдет и увезет контрабандой в свою Италию. И мы без Христа останемся. А что там Христу делать? Он даже по-итальянски не понимает. Только по-русски.
«У нас спонсоры…»
А дальше случилось следующее. Есть у нас на подворье болящая бабушка. Помимо разных странностей, имеется у нее одна «изюминка». Иногда она просит у ворот подворья деньги. Причем не для себя. Она собирает мелочь в старые ветхие целлофановые пакетики, которые до этого, видимо, не раз стирались, относит в храм и высыпает на поднос.
— Это для Бога, — говорит она каждый раз.
Была она и на той службе. Началось чтение Евангелия, а она как раз полезла в свою хозяйственную сумку за таким пакетиком с мелочью. Долго его доставала, шуршала, охала, опять шуршала. На нее шипели, ее толкали, чтобы перестала. А она шуршала и шуршала.
— Ну когда это уже закончится, — думала я про себя.
Наконец она достала из сумки этот злосчастный пакетик. Но от ветхости и тяжести он порвался и вся мелочь с громким звоном рухнула на пол и покатилась по храму под ногами у толпы. Я закатила глаза. Бабушка попробовала было ее собрать, но какая-то очень строгая женщина замахала на нее руками:
— Да успокойся ты уже! Такая служба, а ты устроила здесь! Иди отсюда. Все равно эта твоя мелочь никому не нужна. Здесь спонсоры…
Бабушка растерянно молчала, и в глазах у нее блеснули слезы. А Джузеппе вдруг взял ее руку, поцеловал, потом опустился на корточки и начал поднимать все эти монетки, ловко лавируя между ног стоящих.
Он все это собрал, с улыбкой протянул бабушке, и она, с традиционным «Это для Бога», положила на поднос…
Что случилось? Вроде бы ничего.
Через какое-то время мы с Джузеппе и моими детьми вышли на улицу.
— В тебе Кристо! — показал он вдруг на меня пальцем. — В любой человек. В бабушка тот МНОГО Кристо…
В тебе Христос, в любом человеке, в той бабушке…
И мне стало больно. Больно, что это говорил мне в моем родном православном храме католик. Что не я ему показала красоту нашей веры. А он мне показал Христа, которого он встретил.
Он увидел «много Христа» в той болящей, неудобной для всех, шумной бабушке. В ее бедной одежде, в этой убогой милостыньке, которую она собирала у ворот, в трясущихся руках, которые все рассыпали, в ее старческих слезах, даже в том, что она мешала благочестивой публике молиться…
Джузеппе встретил Его в тот день, когда Он въезжал в Иерусалим. Как и хотел, за чем и пришел, и поцеловал Ему руку.
Вот так просто взял и встретил. Он увидел Его в человеке. А мы со строгими тетушками махали вербами, смотрели в пустоту и ждали роскошную колесницу.
— Твоя мелочь никому не нужна… У нас спонсоры…
Богочеловек ведь тоже въехал на осле, а не в колеснице. И разрушил все представления о царях.
— Такая служба, а ты устроила здесь. Иди отсюда…
И где-то вдалеке уже слышалось: «Распни Его!»…
Меня она тоже раздражала. Сейчас больно вспоминать. И больно думать, сколько раз Христос был рядом, а я Его не видела — в таких вот нелепых, неудобных людях.
«Эти заведения должны работать круглосуточно!»
Это Джузепповское «встретить Христа» я вспомнила через год в тот же праздник.
Было воскресенье, Литургия давно закончилась. Батюшки доосвящали немногочисленные вербы опоздавших и не знающих, что делается это накануне, в субботу, пообедали в трапезной и разъехались по своим священническим делам.
Я помогала убирать в храме. Часа в три дня пришла незнакомая женщина. Видно, что совершенно нецерковная, но с вербой.
Сначала она захотела причаститься. Я объяснила ей, что служба закончилась несколько часов назад, сейчас никого уже не причащают, да и батюшек нет.
— Как нет? Как нет?! — возмутилась она. — У человека, может, желание, порыв. Он в храм пришел, а его не причащают?
Удивительно, что она вообще знала о причастии.
— Причащают только на Литургии. А в другое время только больных и умирающих.
— Сглазите еще, — отшатнулась она.
Но потом опять качнулась в мою сторону.
— Ладно. Тогда пусть мне вербу освятят хотя бы.
— Так ушли батюшки давно.
— Как ушли? Эти заведения должны работать круглосуточно!
Она долго возмущалась, потом вышла во двор и начала кричать уже там — о ленивых попах, которым лень палец о палец ударить. Про свой душевный порыв опять же. Ну и так далее. К ней присоединились еще несколько подобных женщин.
Меня уже трясло, и я тоже начала высказываться. Разговор о причастии, вербах и порывах рисковал перейти в мордобой прямо на подворье.
— Сестрички, а давайте я вам вербочки святой водичкой побрызгаю, — раздался мелодичный голос Оленьки, нашей бывшей сотрудницы. — Вот и освятим сами. Конечно, батюшки должны. Но раз их нет, не уходить же вам…
Женщины вдруг успокоились и воодушевленно протянули свои вербы.
Ольга перекрестилась, окропила их веточки, и они засияли.
— Ну все, идите с Богом. А вот вам еще мой букетик освященный. В подарок. Разделите.
И женщины ушли. Они правда ушли с Богом, Которого увидели в глазах и голосе нашей Оленьки.
Но у меня еще клокотало внутри.
— Оль, ну надо же было им сказать, что так нельзя.
— Ну зачем? Мы ж сегодня не ругаемся, мы Христа встречаем. Вдруг Он посреди них? Радоваться надо. Ему и всем, кого Он привел. Любить и жалеть.
Она права… Пусть все было неправильно, пусть должны освящать батюшки. Но женщины этого не знали. Зато они узнали, что в храмах есть такие Оленьки, которые встречают их, как Христа. И, возможно, они еще вернутся.
