Как сохранить себя, не называя черное белым. Священник Александр Сатомский

«Все стало очевидно: дальше — некуда» 

— Весной вы сказали мне, что в состоянии такой боли, такой безысходности нам нужно просить у Бога разумения — чтобы не торопиться с выводами и хоть что-то понять. Что за эти полгода поняли вы?

— В моей картине мира все стало очевидно: дальше — некуда. Мне кажется, мало кто подозревал масштаб, до которого все разрастется. Действительно, на том этапе очень сильно хотелось видеть в этом какой-то набор недоразумений, неоднозначность, вопросные трактовки — что угодно. 

Но время нам показало, что нет: «Золотые мои, никаких неоднозначных трактовок ситуация не допускает». Сейчас, наверное, уже нет человека, который не имеет какого-то систематического представления о том, что происходит, и мнения окончательно поляризовались.

— Каким это время было лично для вас?

— С определенного момента я как перестал читать новости, так и не читаю до сих пор. Ну просто не могу. Я исхожу из простых соображений, что если просяду я, то что будет с моей семьей? Кому она будет нужна, кроме меня? Поэтому счастливой возможности сесть и рыдать я избегаю. 

За это время у нас наметился систематический разлад внутри прихода. С одной стороны, я как считал, так и считаю, что в храме всегда должно быть место всем. Но, с другой, есть люди, которые хотят разделяться. И, так как это уже активный залог, им никто помешать не может. Мы разговаривали, я пытался донести: «Я принимаю тот факт, что существует совершенно противоположное моему мнение, я с ним не согласен от начала до конца, но это ничего не значит, мое отношение к вам при этом не меняется совершенно».

И раньше, в значительно более спокойные времена, я видел, что точно так же у нас есть люди, смотрящие и в одну сторону, и в совершенно противоположную, но своего единства во Христе они не теряли. Оно важнее, чем любые тезисы. Но оказалось, что есть группа людей, которым это неочевидно. Это моя отдельная пастырская боль. 

— Что вы с этим делаете?

— Ну, а что здесь можно сделать? Со своей стороны со всеми я постарался встретиться и поговорить, причем это был не десятиминутный разговор. К сожалению, услышан я не был. Мне казалось, что многолетнее пребывание внутри приходской общины должно сплачивать людей. Но я ошибался.

— 21-го сентября было Рождество Богородицы. В каком состоянии вы служили?

— Служил я прекрасно, потому что с утра ничего не открывал, в моем мире все было примерно так же, как и 20-го. А вот когда я закончил, вышел из храма и встретил прихожан, которые на службу не успели, с вот такими глазами… Это было оригинальное ощущение. Как будто 24-е февраля случилось во второй раз. Как-то очень много незабываемых дат внутри одного года. Про ковид бы почитать, успокоиться маленько.

Могу сказать, что только благодаря семье и богослужениям я сейчас нахожусь в более-менее вменяемом состоянии. Все. В храме я приношу свои переживания Богу, а потом прихожу домой, и там я нужен самым объективным образом, в семье мои метания — штука такая… Не в смысле, что они никого не интересуют, но это не тема для детских разговоров. А с женой мы это обрыдаем и как-нибудь вечером, когда все спать лягут.

«Момент, когда возопили камни» 

— Многие люди за это время испытали большие внутренние драмы. Например, из-за невозможности говорить и поступать по совести. Что вы советуете в таких случаях на исповеди? Какое здесь утешение? 

— Знаете, был у меня такого рода разговор — как раз о том, что делать. Мне кажется, Священное Писание дает очень конкретный ответ. Вот у нас есть Книга Царств с фрагментом про пророка Илию (3 Цар.18:1–19:18). Очень яркий проповедник, доставлявший неудобства самому царю аж по три раза на день. 

Просто ходит в пустыне и говорит: «Господи, я же один остался, и моей души ищут. Ты имей в виду: вот не будет меня, Ты здесь что будешь делать?» И Бог замечает, что вообще-то семь тысяч человек никогда не преклоняли свои колена перед Ваалом — просто о них никто не знал (3 Цар.19:18). 

И на этом примере мы видим, что внутри таких ситуаций существует как минимум две стратегии. Одна из них — и она для немногих — это стратегия Илии. Таким людям надо брать, делать, говорить, во всей полноте реализовывать свои силы. Но есть стратегия вот этих семи тысяч, насчет которых даже Илия не в курсе, а они свои колени перед идолом никогда не склоняли.

Мне кажется, это в том числе и про нашу внутреннюю жизнь сейчас. Если кто-то видит в себе силы к чему-то большому и знаковому — один разговор. Но даже те, кто не видит, могут сохранить самих себя, не называя черное белым, и это большое дело.

— Вы ведь тоже как-то писали, что вам есть, чего стыдиться. Как вы сами эти конфликты решаете внутри себя?

