Как старцы женское монашество спасали: Преподобный Зосима и его духовная семья
Алексей Львович Беглов — филолог, историк. С 1996 года публикует документы тайных монашеских общин советского периода. Им подготовлены к изданию книги схимонахини Игнатии (Пузик) «Старчество на Руси» (1999) и «Старчество в годы гонений» (2001), сборник «Путь к совершенной жизни: О русском старчестве» (2005). А. Л. Беглов — один из авторов книги «Русская Православная Церковь. XX век» (М.: Сретенский монастырь, 2008), автор более 70 работ и публикаций в научных, популярных изданиях и в сети Интернет. В 2008 г. вышла в свет монография А. Л. Беглова «В поисках „безгрешных катакомб“. Церковное подполье в СССР».
Добрый день. Рад продолжению наших встреч в рамках Лектория Правмира. В прошлый раз мы говорили с вами о важной составляющей истории синодального периода Российской Церкви – о секуляризации церковных имений и о ее последствиях для всей церковной жизни. Мы сказали, что хотя секуляризация создала, в общем-то, более или менее благоприятные, а главное, стабильные условия для существования архиерейских кафедр в этот период, она была настоящим ударом для православных монастырей. Одним из следствий секуляризации стала именно невозможность вести в монастырях Российской империи тот образ жизни, который был подобен заветам монашества первых веков или, как говорил наш сегодняшний герой, преподобный Зосима, «жизнь в сходство завeщаний святых отец».
В прошлый раз мы с вами говорили не только о секуляризации, но и о том, какие способы выживания российское монашество находило в этих непростых для себя условиях. Мы говорили о трех главных направлениях или – если сравнить монашество синодального периода с рекой, которая была завалена камнями, – о трех руслах, которое монашество для себя проложило, чтобы сохранить свой духовный потенциал, чтобы остаться действенным церковным деланием и церковным институтом.
Итак, три русла. Первое – это эмиграция. Здесь один из самых ярких образов, связанный с этим направлением жизни монашества XVIII и начала XIX столетия, – это, конечно, преподобный Паисий Величковский. Об этом мы говорили в прошлый раз.
Второе направление – внутрироссийское, внутриимперское пустынножительство, никаким образом не формализованное, не связанное с формальными рамками государственной церковности синодального периода. Поэтому это пустынножительство часто страдало от подозрительного отношения властей, от недоброжелательства местных владельцев земель, помещиков или даже крестьян, но подвергалось всем этим опасностям ради сохранения уединенного духовного образа жизни.
И третье направление, – это возникновение неформальных женских монашеских общин, никоим образом не связанных с существовавшими тогда женскими монастырями.
Сегодня мы поговорим с вами подробнее о втором и третьем пути выживания русского монашества в период после секуляризации. Очень интересный и яркий пример этого образа жизни – преподобный Зосима и судьба его монашеской общины – женской общины, которую он создал сначала в Сибири и которая затем закрепилась в Подмосковье, став монастырем.
На Киевской железной дороге до сих пор существует станция Зосимова пустынь. На ней и сейчас находится монастырь, начало которому когда-то положил преподобный Зосима. При этом прошу вас не путать женскую Зосимову пустынь с другой Зосимовой пустынью, которая также существует под Москвой, но находится к северу, во Владимирской епархии – мужская Зосимова пустынь, которая возникла примерно на семьдесят лет позже, чем пустынь преподобного Зосимы. Это совсем другая история.
Судьба преподобного Зосимы и его общежития представляет для историков особенный интерес в силу того, что она очень хорошо документирована. Речь идет не только о документах, которые сохранились в церковных архивах, переданных в государственное хранение, но и об архиве самого преподобного Зосимы, который совершенно чудесным образом дошел до нас.
Зосима всю жизнь занимался литературным творчеством. Поскольку он происходил из дворянской среды, он был человеком пишущим и очень начитанным. Нельзя сказать, что он получил какое-то большое формальное образование, но ему это не мешало быть человеком книжным, эрудированным и, можно сказать, действительно интеллектуальным.
Всю жизнь он писал. Причем это были как какие-то отдельные заметки, так и пространные аскетические произведения, которые после его смерти во второй половине XIX века пользовались большой популярностью среди русского монашества. Они никогда не издавались до нашего времени, но переписывались во многих списках вплоть до эпохи гонения XX столетия. Известно несколько списков, например, его главного труда «Поучения о послушании». Еще пример – сохранившиеся до нас фрагменты (они отчасти отреставрированы) путевых заметок о Сибири, которые Зосима писал для себя, занимаясь поиском места, где могла бы обосноваться его женская монашеская община. Если мы вчитаемся, то здесь он описывает местность, которую он проезжал, и насколько удобно там обосноваться его монашеской общине.
В архиве сохранились не только отдельные путевые заметки, но и развернутые письма, в основном адресованные ему, от насельниц его обители, а также от корреспондентов из самых разных монастырей Русской Церкви.
Каким образом этот архив до нас дошел? Действительно чудом. Вплоть до революции он хранился его ученицами и преемницами его учениц в Троице-Одигитриевской Зосимовской пустыни, к югу от Москвы. А потом, когда пустынь в 1920-30-е годы уже была закрыта, монахини рассеялись по окрестным деревням, и одна из групп этих монахинь обращалась за духовным руководством к старцу отцу Игнатию, духовному руководителю уже мужской Зосимовой пустыни, который в 1920-30-е годы перебрался в Москву и там основал тоже тайную монашескую общину.
Сестры женской Зосимовой пустыни передали ему весь архив преподобного Зосимы. И несмотря на то что в 1935 году отец Игнатий был арестован и в 1938 году погиб в лагере под городом Алатырь в Чувашии, его ученицы сохранили весь этот архив, и уже в наши годы, в начале 2000-х, он был передан обратно в открытую женскую Зосимову пустынь. Мне довелось с ним работать, и я выражаю сердечную признательность современному историографу женской Зосимовой пустыни монахине Зосиме Верховской, которая предоставила мне возможность пользоваться этими документами.
Вот такая важная, как мне представляется, интересная преамбула об источниках, на которых будет основываться моя сегодняшняя беседа. Источники эти очень разные. Например, очень важный блок архива составляют письма сестры Натальи Васильевой, одной из первых учениц отца Зосимы, которая в силу сложившихся обстоятельств стала его гонительницей. Благодаря этим письмам, которые отец Зосима хранил и на которые отвечал, мы знаем достаточно подробно все перипетии трагической ситуации, которая складывалась в общине отца Зосимы в Сибири. Мы знаем эту ситуацию как из внешних источников, так и изнутри. Это практически уникальный случай.
Преподобный Зосима (Верховский)
Такое разностороннее видение ситуации позволяет нам проследить механизм адаптации этих новых женских монашеских общин к требованиям, выдвигаемым государственной церковностью синодального периода.
