Дети викингов
Для подготовки будущих матерей «Лебенсборн» создал Дома матери (их было 17), а для воспитания детей — Дома ребенка (числом 6). С началом войны география «Лебенсборна» расширилась. Собственных арийцев гитлеровцам показалось мало, подходящих «особей» принялись искать в других странах.
В ноябре 1943 года в своей речи перед руководством эсэсовского штандарта «Германия» Гиммлер заявил: «Если на немецкой стороне не окажется вся хорошая, вся германская кровь мира, это однажды сможет привести к нашей гибели… Я действительно хочу там, где мне позволяют возможности, собирать немецкую кровь всего мира, красть ее у других народов». «Все, что другие нации смогут предложить нам в качестве чистой крови, наподобие нашей, мы примем. При необходимости сделаем это путем похищения их детей и воспитания в нашей среде», — говорил Гиммлер.
Самыми перспективными матерями были признаны женщины из скандинавских стран, потомки викингов. Особо ценились женщины из Норвегии с их светлыми волосами и голубыми глазами. Не только руководство СС, но и командование вермахта поощряли связи между ними и немецкими военнослужащими. Программа принесла плоды: за период с 1940 по 1945 год в рамках программы «Лебенсборн» норвежки родили от немецких солдат от 8 до 10 тысяч белокурых мальчиков и девочек.
Но и этого им показалось мало. Гиммлер рекомендовал руководителям программы «Лебенсборн» ввозить «расово приемлемых» детей из Восточной Европы. В исполнение его приказа детей с «арийской внешностью» отбирали у родителей, иногда просто похищали на улице.
После многочисленных проверок привозили в дома «Лебенсборна» для идеологической обработки, а затем направляли в Германию для адаптации в «расово благонадежные» немецкие семьи.
Несколько тысяч (а возможно, десятков тысяч) с оккупированной территории СССР детей прошли через «Лебенсборн».
Детский сад «Лебенсборн»
«Дина и Маша были здесь»
Когда кольцо фронтов стало сжиматься вокруг Германии, эсэсовцы спешно закрывали дома «Лебенсборна» один за другим, свозя сотни детей вместе с их секретными досье в главный дом в Штайнхеринге, в тот самый, где родилась Рената. 28 апреля 1945 года перед приходом американских военных архив «Лебенсборна» был поспешно сожжен его сотрудниками. По другой версии, американцы отрезали нацистам путь отступления к горам, и в ходе боя бумаги были выброшены в реку Изар. Возможность установить личности большинства детей была утрачена навсегда.
Интересная деталь выясняется из рассказа одного из персонажей того же документального фильма, немолодого человека в баварском пиджаке. Покидая дом, эсэсовцы оставили его обитателей без еды, а там одних детей было 350. Тогда он завел свой старый автомобиль и ездил по окрестным фермам, собирая для них немного хлеба и молока.
В отличие от немецких домов ребенка, в Норвегии эсэсовцы не успели уничтожить все лебенсборнские документы. На тысячи женщин и их детей обрушился гнев освобожденных соотечественников. Их называли «немецкими подстилками», подвергали публичному наказанию, многим побрили головы. Лебенсборнским детям пришлось расти в атмосфере презрения с унизительным клеймом «нацистского отродья».
По воспоминаниям некоторых, их держали взаперти в государственных учреждениях, где они подвергались медицинским экспериментам, физическому и моральному насилию. В конце 1990-х годов группа лебенсборнских детей решила подать в суд на норвежское правительство, в результате чего 1 декабря 1999 года тогдашний премьер-министр Норвегии Кьелл Магне Бондевик принес публичные извинения за плохое обращение с ними.
Синни Лингстад из деревушки на севере Норвегии в ноябре 1945 года родила дочь от сержанта вермахта Альфреда Хаазе. Ее вместе с бабушкой новорожденной заклеймили как предательниц, они эмигрировали в Швецию. 30 лет спустя Альфред Хаазе, вышедший на пенсию кондитер, узнал, что брюнетка из знаменитого шведского квартета АВВА, Анни-Фрид, — его дочь. Они встретились в 1977 году по настоянию основателя группы Бенни Андерсона, тогдашнего мужа Анни-Фрид.