— Тя-же-ло. Мне кажется, сегодняшний момент вполне проговорен в Евангелии. Помните, когда Христос входит в Иерусалим, ему кричат: «Осанна!», а фарисеи говорят: «Учитель, запрети им!» На что он отвечает: «Если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк.19:37–40).

Вот мы сегодня счастливо вошли в тот момент, когда возопили камни. Стучащийся внутрь Своей общины Бог практически не находит того, на кого бы мог опереться, поэтому вынуждены заговорить какие-то совершенно другие, неочевидные люди. Получается Саул во пророках, как в Ветхом Завете. (Библейское выражение «Саул во пророках» (1 Цар. 10, 12) подходит для ситуаций, когда пророчествует человек случайный, не являющийся пророком или не подходящий для этого призвания — Прим. Ред.)

Это происходит ровно потому, что Бог стучался и сюда, и сюда, и сюда, но нигде не был услышан, нигде Ему не открыли. Соответственно, ладно, ребят, если уж у Валаама ослица в свое время заговорила, значит, кто-то будет служить ослицей или камнями. Но это не есть хорошо, все должно работать штатным способом. И в этом смысле я никак фантастически положительно свое место в этой истории не оцениваю…

— Сегодня люди часто бегут в церковь или в соцсети к священникам с криками (цитирую): «Вы должны учить нас бороться со злом, вы же батюшка!» Ну что здесь реально может сделать священник?

— Но при всем при том особенно никто со злом бороться не бежит. На самом деле, все бегут с безумной болью или от нее. И раньше тоже, мягко сказать, к нам ходили не с праздниками. А сейчас — просто кошмар. Я внутренне рыдаю. Я и так человек психически неустойчивый, а тут вообще все непросто.

Кажется, я щелкну пальцами — и у меня там огонь проскочит, настолько наэлектризовано все.

Так что люди приходят с запросом не изменить мир, а помочь пережить боль. Господи, я не могу. У меня и до этого было не очень, а сейчас вообще. Куда мне деваться, Господи, что мне с этим делать? Как мне понять, а какая Твоя воля внутри каждой конкретной ситуации? Чтобы это не было потом: «Господи, а что же Ты мне не помог?» — «Так это не Я ли тебе предлагал первое, второе, третье и компот?»

— Так а священник чем тут поможет, когда он и сам…

— Настоятель на транквилизаторах, да? (Смех). Нет, хочу заметить, что просто немножко глицина. Еще все не так страшно. В прошлый раз вообще травяными сборами ограничился, даже тик нервный прошел.

Ну, а если серьезно, что мы можем сделать сейчас… Все равно — называть вещи своими именами. Для тех, кто может действовать, — действовать. Но молиться — для всех. Внутри прихода я говорю: «Давайте читать канон Иисусу Сладчайшему». Просто потому, что только одно Его имя разгоняет этот мрак. 

Мы и так-то — моральное дно, мы и с более простыми ситуациями не вывозили. И еще меньше следует надеяться, что мы сейчас встрепенемся, как птица Феникс, и что-нибудь изобразим. Но, тем не менее. Избавление все равно придет (Есф.4:14). Только вопрос — как. 

«Мы несоленая соль»

— За последнее время в моей ленте не раз мелькали священники — если не с прямыми призывами к насилию, то очень близко к тому. «Развидеть» не получится. Как с этим дальше жить?

— У меня есть жуткая мысль, но я ее озвучу. Я думал-думал и соотнес это с вещами несколько другого уровня. Например, я верю в Бога, и верю не потому, что это был какой-то мучительный интеллектуальный поиск, нет. В 14 лет у меня случилось то, что сейчас я красиво из своего кандидатского уровня назову экзистенциальным опытом. И все, я не могу его развидеть, он со мной.

Но я понимаю, что есть люди, у которых этот опыт не случился. Ну, вот не случился, и все. Более того, я предельно уверен, что Бог определяет его для каждого, это просто вопрос времени и других обстоятельств. 

И, о ужас, внутри нашей сегодняшней ситуации похожая песня. Мы жили и жили, занимались своими делами, абсолютно не в этой повестке. А потом оказалось, что все те условия, которые формировали одних, других сформировали совершенно иначе. Сейчас я смотрю на эту ситуацию и понимаю, что лично я не могу ее передумать заново, я не в силах ничего сделать, чтобы мне стать на другую позицию.

Но отсюда я тоже делаю вывод, что и с той позиции тоже очень сложно стать на мою. Понятно, что это не вопрос религиозного выбора, политические убеждения меняются в течение жизни, но это требует как минимум сознательного труда. А зачем мне трудиться, если я и так прав? Все, мы в смысловом тупике.

— Знаю, что люди из-за этого тупика и разочарования перестают ходить в церковь. Что бы вы здесь сказали? 