Теперь о преподобном Зосиме. Будущий отец Зосима, Захария Богданович Верховский, родился 24 марта 1768 года в семье смоленских дворян, которые тогда еще звались шляхтой. Он был одним из трех братьев, причем его отец Богдан Верховский был полковником местного полка смоленского дворянства, а все его три сына служили в Петербурге в гвардии в Преображенском полку. Захария Верховский был младшим братом из этих троих. Причем мы знаем, что в шестнадцать лет он уже состоял на службе и в последующем дослужился до звания гвардии поручика.
Столичная служба предполагала шикарный образ жизни и большие расходы. Причем (это известно из других документов) содержания, которое выделялось гвардейскому офицеру, не хватало на тот уровень жизни, который от него требовался, поэтому часто гвардейца содержала его собственная семья. Для небогатой семьи Верховских это было достаточно трудно. В Смоленской губернии им принадлежало несколько разрозненных небольших деревенек, и на эти доходы они должны были содержать троих сыновей.
С другой стороны, было ясно, что столичный образ жизни предполагает и определенную рассеянность. В частности, таким испытанием для старших братьев будущего отца Зосимы стала карточная игра, непременный атрибут гвардейской жизни, что еще больше вводило в расходы.
Из личной переписки, из жизнеописания отца Зосимы известно, что братья болезненно переживали эту ситуацию. Очевидно, все они так или иначе были склонны к образу жизни более благочестивому, чем требовалось от гвардейского офицера той поры. Более того, после выхода в отставку братья попытались вести монашеский образ жизни, но не у всех это получилось, устоял на монашеском пути только младший – Захария.
Как бы то ни было, именно склонность к духовной жизни заставила их скоро выйти в отставку. Сам будущий отец Зосима выходит в отставку уже в 1788 году, двадцати восьми лет от роду, то есть прослужив в Преображенском полку около четырех-пяти лет. После этого он возвращается в свои пенаты, в свою родную деревеньку. Будучи тогда уже достаточно начитанным в церковной литературе, узнает от одного из своих родственников, что недалеко от него в рославльских лесах живут пустынники. Это разожгло в нем любопытство: каким образом они живут там в наше время? Он читает о пустынниках в Четьях-Минеях и в других произведениях аскетической письменности, поражается их подвигам и вдруг узнает, что такие же люди живут рядом с ним.
Как он сам признается, ради любопытства он едет в рославльские леса и действительно поражается образу жизни этих пустынников. Он ездит туда несколько раз, и эти встречи определяют его дальнейший путь. Он просит у руководителя группы пустынников, отца Адриана (Блинского), принять его в их неформальное братство. Не с первого раза, но отец Адриан соглашается это сделать и даже указывает ему на его потенциального духовного руководителя – старца Василиска.
Если Зосима происходил из дворянства, принадлежал к блестящей элитарной группе этого дворянства – гвардейцам, то Василиск происходил из крепостных, его жизненный путь до принятия монашества был драматичен, но в чем-то схож с путем преподобного Зосимы, потому что семья преподобного Василиска, как и семья Зосимы, была склонна к уединенному, монашескому образу жизни.
Но если братьям преподобного Зосимы полностью отдаться духовному деланию мешал светский образ жизни, то братьям крепостного Василиска мешало крепостное право. Они были казенными крестьянами, при этом им мешала даже не столько зависимость от государственной администрации, а общинное крепостное право – их не отпускала в монастырь сама крестьянская община, не желавшая потерять плательщика податей. Ситуация разрешилась только тогда, когда один из братьев заявил, что остается в деревне, чтобы платить подати за троих. Он принес себя, свои духовные устремления в жертву, чтобы другие братья, в том числе Василиск, смогли уйти и начать монашеский путь.
Василиск ушел в рославльские леса и вел там суровый подвижнический образ жизни, но при этом его официальный статус еще не был урегулирован, так как он каждый год должен был возвращаться в свою деревню и получать увольнение, так называемый вид на жительство. И вот отец Адриан рекомендует будущему Зосиме обратиться к старцу Василиску за духовным руководством, но говорит, что «скорее всего, он тебя не возьмет, потому что по смирению своему отказывается кого бы то ни было брать, уже многие обращались, но не могли его уговорить. Он предпочитает одиночество какому-то совместному пути, потому что понятно, что ученик должен поселиться с ним в келье или неподалеку от него и получать от него непосредственно духовное руководство».
Первоначально Василиск отказывается принять будущего Зосиму, но Зосиме удается оказать ему определенную услугу. Он вызывается выправить ему вечное увольнение, как говорили – «вечный вид», то есть поехать в Тверскую губернию, откуда происходил старец Василиск, и оформить все бумаги. Так и происходит. Он едет как дворянин, как отставной поручик гвардии, и ему это удается. Он выправляет «вечный вид», возвращается в рославльские леса с этой бумагой, и старец Василиск чувствует благодарность и не может отказать молодому поручику принять его в совместное жительство.
Они поселяются вместе и около двух-трех лет живут в рославльских лесах. Однако возникают трения с местной администрацией, которая недовольна жизнью каких-то непонятных, никаким образом не оформленных ни в церковном, ни в гражданском отношении пустынников. Адриан (Блинский), руководитель всей этой большой группы пустынников, должен искать покровительства. Он отправляется в Петербург к митрополиту новгородскому Гавриилу (Петрову) с просьбой о защите, о покровительстве, причем сначала имеется в виду, что митрополит напишет некое письмо, и они все останутся в рославльских лесах. Но Гавриил предпочитает другой сценарий, он говорит: «Нет, я не могу вмешиваться, это не моя епархия (Смоленская), лучше давай сделаем так: переходите в мою епархию, Петербургскую, и поезжай на остров Коневец» (на Ладожском озере есть два крупных монашеских центра – наиболее известный Валаам, и меньший, более пустынный, – на острове Коневец).
Назначенный Гавриилом руковоителем тамошнего монастыря, Адриан с сопровождающими его монахами направляется на Коневец. К этому моменту монастырь на острове находился в запустении, туда назначались проштрафившиеся священники или монахи, и сам Адриан писал о том, что в большинстве братия была подвержена пороку винопития, то есть фактически состояла из алкоголиков.
После того как Адриан перебрался на Ладогу, за ним из рославльских лесов, с определенными промежутками, потянулись другие пустынники. В 1790 году Василиск и послушник Захария (будущий Зосима) тоже едут на остров Коневец. Здесь будущий старец Зосима проходит первые послушания, первый искус, выполняет различные поручения по монастырю. Он очень интересно описывает в своих позднейших записках, какие испытания ему приходилось преодолевать. Например, как образованный светский человек он несколько раз сопровождает старца Адриана в поездках в Петербург по делам братства. Даже став игуменом монастыря, Адриан носил крайне затрапезную одежду, заплатанную, не по сезону, всегда очень толстую, явно пренебрегая внешним видом. Молодой послушник Захария должен был нести за ним его заплатанную сумку с необходимыми вещами и документами. Они ходили к митрополиту по центральным улицам столицы, и совершенно очевидно, что Захария встречал своих знакомых, которые его узнавали как блестящего поручика гвардии. Эта ситуация, конечно, его крайне смущала. Он сам признавался, что просто горел внутренним пламенем, что это была очень серьезная борьба – выдержать это испытание, побороть свое тщеславие.