Среди детей «Лебенсборна» звезда американских сериалов 1960-х — Марта Кристен. Она тоже родилась в 1945 году от немецкого солдата. Ей было всего два месяца, когда мать оставила ее в детском доме в Осло, а в четыре года ее удочерила американская пара.
Лидице нацисты стерли с лица земли — это была месть за убийство 27 мая 1942 года обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Операцию возмездия провел назначенный вместо него рейхспротектором Богемии и Моравии известный нам Курт Далюге, за что 23 октября 1946 года был повешен во дворе пражской тюрьмы Панкрац.
Все мужчины Лидице старше 16 лет (172 человека) были расстреляны на месте, 195 женщин — отправлены в концлагерь Равенсбрюк, а 105 детей доставлены в немецкий город Лицманштадт. После теста на принадлежность к арийской нации 13 детей отобрали для программы «Лебенсборн». Всех остальных — 40 мальчиков и 42 девочки, темноволосых и темноглазых, — отправили в концлагерь Хелмно, где их отравили газом. В наши дни в Лидице поставили монумент расстрелянным детям, ставшим жертвами «Лебенсборна».
Среди отобранных для германизации детей была 10-летняя Мария Долежалова-Шупикова. Ей дали новое имя — Ингеборга (под ним она прожила до 1946 года) и передали в семью немецкого офицера. «Я и те немногие, кого передали на воспитание в приемные семьи, были благодарны новым маме и папе, — вспоминала она впоследствии. — И радовались, что мы живы. Все время нахождения в семьях к нам хорошо относились, даже, возможно, и любили. И по сравнению с детскими домами, куда нас поселили сразу после того, как вывезли из Лидице, здесь было довольно неплохо».
В 1946 году в архивах были обнаружены ее подлинные документы. Мария смогла найти свою настоящую мать. Во время войны женщина находилась в концлагере и к тому времени, когда дочь ее нашла, была парализована. На Нюрнбергском процессе 15-летняя Мария давала свидетельские показания о доме «Лебенсборна».
До сих пор нет точных данных о том, что случилось с тысячами восточноевропейских детей, попавших в дома «Лебенсборна». Принято считать, что после победы домой вернулась лишь четверть малолетних узников. Остальные растворились неизвестно где.
Еккельн причастен к «Лебенсборну» не только через членство в организации, но и с этой стороны.
С лета 1943 года «Лебенсборну» предписывалось изымать в СССР малышей с арийской внешностью: со светлыми волосами и голубыми глазами. Так среди белорусских детей, отобранных в одном из минских детских домов, оказалась голубоглазая Зина Никодимова. Внешний вид ребенка полностью соответствовал «арийским критериям» и не вызвал подозрений у специалистов из СС. Настоящее имя было другое — Дина Пруслина.
Мать Дины Хася Пруслина, преподаватель марксизма-ленинизма в мединституте, сумела вывести шестилетнюю дочь из гетто и спрятала у подруги. Подруга не захотела рисковать и подбросила девочку в детдом. Заведующая должна была сообщать в полицию о поступавших туда еврейских детях, но не сделала этого. Девочку тайно окрестили в церкви и выправили документы на новое имя.
«Войдя в село, тотчас расстреливали подозреваемых в партизанской деятельности. Таковыми считались почти все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет — так генеральный комиссар Латвии Дрехслер описывал алгоритм карательных операций тем летом в белорусско-латвийском пограничье. — Сразу (за воинскими частями. — Л.С.) шли бригады СД, которые расстреливали всех, кого можно было еще хоть в чем-то заподозрить. Остальным, в большинстве своем женщинам и детям, предстояло пройти так называемую «вторую фильтрацию». Немощных, отстающих в пути расстреливали…»
Той весной Еккельн участвовал в самой крупной карательной операции за всю историю Великой Отечественной войны. Эта операция имела кодовое наименование «Весенний праздник» (Frühlingfest) и проводилась против партизан Полоцко-Лепельского партизанского края. Под видом борьбы с партизанами гитлеровцы загубили 7011 человек, сожгли немало деревень, захватили для вывоза в Германию 11 тысяч человек, в их числе были дети. Дина Пруслина оказалась одной из 13 детей в возрасте от двух до шести лет, отобранных немцами в апреле 1944 года для передачи в лебенсборнские дома.