— Церковь разнообразна. Ее единственная в этом смысле сила, во-первых, в слабости. «Сила Моя совершается в немощи», — говорит Христос. Тебе достаточно той благодати, которую тебе дают, говорит он Павлу (2 Кор.12:9). А Павлу было ах как недостаточно, он вообще по этому поводу постоянно переживал. Кстати, вполне возможно, у него были эпилептические припадки, что не очень украшает проповедника. Ты тут проповедуешь исцеление, а сам валяешься в пене. Но нет, говорит Господь, тебе — хватит, ты справишься и с этим объемом. 

И, во-вторых, сила Церкви — в разнообразии, в возможности и готовности принять и выразить разное. Просто кажется, что сейчас это куда-то исчезло. В этом плане мне хочется сказать людям, чтобы они чуть внимательнее посмотрели на ситуацию и увидели, что разномыслие как сохранялось в Церкви, так оно никуда из нее и не ушло. Есть те, есть другие — всех рассудит Христос (1 Кор.14:3-4). 

— Встречаются обвинения в том, что Церковь, священнослужители допустили зло, не научили, не туда смотрели… 

— Так а мы всегда не туда смотрим! В какой момент истории мы ка-ак взяли да предотвратили что-нибудь?

— Тогда в чем вы, как священник, чувствуете конкретно свою ответственность сегодня?

— Мы несоленая соль, чего от нас хотеть… Но и другой нет.

Перед нами какая-то сверхзадача стать солеными, но как это осуществить — для меня загадка. Бог всегда хочет от нас больше, в любой период истории.

Церковь не растет как березка. Она выросла как японская сосна — в разные стороны, корнями за все на свете цепляясь, ветки раскинув куда могла, потому что у нее был сложный исторический путь. Но она выросла и будет продолжать расти. 

«Ребята, я моральное дно» 

— Вы в прошлый раз сказали, что в кризисе человек тоже начинает внутренне расти. Как теперь думаете? У меня вот ощущение, что я все ниже и ниже падаю. 

— Мне кажется, что уже на данном этапе это из падения переходит как минимум в параллельный процесс. Я продолжаю падать, но — может быть, я себя так успокаиваю — вижу в себе маленькие точки роста. Долго-долго находясь внутри боли, какие-то вещи все равно начинаешь по-другому оценивать.

Я понял, что мы должны научиться банальной человечности вне идеологической повестки. Я в принципе против того, чтобы мерить людей идеологией. Людей можно мерить только людьми, а не схемами, не идеями. И я считаю, что это пока самый важный процесс, который во мне произошел. Мне это не было прагматически очевидно в самом начале. 

— А как этому научиться? Разделять человека и его мнение сейчас стало намного труднее. Когда у вас разные позиции, любые общие темы просто исчезают, даже если вы друзья детства. 

— Очень сложно. Я учусь, но пока так и не научился принимать эти удары. Да, я понимаю, что мы все способны на какую-то подлость: хорошие, плохие, не очень — время от времени каждый может взять и прострелить, к сожалению. Но то, что от этого мне ничуть не менее неприятно, факт. 

При этом я как считал, так и считаю, что со своей стороны мы не должны вычеркивать людей. Мы не отвечаем ни за их позицию, ни за их отношение к нам. Если они вычеркивают нас, что мы с этим можем сделать? Но со своей стороны мы все равно не должны запирать двери. Хотя это очень тяжело и, по моему опыту, вообще больновато. 

— Что нового вы открыли в себе за последнее время из того, что предпочли бы не знать? 

 — Слушайте, вот ничего нового. Я как не имел о себе никаких фантастических представлений, так и не имею. Только чуть более системно убедился в своей собственной правоте на этот счет. У меня всегда главный судный день — мой день рождения, когда мне все чатики обрывают рассказами о том, что лучше меня в мире нет. Ребята, я моральное дно, чего вы от меня хотите? Если я вам расскажу даже десятую часть, вы сойдете с ума. А я с этим живу!

До этого нам казалось, что мы можем чем-то заткнуть эту дыру, но нет. Нужен Ты. И это очень важная тема для всех — вплоть до такого морального дна, как я.

— Поразмышлять «о времени и о себе»…

— О времени размышлять — только нервные клетки тратить. Все пройдет, это безусловный факт. Другой вопрос, что умение решать все в области слова у нас почему-то за тысячелетие не выработалось, мы так и продолжаем все сразу решать в области дела. 

Знаете, мать Мария (Скобцова), входя в газовую камеру в Равенсбрюке 31 марта 1945 года, не знала, что наступит 9 мая. Но она входила туда, кроме всего прочего, и для того, чтобы оно наступило. И она в маленькой победе, на самом деле, одержала победу громадную. В конечном итоге Победа в Великой Отечественной войне — это в том числе и победа праведников.

Может быть, сегодня с праведниками у нас не очень. Но, возвращаясь к нашей Книге Царств, не преклонять колени перед идолом — возможно. Может быть, ты огонь с неба и не сводишь, но и Ваалу не кланяешься. Уже молодец.

Фото: Елена Егунёва