Он справился только благодаря практике, которую отец Адриан насаждал как в рославльских лесах, так и на Ладоге, – практике исповедания помыслов. Очень давняя, известная практика, описанная еще в «Лествице», – открытие перед своим отцом-игуменом всех движений души, не только греховных, но и благих или нейтральных. Запомним этот момент, потому что откровения помыслов и Иисусова молитва – это два краеугольных камня, на которых строится жизнь отшельников братства острова Коневец и потом женского монашеского братства уже самого преподобного Зосимы.
Здесь же, на острове Коневец, после такого общежительного искуса Зосима получает и первый опыт пустынножительства, потому что они с Василиском строят отдельную келью, и Адриан их благословляет на будние дни уединяться в этой келье, приходить в монастырь только в субботу вечером перед богослужением.
Так продолжается примерно семь лет, пока в 1797 году Адриан, в силу обстоятельств, в том числе пошатнувшегося здоровья, не просит у митрополита Гавриила отставку и не уходит на покой. Он переселяется в московский Симонов монастырь, где и оканчивает свои дни. При этом братия, которая уже во многом сформирована Адрианом и живет уже по новым принципам, просит, чтобы Зосима – он уже тогда пострижен в монашество (а позднее будет пострижен в схиму) – принял руководство братством, стал преемником отца Андриана по игуменству. Зосима – и Василиск поддерживает его в этом – уклоняется от избрания. Вскоре после отъезда отца Адриана на «континент», они также покидают остров Коневец в поисках, как они говорят, внутренней безмолвной пустыни. Они считают необходимым найти некое место для продолжения своих пустыннических трудов, которые были начаты в рославльских лесах.
Проследить их маршрут можно по карте их путешествий, составленной современным исследователем истории Зосимовой пустыни, монахиней Зосимой Верховской. Сначала они отправляются с Ладожского озера на юг, пытаются перейти русско-турецкую границу, попасть на Афон, причем они даже официально обращаются через Синод к императору Павлу I за разрешением. Они этого разрешения не получают и понимают, что им нет благословения на афонское уединение. Тогда они пытаются найти места в Крыму и даже на Северном Кавказе, доходят до Моздока. Но становится ясно, что и там слишком опасные места. Например, они нашли небольшой уединенный островок на Черном море, на котором хотели начать свое пустынное жительство, но их отговорили от этого выбора местные рыбаки: «Отцы, вы вместо пустыни попадете на невольничьи рынки Средиземного моря. Потому что один набег турок из-за моря – и вы будете пленены, вас продадут в рабство».
На Северном Кавказе тоже было неспокойно. Через Астрахань они решают удалиться в Сибирь. Здесь показан их маршрут. В 1800 году они приходят в Тобольск, где проводят свою первую сибирскую зиму. Здесь их тепло встречает брат митрополита Гавриила архиепископ Тобольский Варлаам (Петров). Они ищут место в Сибири, где могли бы найти некоторое уединение. Вторую зиму они проводят уже в пустыне, но чуть не погибают в результате этой зимовки, потому что место выбрали наскоро, не сориентировавшись на местности. Саму зиму они провели благополучно, но ранней весной поняли, что оказались в зоне высокого разлива рек и сейчас просто утонут. Они начали выходить, причем у них уже не было припасов (оставшиеся припасы были затоплены водой). Несколько недель фактически без пищи выходили они из этого места, чуть не погибнув – и от голода, и от высокой воды. Интересно, что, когда поняли, что уже не в силах идти, они весь свой небольшой скарб оставили под определенным деревом, отметив его, чтобы забрать потом, если выживут, и взяли с собой только две вещи – небольшое Евангелие и книгу изречений преподобного Исаака Сирина, отца-аскета. С этими двумя вещами они не могли расстаться.
Но, к счастью, они дошли до какой-то деревни, их подобрали крестьяне, выходили, нашли их скарб, отправили в волостное правление, где о них тоже позаботились. Они выжили и затем уже спустились южнее, к отрогам Алтая. В районе Кузнецка они провели следующие восемнадцать лет своей жизни, практически в абсолютном уединении.
Первые несколько лет они выходили в город Кузнецк раз в год, Успенским постом, к местному священнику исповедоваться и причащаться (первые два или три года так делали), а потом, в последующие годы, к ним ходил священник, тоже раз в год, со святыми дарами, исповедовал и причащал их. Это было летом, когда можно было до них добраться. А в остальное время они жили в абсолютном уединении, примерно в пятидесяти верстах от Кузнецка и в двадцати верстах от ближайшей деревеньки Сидоровки. В общем, они нашли то место, которое искали, и предавались там полному уединенному безмолвию.
Есть очень яркое описание, где Зосима описывает свое пустынножительство. Кельи они построили на расстоянии примерно ста саженей друг от друга, уединенно проводили будние дни, сходились только на праздники и на воскресный день. Интересно, что были протянуты между ними веревочные сообщения, и они перестукивались. То есть они не видели друг друга и не утешались лицезрением, но давали знать друг другу, что живы, а ночью таким стуком поднимали друг друга на молитву.
По прошествии нескольких лет уединения, где-то в 1809-1810 году, у них начинают появляться ученики – мужчины, местные жители, которые присоединяются к ним и становятся тоже пустынножителями. Они селятся в отдалении от них, строят себе кельи. Таким образом здесь, под Кузнецком, возобновляется традиция неформального пустынножительства рославльских лесов. Зосима и Василиск оказываются духовными руководителями этого братства.
Мирян-подвижников, поселившихся вокруг них, было примерно шесть человек. Это были люди самого разного возраста – и достаточно молодые, как Петр Мичурин, ныне прославленный как преподобный Петр Томский, и пожилые.
Качественно изменяется их ситуация в 1818 году, когда к Зосиме последовательно обращаются несколько женщин с тем, чтобы он принял их под свое духовное руководство. Весной 1818 года первая женщина, кузнецкая жительница Анисья Ивановна Конюхова, вдова, обращается к старцу Зосиме за духовным руководством и выражает желание тоже вести безмолвный образ жизни. Узнала она о Зосиме от своего свекра, который был одним из тех учеников, которые жили вокруг их пустынного уединения.