Вначале их привезли в Каунас в поместье Тышкевича, где немного подучили немецкому языку, потом на барже отправили в Берлин. Там за них принялись специалисты по измерению черепов и прочим расовым премудростям. Зина селекцию прошла, и ее вместе с другими поселили в доме «Лебенсборна», где они учили наизусть нацистские гимны, им запрещали говорить по-русски, а потом (с новым свидетельством о рождении) отдавали в немецкие семьи. Все они прошли процедуру имянаречения. Как правило, новоиспеченных арийцев называли древнегерманскими именами — Зигфрид, Гудрун, Этельвольф. Дине-Зине досталось имя Зигрид.
…Чудом выжившая Хася (она попала к партизанам) сразу после освобождения Литвы отправилась по следам дочери в Каунас. Безуспешно искала она Дину в течение трех лет, пока та в конце концов не обнаружилась в детдоме под Куйбышевом, куда ее в 1945-м отправили из Германии.
«Истинно арийские» девушки
Детство Ренаты
До трех лет Рената росла в доме «Лебенсборна». В три года у нее появилась мать. Рената не раз говорила, что так и не простила мать за то, что она отдала ее в «Лебенсборн», хотя пыталась простить.
До 12 лет Рената ждала отца из командировки, выбегала к двери, если кто-то звонил, оставляла для него кусок пирога. Имени отца она долго не знала, мать употребляла в разговорах лишь слово «отец». Когда подросла, узнала от матери, что та забеременела от солдата с «редкой» фамилией Мюллер, что они с матерью не состояли в браке и что отец погиб на фронте и больше не вернется. После этого мать нарисовала ей образ идеального отца, погибшего на войне. Кем он был в действительности, Ренате стало известно в 38 лет.
Мать познакомила ее с одной из четырех сестер Еккельна, у них сложились прекрасные отношения. Он сам когда-то завещал Монике обратиться к его сестрам, если с ним что-то случится. Рената, по словам тети, очень напоминала отца. Энергичностью и упрямством. Эти черты в ее поведении не нравились матери, но она ей все прощала — они напоминали о Еккельне.
Однажды они с матерью присутствовали на вечеринке, где все говорили о войне, о военных преступлениях. Мать молчала. Кто-то из присутствующих спросил: почему вы молчите? Она ответила с вызовом: а почему я должна говорить, я любила и люблю виновного, поэтому и я виновна. Моника хранила верность Еккельну и много лет спустя после его смерти.
«…Бабушка всегда говорит, что дедушка был убит. Не осужден и ни в коем случае не казнен… Он был красивый мужчина, высокий, гордый, ни одна женщина не могла перед ним устоять, когда он был в униформе. Бабушкино лицо при этом сияет». Этот монолог 19-летней Стефании взят мною из книги Петера Сихровски, состоящей из 40 интервью с детьми и внуками известных деятелей нацизма.
Ренату — в числе нескольких детей нацистских преступников — тоже интервьюировал психолог Дан Бар-Он (1938–2008), профессор университета в Беэр-Шеве. «Груз молчания» — так он назвал книгу по результатам своего исследования, вышедшую в 1997 году.
Рената натолкнулась на стену молчания, как и все те, кто пытался хоть что-то узнать. Тысячи архивных записей, касающихся программы «Лебенсборн», были уничтожены, немцы не хотели вспоминать свое нацистское прошлое, ее мать не была исключением. Моника думала, что в концлагерях все было не так плохо, отрицала Холокост. Правда, потом она все же его признала, но утверждала, что в годы войны ничего не знала.
