Мне кажется, проблемы насилия в семье не существует в отрыве от отношения к насилию в обществе в целом. В этом смысле пытки в тюрьмах и рукоприкладство в семьях – явления одного порядка.
Cвященник Андрей Кордочкин
Уровень терпимости к насилию, несмотря на уроки двадцатого века, повышается не только в стране, но и в Церкви как части общества. Если насилие подлежит сакрализации (памятник Ивану Грозному в Орле), если любая ненасильственная перспектива подлежит маркировке как «пацифизм» и «толстовство» (прот. В. Чаплин), если священник призывает «женщину ломать об колено, отбивать ей рога… гнуть, тереть, запихивать ее в стиральную машину» (прот. А. Ткачев) – это очень тревожные маркеры, которые рано или поздно кем-то будут восприняты как призыв к действию.
Насилие в семье не обязательно ограничивается рукоприкладством. Оно может иметь характер прямого и изощренного психологического и эмоционального воздействия. И источником психологического и даже физического насилия может быть сама женщина. Насилие может быть взаимным.
Впрочем, есть разница между семьей и тюрьмой. В тюрьму никто не садится добровольно. В брак человек вступает по своей воле. По своей воле он в браке и пребывает. А поскольку семья – это добровольный союз, то насилие, если оно возникает, палка о двух концах.
Жалоба жертвы на насилие не всегда означает готовность к действиям, направленным на ее прекращение, не всегда значит, что у жертвы есть желание что-то менять. Садо ищет мазо, мазо ищет садо. Насильник и жертва испытывают потребность друг в друге. И чтобы остановить насилие, перемены должны произойти не только в палаче, но и в жертве. Очень важно, что убитая недавно жена священника была готова выйти из насильственных отношений, сохраняя физическое и психическое здоровье детей. Но часто «жертвы» не готовы к действию и к переменам.
Православный словарь вооружает жертву множеством полезных терминов: «нужно нести свой крест», «смирение-терпение-послушание», и т.д. Понятиями «достоинство» и «уважение» она не оперирует.
Таким образом, жертва своим безволием попустительствует насилию в семье и отвечает за превращение, в конечном итоге, иконы брака в злую карикатуру.
Если дети растут в подобной обстановке, то им дается соответствующий вектор на создание их собственных семей по такой же схеме. Как наследство, насилие передается из поколения в поколение. Если общество воспринимает эти отношения как норму, то вырастает поколение людей, которые не умеют жить по-другому, не представляют себе других отношений, кроме тех, что привыкли видеть вокруг.
Парадоксальным образом у Церкви и у священника нет задачи спасения брака. Задача у священника всегда одна – спасение человеческой души. Это не означает, что брак не нужно сохранять. Это означает, что брак невозможно сохранить за счет полноты и целостности личности одного из супругов. Такое сожительство просто-напросто уже не будет христианской семьей.
Не только брак, но и весь мир не стоят человеческой души. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:25). И если жертва берет курс на восстановление своего достоинства, если начинает ощущать собственную жизнь и душевный мир своих детей как дар и ценность, только тогда есть надежда на исцеление человека и его семьи.