Отец Зосима решил, что Анисья Ивановна не может понести трудности пустынного жительства, что для женщины это слишком суровый искус. И он организует так, что на ее средства на окраине деревни Сидоровка, на земле крестьянина, который с ними был дружен, строится небольшая келейка. Первоначальный замысел был такой, что Анисья Ивановна будет вести безмолвный образ жизни в этой келейке, а отец Зосима будет периодически к ней приходить, и будет у них духовное общение.
Но уже очень скоро, летом, в июле-августе 1818 года, ситуация меняется еще более кардинально. Еще одна девица обращается к Зосиме за духовным руководством, и это была как раз упоминавшаяся уже мною Наталья Васильева. Наталья Васильева была очень яркой, примечательной личностью. Она была молода, возможно, около шестнадцати-восемнадцати лет, но не более двадцати. Точную дату ее рождения мы не знаем. Она была единственной дочерью благодетеля старца, коллежского советника Матвея Васильева, получила хорошее домашнее воспитание, традиционное для девицы дворянского звания, была начитана, по крайней мере в церковной литературе (ее письма об этом свидетельствуют), и была исключительной швеей. Так, в архиве отца Зосимы сохранилась ее незаконченная вышивка по шелку, копия с картины Рафаэля. Также есть «старец Даниил», ее произведение для благодетелей общины. Собственно, ее рукоделием общины даже в некоторой степени кормились. Золотое шитье – очень дорогая вещь, это можно было выгодно продать.
Но при всем при этом – и отец Зосима это прекрасно знал – Наталья, будучи единственной дочью, была достаточно избалована, своенравна. Старец долго сомневался в том, что она пригодна к монашескому пути. Несколько раз он ее испытывал, не давал определенного ответа, беседовал со старцем Василиском. Выбор был тем более труден, что он полностью менял всю сложившуюся ситуацию. Потому что одна Анисья – просто еще один пустынник. А вот Анисья и Наталья – это уже начало женской общины, и их нельзя покидать надолго, нужно жить территориально к ним ближе, нужно постоянно их наставлять. Здесь пустынное жительство само собой преобразуется в общинное, монастырское.
В конце концов Зосима решился и принял Наталью в духовные дочери. Очень скоро к ним присоединяется третья духовная дочь – солдатская сирота Евдокия Романова, тоже молодая девушка, в отличие от Анисьи Ивановны, и они селятся уже втроем. Осенью 1818-1819 года строится келейный корпусок в деревне Сидоровка на пять келий, так как было понятно, что и дальше может быть развитие этого братства. Отец Зосима начинает окормлять первую свою общину.
Тут возникает интересный сюжет. Второго февраля 1819 года старец Зосима и первые три сестры – Анисья, Наталья и Евдокия – составляют уникальный текст, первое заветное письмо на трех страницах, дошедшее до нас чудесным образом. Первая часть – имитация церковного полуустава, написанная рукой старца Зосимы. Дальше – тоже имитация полуустава, это рука, скорее всего, Натальи Васильевой. Потом опять старец, и опять Наталья. И дальше идут подписи: старца и всех трех сестер.
Имитация церковного полуустава означает, что для них этот текст имел очень важное, сакральное назначение. Когда они через несколько месяцев будут писать второе заветное письмо «Об имении», то есть об имуществе, оно будет написано обычной гражданской скорописью того времени. Статус этого документа будет совсем другой.
Первое заветное письмо – текст совершенно уникальный в русской и в целом в восточно-христианской аскетической традиции. Нет аналогов подобного договора между духовным отцом и духовными детьми. Есть монашеские уставы, есть различные аскетические произведения, но такого рода документов нет.
Сами составители называли его обетом (обещанием), завещанием и договором (заветом). Все три определения они применяли к этому тексту. Определение «обет» не вызывает вопросов, потому что документ состоит из череды взаимных обещаний – обещаний старца и обещаний сестер. Также понятно почему «завещание»: потому что речь идет о посмертной судьбе самого дорогого имущества – души, о собственном спасении.
Особый интерес вызывает определение этого документа как «договора» или «завета», поскольку именно это определение заостряет наше внимание на взаимоотношениях наставника и его учениц, проясняет для нас то, как Зосима мыслил их отношения.
Сначала о структуре этого текста. Текст делится на четыре части. Сначала идет обещание старца Зосимы, написанное его рукой, в котором наставник связывает свое вечное спасение со спасением трех его учениц и обещает не покидать их без «благословной вины».
Вторая часть – это обещания его учениц, написанные Натальей Васильевой. Они, со своей стороны, также связывают свое личное спасение со спасением старца и каждой из духовных сестер, обещают быть его откровенными (то есть здесь прописывается практика откровения помыслов) и хранить ему послушание, а также не разлучаться со своим наставником и сестрами без согласия старца.
Третий блок – совместная молитва руководителя и послушниц с просьбой укрепить их на избранном поприще, которая также завершается обещанием «единому без других не желати наследити вечное небесное блаженство», пока все четверо не будут прощены и помилованы.
Наконец, четвертая часть – развернутые подписи старца и учениц, в которых кратко повторяются обещания более раннего текста. Развернутую подпись за сестер поставила Анисья Конюхова как старшая сестра, а их подписи очень кратки.
Таким образом, завет формулирует обязанности послушниц и их руководителя. Обязанности послушниц – это откровение помыслов старцу и послушание ему, жизнь по его повелению и совету. Обязанность наставника – соединять заботу о своем спасении с заботой о спасении духовных детей, заботиться о том и другом в равной степени, испытывать к ним исключительно духовные, непорочные чувства, не оставлять их.
Интересно, что завет оговаривает санкции в случае его нарушения. Сестра, нарушившая договор, считается извергнутой из их духовной семьи. Более о ней не говорится ничего. Ее вечная судьба остается в руках Промыслителя. Но совсем иначе со старцем. Нарушение любой из его обязанностей влечет за собой его вечную погибель.
В чем причина составления этого необычного документа? В данном случае это главный и самый интересный вопрос. Конечно, основная цель завета – воспитательная, показать, что сестры изменяют свой образ жизни, переходят в новое качество. Другую цель я бы определил так: нужно было формализовать неформальные отношения. Потому что сестры не постригаются – они не принимают ни пострига в рясофор, ни монашеского пострига. Но для старца Зосимы они с этого момента полностью посвящаются схимническому пути. Он так будет к ним относиться.
И поскольку они находятся вне рамок формального монашества, а только в рамках монашества фактического, договор как бы знаменует собой этот водораздел. Грубо говоря, это знамение их духовного пострига без совершения таинства.
И еще один важный момент. Фактически завет является своеобразным протоуставом братства, потому что в нем прописаны основные принципы их жизни: послушание, откровение помыслов, взаимная синергия, взаимное согласие, взаимная любовь.
Отцу Зосиме, видимо, было очень важно утвердить в этом документе новый образ жизни, как он говорил, «жизнь в сходство завeщаний святых отец», потому что монашеская жизнь эпохи государственной церковности в общем серьезно отличалась от того, на каких принципах он собирался строить свое братство.