«Мы ничего не знали». Это уже слова другой женщины, ее, так сказать, коллеги — Брунгильды Помзель, секретаря Геббельса. Она верила, что внезапное исчезновение евреев, и в том числе ее школьной подруги Евы Левенталь, объяснялось тем, что их отправили в Судеты для освоения малонаселенных территорий. Только в 2005 году она решила поинтересоваться ее судьбой и выяснила, что ту отправили в Освенцим. Брунгильда умерла в 2017 году в 106 лет, она пережила свою подругу на 74 года.
Сын гитлеровского министра юстиции, генерал-губернатора Польши Ганса Франка, журналист Никлас Франк в 1987 году издал книгу «Отец. Сведение счетов», за которую на него многие ополчились. В ней есть эпизод, как он пытался в детстве выяснить хоть что-то у своей тетки о тех годах и как не получал ответа. «Матери — одна из темных страниц нацистской Германии, — говорит Никлас.
…Немецкие женщины вели себя ничуть не лучше немецких мужчин. А самое интересное — это то, что после войны немецкие женщины умели лучше молчать».
Программа «Лебенсборн», финансировавшаяся СС. Матери с детьми.
Отцы и дети
Первое потрясение Рената испытала в 1981 году, когда в Штутгарте вышла книга Гельмута Краусника и Ганса-Генриха Вильгельма «Войска мировоззренческой войны. Оперативные группы полиции безопасности и СД 1938–1942». Оттуда Рената узнала, что под командованием ее отца совершались жестокие преступления. Отыскала одного из авторов книги — историка Вильгельма, говорила с ним. Маргер Вестерман, лично знакомый с этим историком, рассказывал мне с его слов, что Рената говорила о своих переживаниях и о возникшем у нее чувстве ответственности за прошлое. Она работала школьным учителем и хотела дать своим ученикам верное представление об истории.
Стала собирать книги о Третьем рейхе и уничтожении евреев, читать о злодействах отца, делать выписки. До этого все разговоры о Холокосте она воспринимала, как и многие ее сверстники, как американскую пропаганду. Примерно в это время в Германии началось осмысление прошлого, ко многим пришло понимание того, что коллективная ответственность за совершенные в нацистское время преступления лежит на всех потомках живших в то время людей, поддержавших бесчеловечный режим.
Тогда же появилось немецкое молодежное протестное движение. Оно сильно отличалось от молодежных протестов в других странах, так как воевало не с абстрактно-фрейдистскими «отцами», это был протест людей, родившихся в войну или сразу после нее, осознавших содеянное их отцами зло.
Беате Ниман, дочь шефа гестапо в Белграде, была уверена в его невиновности и потратила много лет на то, чтобы узнать, за что ее отца арестовали и до смерти целых 25 лет держали в тюрьмах ГДР. Мать говорила ей, что он прекрасный человек и жертва несправедливости. Их дом, по словам матери, доказательство его невиновности, приобретен им у еврейки по фамилии Леон, спасенной им от гестапо.
Обратившись в ведомство по реституции, Беате узнала, что отец дал бывшей владелице дома расписку, что, если та продаст ему дом по копеечной цене, ее не депортируют. Ее депортировали в Освенцим, оттуда она не вернулась. Теперь Беате ходит по школам с рассказами о фашизме.
…Рената поехала в Ригу, чтобы узнать о последнем периоде жизни отца. Ей рассказали о том, как Еккельн допрашивал Эллу Медалье, после чего она написала той письмо — «простите меня». Как Рената призналась Бар-Ону в 1987 году, именно после этого она стала ходить к психотерапевту.
Бывало и по-другому. Среди детей и внуков нацистских палачей есть немало людей противоположных воззрений. Помните рассказ о бабушке 19-летней Стефании из книги Петера Сихровски? Так вот, та говорила ей, что «евреи должны были быть уничтожены, иначе бы они уничтожили Германию». А это уже слова внучки (из интервью): «Посмотри на нынешних евреев. Будто бы немногие из них уцелели. Но сегодня они снова сидят повсюду. На телевидении, на радио, в банках, газетах, повсюду — снова евреи… Они теперь богаче, чем прежде».