Итак, в конце 1819 года в Сидоровке строится келейный корпус из пяти келий. В конце того же 1819 года последовала кончина первого благодетеля общины, коллежского советника Матвея Васильева, отца Натальи Васильевой. В результате Наталья получает существенное наследство – четыре тысячи рублей ассигнациями. Более того, к сестринству преподобного Зосимы намеревается присоединиться вдова Матвея Васильева и мать Натальи – Анастасия Васильева. Поэтому составляется новый текст – завещание об имении, написанное преподобным Зосимой и подписанное уже четырьмя его духовными дочерьми. Первая подпись гласит: «сестра твоя духовная (не дочь, как остальные, а сестра) Настасья Васильева» (мать Натальи). Потом идут Анисья Конюхова, «дочь твоя духовная», Наталья Васильева и Евдокия Романова.
Этим письмом старец пытается утвердить общежительный принцип монашества, утвердить, что даже после такого существенного вклада в четыре тысячи рублей ассигнациями ни одна из сестер, описанных здесь, не имеет большего предпочтения, большей власти в общине. Все приносится Богу в этом братстве, распоряжается этим старец, и сестры не имеют ничего своего.
Возможно, что в этих обстоятельствах произошла первая размолвка между старцем и обеими Васильевыми, Натальей и Анастасией. Причем, как потом станет очевидно из дальнейшего течения событий, главенствующую роль в этом тандеме играла дочь, Наталья. Она была ключевой фигурой дальнейших событий. Как сказал Наталье старец: «Я знаю, что мать твоя – совершенная раба твоя».
Видимо, Наталья и ее мать считали, что, сделав такой существенный вклад в общежитие, они имеют определенные права, право первенства, тем более что они – единственные дворянки в этом маленьком братстве. Отец Зосима категорически не принимал такую логику. Размолвка тянулась некоторое время (какое, мы не знаем), потом последовало примирение. О том, что эта размолвка вообще существовала, мы знаем из переписки старца Зосимы с архиепископом Иркутским Михаилом (Бурдуковым).
В 1821 году братство выросло до семи сестер. Келейный корпус деревни Сидоровка стал для них уже тесен. Нужно было думать о каком-то новом месте. Кроме того, были и другие обстоятельства, в частности местные крестьяне могли воспротивиться возникновению на их землях официального женского монастыря. Одно дело – когда друзья построили келью или несколько келий, а другое дело – когда из этих келий вырастает монастырь, в глазах крестьян заведомо претендующий на угодья, например, на какие-то рыбные ловли.
Помимо экономических трений совершенно очевидно были и какие-то другие причины. Мы не знаем подробностей, но один из доброжелателей старца упоминает, что некоторые из жителей Кузнецка уже в 1821 году именовали старца Зосиму и старца Василиска беглыми предтечами антихриста. Имелось ли в виду, что эти жители Кузнецка были старообрядцами, или что-то другое, но, как бы то ни было, среди части населения окрестностей существовало напряжение в отношении старцев-пустынников. Зосима решает искать другое место и пускается в путешествие по окрестным городам и весям, чтобы найти удобное место для продолжения общежития. Он находит такое место в окрестностях города Туринска, уже не в Иркутской епархии, а в Тобольской.
По благословению архиепископа Иркутского Михаила, община планирует перебраться под Туринск. Но для того, чтобы основаться здесь вполне легально, нужно было исходатайствовать разрешение у церковных властей, потому что монастырь, который нашел старец, был упразднен в ходе секуляризации 1764 года, находился в запустении, действовала только приходская церковь.
Для этого старец предпринимает годичную поездку в Петербург, которая длилась с осени 1821 по октябрь 1822 года. Причем в этой поездке он имеет с собой письма от сестер и доверенности действовать от их лица. Что интересно и важно для нас – в этой поездке Зосима фигурирует в официальных бумагах как отставной гвардии поручик Захария Верховский. А это означает очень простую вещь – что его статус как монаха не был формализован. То есть, видимо, его постриг в Коневецком монастыре не был проведен по синодальным бумагам. При этом совершено очевидно, что всем синодалам (тогда в Синоде как раз заседал будущий святитель Филарет Московский (Дроздов), который впоследствии очень тепло относился к старцу и покровительствовал ему) фактическая сторона дела была прекрасно известна. Старец сам говорил, что он показывал синодалам первое заветное письмо, объяснял, на каких принципах будет строить монастырь, и нашел полную поддержку у них в этом своем решении строить общину не на обычных формальных основаниях женского монастыря синодальной эпохи, а «в сходство святых отец».
Интересно, что некоторые из синодалов прислали письменное благословение сестрам и старцу (эта бумага также сохранилась в архиве). Хотя все знали, что Зосима монах, ситуация выглядела двойственной. Туринский монастырь был возобновлен как третьеклассный женский монастырь. При этом отец Зосима, а вернее поручик Захарий Верховский, был назначен его попечителем, то есть в официальных бумагах он значился мирянином. По указу Синода, консистория не должна была назначать туда игуменью, а наставница избиралась из числа сестер. Экономическая жизнь формально находилась в ведении старца Зосимы. Всем было известно, что и управление духовной жизнью монастыря тоже будет в его руках.
В этом был определенный риск. В случае конфликта такая двойственность могла сослужить злую службу старцу и общине, как, собственно, и произошло уже через несколько месяцев.
Нужно подчеркнуть, что синодальная система не знает, как урегулировать положение монаха-наставника в женском монастыре. Даже для иеромонаха, то есть священника в монашеском чине, не было в женском монастыре места. Рамки, заданные государственной церковностью, явно входили в противоречие с заветами отцов.
Духовник женских монастырей, по синодальной системе, – это белый священник. Руководит всей внешней жизнью монастыря игуменья. Монахам в женском монастыре делать нечего. Вспомним более позднюю историю, когда калужское епархиальное начальство с явным раздражением воспринимает то, что Амвросий Оптинский подолгу гостит в основанной им Шамординской женской пустыни.
В октябре 1822 года старцы Василиск и Зосима и все их сестринство перебираются в Туринский монастырь. Для старцев Василиска и Зосимы строятся кельи в семи верстах от монастыря, чтобы они не жили внутри. Но понятно, что старцу Зосиме нужно постоянно присутствовать в монастыре, как-то окормлять сестер, заботиться о внешнем, хозяйственном устроении обители. И поэтому он очень много времени проводит в старой, заброшенной монастырской бане, которую он приспособил для своей кельи, на территории монастыря. Он живет то со старцем Василиском, то в этой келье в самом монастыре, что потом будет поставлено ему в вину.
Уже где-то к 1823 году сестер в монастыре около тридцати – достаточно большое число. Старец постоянно окормляет сестер. Для монастыря пишется отдельный, очень строгий устав. Старец постоянно пишет для сестер поучения, которые сам читает в специальные часы, выделенные перед утреней, когда сестры собираются, как описано, садятся вокруг старца на церковном помосте и слушают его поучения. Потом начинается утреня, потом неопустительно совершается литургия каждый день и так далее.
Тут можно провести параллель с практикой Паисия Величковского, который тоже читал свои переводы и произведения братии. Но там они после вечерни собирались, а здесь Зосима сам читает перед утреней.
В 1823 году обстоятельства жизни монастыря требуют новой поездки Зосимы Верховского в Петербург, чтобы оговорить приращение имущества монастыря. У старого монастыря были угодья в окрестностях Туринска, но они то ли были изъяты казной после секуляризации, то ли не были. Возникает спор между старцем Зосимой и местным гражданским начальством об этих имуществах.
Старец едет в Петербург весной 1823 года, получает санкцию получить эти имения в пользу монастыря, что было необходимо растущему братству. Поездка довольно короткая, с февраля по май.
На обратном пути из Петербурга старец заезжает в Смоленск и находит там своих племянниц, Веру и Маргариту, дочерей старшего брата Ильи, который тоже хотел быть монахом, но не смог, ушел в мир, женился и к тому моменту уже скончался. Девочки-сироты впервые встречаются со своим дядей. Отец Зосима говорит: «Поехали со мной, в наш монастырь», и те соглашаются. Они тоже очень молодые девушки. Старец берет их, едет через Москву.
В Москве, по своим каким-то рассуждениям, знакомый игумен Зосимы постригает девочек в рясофор – важная деталь, ведь никто из сестер Туринского монастыря не имеет пострига. Старец на радостях пишет в Туринский монастырь о том, что он возвращается со своими племянницами, которые уже рясофорные инокини. Это письмо становится началом конфликта, который будет разворачиваться в течение следующих месяцев. Эта, можно сказать, туринская трагедия, позволяет понять сложности, которые испытывало неформальное монашество в синодальной системе.
Мать и дочь Васильевы крайне смущены письмом старца. Они понимают, что сестры Верховские – в каком-то смысле их конкурентки: тоже дворянки, более того – родственницы попечителя и уже пострижены в рясофор. До приезда старца Наталья с матерью и своей келейной уезжают в Тобольск, чтобы испросить и себе постриг в рясофор и тем как бы сравняться с сестрами Верховскими. В Тобольске, в архиерейском доме они неожиданно сталкиваются со старцем, который приехал туда же, поэтому их план о постриге рушится, и возникает первая размолвка, угли которой начинают тлеть.
В течение всего 1823-го года конфликт нарастает, причем по нескольким направлениям. С одной стороны, Наталья Васильева в отсутствие старца (она тогда была старшей сестрой, исполняла обязанности начальницы) приютила в монастыре девушку Устинью Кораблеву, которая была уроженкой Туринска и тоже хотела поступить в монастырь. Старец, приехав, нашел Устинью вообще не способной к монашеству и потребовал, чтобы она вышла из монастыря. Устинья ушла, но иногда возвращалась в монастырь втайне от старца, и Наталья ее оставляла у себя в кельях ночевать. Это уже было прямое нарушение устава и воли старца. Когда Зосима об этом узнал, он потребовал окончательно удалить Устинью. По этому поводу между ним и Натальей возникает напряжение.
Одновременно трещина появляется и в отношениях между Зосимой и Евдокией Романовой, третьей заветной дочерью Зосимы, потому что Евдокия оставить монастырь и выйти замуж за дьячка монастырской церкви, Ивана Кучумова, который приходил к ним читать и петь. Чувства и отношения возникли у них тоже в отсутствие старца.
Осенью 1823 года Васильевы пишут тайное доношение в Тобольск – прокурору и преосвященному, то есть и светской, и духовной власти, в котором обвиняют старца в нарушении синодского указа – в том, что старец живет в монастыре, что читает раскольничьи книги (имеются в виду книги самого старца Зосимы), что выполняет функции священника (подразумевается практика откровения помыслов). Васильевы оказываются в роли блюстителей формальной стороны синодского указа, как бы закрывая глаза на духовную составляющую всей жизни сестринства.
Это доношение случайно становится известно старцу Зосиме. Он пытается объясниться, примириться с Натальей и Анастасией, но возникает взрыв, буря эмоций… Не спросив старца, Васильевы уезжают в Тобольск, через некоторое время возвращаются уже в постриге в рясофор и фактически пытаются захватить власть в сестринстве. Они ведут себя как начальницы общины, даже принимают к себе новых сестер. В этой ситуации сестринство оказывается расколото. Часть сестер (предположительно, две трети) остается со старцем Зосимой, часть переходит на сторону Васильевых. Анастасия Васильева через некоторое время хвасталась, что на их стороне двенадцать сестер из тридцати.
Старец ищет правосудия у тобольского преосвященного. Он говорит, что нужно удалить из монастыря возмущающих общину, потому что таким образом вести дальше монашескую жизнь невозможно. Зосима обращается к епархиальным властям и одновременно пишет аналогичное письмо в Синод, информируя его о сложившейся ситуации и прося санкционировать удаление возмущающих из монастыря.
Это тоже важная деталь. Формально с жалобы старца на Васильевых начинается дальнейшая цепь событий.
В январе 1824 года архиерей начинает консисторское следствие по доношению старца Зосимы на Васильевых. Зосима оказывается в неблагоприятных обстоятельствах. Во-первых, на стороне Васильевых – духовные и светские власти Тобольска и Туринска. Во-вторых, прокурор Тобольска, очень влиятельная фигура, – родственник Васильевых.
В-третьих, Тобольская духовная консистория изначально предубеждена к Зосиме и Василиску: указ Синода изъял Туринский монастырь из ведения консистории и передал его в ведение какого-то мирского попечителя, который назначает наставницу, определяет хозяйственные нужды и т.д.
Существенным моментом было и то, что белое духовенство, которое составляло большую часть членов консистории, не понимало, что такое духовное руководство и что такое откровение помыслов, которое преподобный Зосима насаждает в своем монастыре.
В январе 1824 года в монастырь прибывает комиссия консистории, все члены которой – из белого духовенства. Старец тут же был удален из монастыря, сестры были подвергнуты пристрастному допросу, причем, как потом выяснилось, показания сестер в большинстве своем были фальсифицированы членами комиссии. В частности, глава комиссии, тобольский протоиерей Петр Фелицын, приписал сестрам показания, что старец Зосима принуждал почитать его как Христа.
Очевидно, что члены этой комиссии стремились обвинить старца в хлыстовстве, то есть не просто в том, что он – старообрядец скрывающийся, как это было уже в доношении Васильевых – «читает старообрядческие книги», а в том, что он – хлыст, то есть еретик. А за это его уже ждала дальняя монастырская тюрьма. С этой точки зрения понятно, почему старшая Васильева потом будет говорить сестрам: «Скоро вашего старца сошлют в Соловки, вот помяните мое слово, скоро это произойдет».