«Он (отец. — Л.С.) выдавал себя, только когда приходил в ярость. Обычно перед телевизором. Вечернее обозрение, фильм о Третьем рейхе, кто-то говорит о нацистском периоде — и начинается. Он орет: «Все одна ложь!» Это слова еще одного персонажа из той же книги, 40-летней Моники, узнавшей об эсэсовском прошлом отца в 13-летнем возрасте: «…Однажды в приступе ярости он впервые рассказал, что жил в поселке караульного персонала рядом с Бухенвальдом. Из его слов следовало, что там работали сытые и прилично одетые люди из лагеря. Это было для него, так сказать, доказательством того, что все утверждения о концентрационных лагерях — ложь.
И, естественно, он снова и снова говорил о евреях. Это была его любимая тема. Он объяснял мне ее обстоятельно: «Ты должна себе представить, что у них было тогда все — большие магазины, деньги, а другие не имели ничего, кроме нищеты». И теперь, по его мнению, все точно так же, как тогда. В Америке заправляют евреи, моя учительница принадлежит к «красному сброду», кругом подстрекатели».
Рената плачет
«Рената — копия отца», — говорила в фильме Би-би-си ее мать. И Петр Крупников, встретившись с ней впервые, поразился сходству, хотя скорее она была похожа на того, каким генерал был на вершине карьеры, в красивой форме, а не на похудевшего и осунувшегося обвиняемого в обветшалой форме без знаков различия, представшего перед трибуналом.
Сейчас я вслед за Ренатой иду по тому же пути, собираю по крупицам о Еккельне сведения, все пытаясь понять, как же становятся палачом и насколько банально настоящее большое зло. Ну хорошо, а при чем тут «Лебенсборн», что меня так зацепило в этой маловажной, казалось бы, детали биографии злодея? Нет, дело тут вовсе не в «сексуальных тайнах Третьего рейха». А в том, чему на службу был поставлен основной инстинкт.
Все тоталитарные режимы схожи в одном — палачи желают заселить землю такими же, как они. Каждая тоталитарная власть мечтает воспитать превосходящего обычных людей «нового человека», «государственное животное», воина, преданного лидеру нации, высокой цели служения твоему народу (тому, который «все», а ты — «ничто»), которой прикрывает будущие войны и уничтожение расово или идеологически чуждых.
Поэтому надо как можно раньше отнять его у родителей, мало ли чему те могут его научить. Нацизм пошел по этому пути дальше других, поставив задачу не только воспитать, но и родить «нового человека» — свидетельство силы режима. Каждый член СС должен стать отцом по меньшей мере четырех детей — такую задачу поставил Гиммлер еще в 1936 году, на заре «Лебенсборна». Биологическое должно было послужить идеологическому.
Рената оказалась в Риге в 1992 году вместе со съемочной группой фильма «Ребенок для Гитлера». В зале бывшего Дома офицеров Петр Крупников рассказывал, «где и как кто сидел, откуда вводили подсудимых, как все происходило. На глазах у Ренаты навернулись слезы, и она вышла». Он взял стакан воды и последовал за нею, стал успокаивать.
«Дети не виноваты в грехах отцов», — вторил ему Исаак Клейман, одна из немногих выживших жертв Еккельна. Клейман показал оператору фотографию, где в три ряда стоят его родственники — родители, дяди и тети, сестры и братья. Все погибли, вся еврейская Рига, целый мир исчез, он один выжил.
Потом он рассказал о привезенных в гетто венгерских евреях, говоривших на другом языке, их никто не понимал. О том, что в Рижском гетто имя Еккельна было хорошо известно. Все знали, кем был подписан приказ о ликвидации, после оглашения которого пьяные охранники из местных повели по Московской улице колонны женщин, стариков и детей в Румбулу.
…Рената слушает и плачет. Не получился из нее «новый человек».
Фото предоставлены издательством «Корпус»