Когда племянницы старца, Вера и Маргарита, поняли, что происходит, они подали собственноручные письменные показания, которые должны были опровергнуть устные допросы. Но консистория, как было написано в соответствующем протоколе, не придала этим показаниям «никакого вероятия», поскольку племянницы были родственницами старца.
Вывод комиссии был очень жесткий. Старец был обвинен в том, что он нарушил синодский указ, расширил свои полномочия, хулил церковные таинства, принимая к себе на откровения помыслов. Ему в вину был поставлен даже брак Евдокии Романовой, которому он сопротивлялся. Его несогласие с назначением игуменьи епархиальными властями было истолковано как стремление к самовластию. Кроме того, он еще оказался и ложным доносчиком, потому что, согласно консисторскому следствию, те обвинения, которые он выдвинул против Васильевых, не подтвердились. Васильевы были полностью оправданы. Таким образом консисторское следствие признало старца виновным.
Тобольский архиерей оказался пассивным наблюдателем. Он переслал доклад комиссии в Синод, и в ноябре 1824 года Синод принял неизбежное в этой ситуации решение, причем оно оказалось еще достаточно мягким для старца Зосимы.
Синод как бы дезавуировал свой предыдущий указ, который предусматривал некую двойственность в фактической и формальной стороне общины старца Зосимы. Теперь Синод отказывается признавать эту двойственность. Он следует формальной логике синодального законодательства и делопроизводства.
Да, старец нарушил первоначальный указ, потому что, будучи мирянином, вторгался не в свое дело. Да, он оказывается виновен в неустройстве монастыря. Да, от дела его нужно отрешить. Конечно, о ссылке в отдаленную тюрьму и вообще в обвинении в хлыстовстве никакой речи не идет, Синод игнорирует эти обвинения, он понимает, что это полная инсинуация. Но опыт построения общины по правилам «святых отец» не может быть дальше реализован на практике. Синод отказывается его санкционировать, потому что консистория требует прекратить этот эксперимент.
Затем происходит цепь драматических событий. В Туринский монастырь прибывает еще одна комиссия, которая должна отрешить старца от дел монастыря. Комиссия действует крайне жестко, старец фактически принудительно выведен из монастыря, удалены из монастыря и его племянницы, которым разрешено следовать за старцем. Имущество старца в монастыре арестовано, а там – его книги, вещи, даже лошади, которых он держал в монастыре, купленные на его деньги, и так далее. Комиссия должна произвести формальные выборы игуменьи, которой автоматически оказывается старшая Васильева.
Большинство сестер шокированы, поражены. Они рыдают, плачут, когда старец уходит из монастыря, не могут в это поверить. А их насильно удерживают, им нельзя выходить за ним из монастыря. Происходит разрыв сложившегося духовного братства, настоящая туринская трагедия.
Наталья Васильева (в рясофоре она носила имя Рахиль) осознает, что она является причиной этого, падает в обморок, затем пытается поговорить со старшей племянницей старца, Верой. Говорит, что поняла, что она наделала, и хочет, чтобы старец ее простил. Наталья уговаривает тюменского архимандрита, главу комиссии, разрешить старцу Зосиме прийти в монастырь с ней побеседовать.
Наталья исповедуется Зосиме, и тот говорит: «Я прощаю тебя, но ты должна публично это признать, потому что смотри, каковы последствия всего этого». Наталья еще не готова это сделать, она прикрывается матерью, мол, мать не согласится. На что старец говорит знаменательную фразу: «Я знаю, мать – раба твоя».
Через несколько дней Наталья приносит публичное покаяние перед всеми сестрами монастыря и перед членами комиссии. К этому моменту тюменский архимандрит, который был главой второй комиссии, уже несколько смягчил свое отношение к старцам, особенно после встречи с Василиском, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Так что архимандрит немного смягчает условия этого разрыва, но говорит Зосиме, что все зашло слишком далеко: «Давай сначала поезжай в Тюмень, в мой монастырь, поживи там, причем бери с собой племянниц, а потом езжай в Тобольск, потому что тебе нужно объясниться непосредственно с преосвященным».
Так и происходит. Старец перебирается сначала в Тюмень, потом в Тобольск, встречается с тобольским преосвященным Амвросием, беседует с ним. Амвросий говорит ему: «Очень жаль, старец, что я не знал тебя раньше, потому что я был в этой истории только пассивным наблюдателем, я только передал заключение комиссии Петра Фелицына в Синод. Теперь ничего не остается, как ждать, собственно, решения Синода».
Старец Зосима находится в Тобольске, но через некоторое время происходят фатальные события: весной 1825 года умирают преосвященный Амвросий, а архимандрит одного из тобольских монастырей, который покровительствовал Зосиме. Таким образом старец остается в Тобольске один на один со старшим членом консистории, который фактически управлял на тот момент Тобольской епархией, с Петром Фелицыным, который руководил первой комиссией.
Начинается новая волна притеснений. Консистория незаконно, даже по гражданским законам, забирает у старца паспорта сестер обители, пытаясь окончательно их разлучить. Эта ситуация, мучительная для всех сторон, тянется до осени 1825 года, пока в Тобольск не приезжает новый губернатор. Старец сообщает губернатору Бантыш-Каменскому, что консистория незаконно задерживает паспорта светских девиц (ведь сестры формально не пострижены, кроме Васильевых и племянниц Зосимы). После вмешательства губернатора консистория возвращает паспорта, старец покидает пределы Сибири, и верные ему сестры, одна за другой, могут последовать за ним, хотя консистория и пытается препятствовать выходу сестер из Туринского монастыря.
Детали этого исхода интересны. Так, в пяти верстах от Туринска старец остановился подождать Анисью Конюхову, которая уже вышла из монастыря, чтобы передать какие-то вещи. Так как Васильевы боялись, что за старцем выйдет весь монастырь, туринский городничий по просьбе Анастасии Васильевой схватил старца, привез его в Туринск и посадил в тюрьму, в так называемую «съезжую избу». Старец сказал: «Что же вы сделали? Мне запрещено въезжать в Туринск, я не въехал, я находился на постоялом дворе в пяти верстах. А вы меня ввезли в Туринск. Это вы виноваты в том, что я нарушил предписание консисторских властей». В итоге его отпустили, но вещи, в том числе книги, отдали только после вторичного вмешательства губернатора.
В декабре 1824 года умер старец Василиск, и его погребли в Туринске, где его могила находится до сего дня.
В начале 1825 года Зосима, а потом потихонечку все его сестринство, около двадцати человек, покинули пределы Сибири и последовали в центральную Россию.
Преподобный Зосима
Дальнейшая судьба общины складывалась очень непросто. В глазах церковных властей старец был дискредитирован историей с туринским общежитием и поэтому уже сам не дерзал и не мог подавать никаких прошений об основании новой общины. Община выжила лишь благодаря попечению митрополита московского Филарета (Дроздова) и благотворителям, предоставившим в пользование общине одну из подмосковных деревенек.
Старец Зосима скончался под Москвой в 1833 году. А сестринство было формализовано, то есть получило статус общины, только в 1841 году, и то благодаря покровительству митрополита Филарета.
Все это время, до самой своей смерти, старец продолжал переписываться с Натальей Васильевой и бережно хранил ее письма. Она писала ему, что готова выйти из Туринского монастыря и последовать за ним, но то ее не отпускает консистория, то у нее нет денег на долгое путешествие, и просит выслать ей денег. На обороте одного из писем сохранился список покупок, которые он делал для нее уже в Москве и высылал ей, чтобы она своим рукоделием могла заработать денег на приезд.
Дальнейшая судьба Натальи Васильевой неизвестна. Последний документ, который у нас есть, – это письмо 1827 года, где она и ее мать просили у императора разрешения восстановить пенсию, которая им полагалась после смерти отца и мужа. На это последовал отказ, поскольку монашествующие пенсий за своих родственников не получали.
Это была последняя, видимо, попытка добыть какие-то средства для того, чтобы покинуть Сибирь. Что стало с Натальей дальше, неизвестно. Но, думается, и в Зосимовой женской пустыни она не появилась. Никаких документов об этом нет. Вышла ли она из Туринского монастыря или там и скончалась, мы не знаем. Последние ее письма – даже то, каким почерком они написаны – свидетельствуют о том, какое горчайшее потрясение перенесла Наталья. Если первые письма – это очень четкий, немножко вычурный почерк молодой светской образованной девушки, то почерк последних писем – это почерк душевно постаревшей женщины.
О чем нам говорит туринская трагедия с точки зрения отношений монашества и государственной церковности? Прежде всего, мы видим, что законы духовного руководства и правила нестяжания усваивались ученицами старца с большим трудом. Показательно, что из трех заветных дочерей старца только одна, вдова Анисья Конюхова, прошла с ним и с его общиной все этапы тернистого пути. Известно, что она была одной из насельниц Зосимовой пустыни и была пострижена в схиму. Как пишет о ней Вера Верховская в одном из поздних писем, Анисья Ивановна (они все еще звали ее по имени-отчеству, как старшую сестру, первоначальницу женской общины) «безмолвствует совершенным безмолвием, вошла в меру своих отцов».
Вторым важным препятствием была позиция епархиальной церковной власти, которая выражалась во мнении духовной консистории. Надо подчеркнуть, что речь шла не о мнении отдельного епископа, а именно о коллегиальном мнении всей консистории. Это был взгляд белого духовенства и ученого монашества. Представители и той, и другой группы занимали руководящие посты в епархиальном управлении, и им казалась ненормальной, даже противоречащей христианскому учению та степень привязанности и безраздельной преданности своему руководителю, которую демонстрировали ученицы старца Зосимы. Это неприятие, конечно, коренилось в незнакомстве как белого духовенства, так и ученого монашества с принципами духовного руководства, с теми плодами, которые оно приносит. И нужно признать, что распад духовной семьи преподобного Зосимы направлялся как раз духовной консисторией, которая в этом конфликте оказалась самой влиятельной инстанцией. Она могла предрешить и мнение епископа, и мнение Синода.
Позиция самих Васильевых была в данном случае только поводом начать дело против преподобного Зосимы. Наталья отказалась от своих показаний и даже ездила в Тобольск и пыталась исправить ситуацию, но, по ее собственным словам, «когда я делала зло, все мне помогали; когда я пыталась исправить, все от меня отвернулись». Потому что логика взгляда, присущего консистории, в данном случае преобладала, она была первична. Доношение Васильевых только сыграло роль спускового крючка.
Позиция Синода оказалось более мудрой и взвешенной. Синод шел на компромиссы, пытаясь обойти собственные предписания, предписания системы государственной церковности, причем шел в этом случае на определенный риск. Но когда это не удалось, он должен был отступить, сделать шаг назад и встать на формальную точку зрения. Выход возможен был только в союзе конкретного епископа и конкретного духовника. Когда Гавриил (Петров) и Адриан (Блинский) заключили неформальный союз, то стало возможным быстрое возрастание Коневецкого братства. Когда позже преподобный Зосима и Филарет (Дроздов) заключили такой же неформальный союз, стало возможным сохранение общины и ее рост уже под Москвой. Но когда такого союза не было, первый же конфликт привел к преследованию старца со стороны местных духовных властей.
Десятки женских общин, жизнь которых была организована на общежительных кенотических принципах, выживших к концу ХІХ столетия и ставших монастырями, при этом лучшими монастырями российской Церкви (Аносина пустынь, Бородинский монастырь, Шамординская пустынь и так далее), выглядят настоящим чудом, потому что, по логике вещей, они не должны были выжить. За каждым из этих монастырей стояла или могла стоять своя туринская трагедия, в самом начале пути ставившая под вопрос само их существование. Создавать такие общины и жить в них было настоящим подвигом и риском, двойным подвигом, учитывая двойственный характер препятствий, которые возникали на их пути.
Не менее рельефно выступает на этом фоне и подвиг старцев, таких как преподобный Зосима. Они покидали любимые ими пустынные уединения и шли навстречу духовному порыву и жажде незамутненной евангельской жизни своих подопечных. Им приходилось идти до конца, вдохновляя и опекая своих учениц, брать заблудившихся овец на свои плечи.
Нельзя недооценить отношение Зосимы к Наталье Васильевой (монахине Рахили). Он хранил ее письма вместе с письмами верных сестер, сам писал к ней письма поддержки и утешения. Девять ее писем, сохраненных старцем, свидетельствуют о том, насколько ему была дорога ее душа и ее откровения.
Судьба монахини Рахили стала назиданием, уроком для ее духовных сестер, для всех будущих послушников. Именно так думали о Рахили уже современники и корреспонденты преподобного Зосимы. Один из них писал старцу в сентябре 1828 года, что Господь силен укрепить в подвиге его духовных дочерей, «ежели только сохранят доверие к вам и открывать будут вам совесть свою, то есть не только дела и слова, но и мысли, с живущими бо в таковом устроении враг уже не борется ничем иным, а только одним – чтобы обезверить к старцу и не открыть мыслей. А успевший в этом успеет отторгнуть от сообщества вашего, успеет и низложить и в более важные преступления, как одну из числа последовательниц ваших и низложил уже, ныне горько кающуюся и просящую молитв ваших».
Просветительский лекторий портала «Правмир» работает с зимы 2014-го года. Среди лекторов – преподаватели духовных и светских вузов, учёные и популяризаторы науки. Видеозаписи и тексты всех лекций публикуются на сайте.