Однако усилиями неравнодушных людей ситуация вокруг храма стала прецедентом. Восстановить церковь, конечно, уже невозможно, но можно создать консервационный каркас, который сохранит храм-маяк на века. Все это казалось нереальным 10 лет назад – когда создатель проекта Анор Тукаева впервые увидела плывущую в воде церковь.
Личный песочный ад
Осенью 2019 года Крохино стало безмолвным персонажем настоящего триллера, за развитием которого, сжимая кулаки, следили все причастные. Последний этап берегоукрепительных работ – доставка песка – был приостановлен из-за смены собственника песчаного карьера.
Анор Тукаева. Фото: Фейсбук
«Я должна расписаться в собственном бессилии. Последние 2 недели я просыпаюсь и ложусь с одной мыслью. О песке и о том, успеем ли мы доставить его в Крохино. Незатопленные истории до завершения навигации», – написала Анор в социальных сетях 21 октября.
Баржа, песчаные карьеры, толкач для плавучего подъемного крана, сезон навигации и песок, который в данном случае – больше чем песок. «Личный песочный ад». Переговоры по поводу перевозки песка, отказы – «больно уж работисто!» Приближающаяся зима со льдом. В свой день рождения Анор просит о помощи проекту под девизом «баржа вместо цветов».
«…Всё лето и осень на Белозерье разыгрывалась какая-то немыслимая песочная драма из 90-х. Сейчас захват карьера прекращен, песок уже оплачен, но тут возникает новая проблема – закрытие навигации и уборка речной техники «на зимовку». Я звоню во все инстанции и рассказываю эту небывалую и маловероятную историю про затопленный храм, шпунтовую стенку берегоукрепления, куда обязательно нужно успеть засыпать песок, иначе весной ее может уничтожить напором льда и ВСЕ работы этого года можно будет просто вычеркнуть из нашей летописи. На удивление, мужики на том конце провода перестали реагировать безразлично, они всё понимают и даже сопереживают, но помочь не могут, – говорят, «жидкости все уже слиты», а это значит, что запустить ведомственную технику уже невозможно. Начальник карьера тоже переживает, звонит-интересуется, когда же удастся организовать баржу. Звонят даже из администрации, как будто осознав свою ложку дегтя в этой истории».
15 ноября Анор пишет свой знаменитый «песочный» пост, который собрал недостающие деньги. Зима задержалась. Лед повременил. Капитан Александр Юрьевич загрузил баржу. Песок засыпали. 408 человек сделали свои пожертвования, чтобы это произошло.
Фото: Фейсбук/@krokhino
Храм – единственное, что осталось от той жизни
10 лет работы – это больше 50 поездок. Более пятисот волонтеров, среди которых есть костяк, человек 15 – те, кто приезжает в Крохино каждый год. Есть те, кто едут как в путешествие, один раз, есть те, кто возвращаются. Тонны цемента и песка, тысячи мешков кирпичной крошки, сотни метров рабицы. Построена рукотворная дамба, защищающая храм от льда и волн, укреплена кладка и еще многое из того, что сложно называют консервационными и противоаварийными работами, а проще – спасением храма.
Все больше врастая в эти места, Анор с товарищами пришли к идее создания виртуального музея. С 2012 года они записывали интервью с местными жителями, собрали большой архив. Изначально интересовались историей храма и затопления деревень, искали архивы и фотографии, но постепенно стало понятно, что это окно в память поколений, в историю страны, в жизнь, от которой остались только руины храма.
Фото: Фейсбук/@krokhino
«В одном только Белозерске – около 9000 населения, и там каждый второй – переселенец из затопленных сел Белозерья. Несколько десятков небольших сел и деревень было затоплено при строительстве Шекснинского водохранилища. От разговоров с местными мы перешли к работе с воспоминаниями, причем сначала местные жители постоянно уходили в отказ: мол, мы ничего не помним, ничего не знаем, фотографий не храним. Это очень зацепило, потому что было ощущение, что что-то не так и они не рассказывают не потому, что ничего не помнят, а потому, что не хотят помнить! Это ведь в основном дети переселенцев либо сами переселенцы-старики. Стало понятно, что за этим отрицанием стоит большая травма, когда людей насильно выгоняли с обжитых мест и переселяли…»
В виртуальном музее – у каждой семьи альбом и аудиовоспоминания о селе и храме. Как лоскутное одеяло, где каждый лоскуток – семья, а все вместе – целая страна. На основе этого материала недавно сняли фильм «Незатопленные истории Белого озера», в котором соединяются прошлое и настоящее, и объединяет их храм, который стоит, пусть и полуразрушенный. Он в центре всего этого пространства, храм – единственное, что осталось от той жизни.
Фото: Фейсбук/@krokhino
Летом 2017 года в Крохино приезжала фотограф Екатерина Соловьева. Она готовила материал для журнала «Фома» и подружилась с Анор. Катя много лет дружила со священником Аркадием Шлыковым, который возродил храм Рождества Богородицы в поселке Колодозеро, и снимала фотолетопись его жизни – жизни еще одного человека, который отдал всего себя тому, что не давал уйти из памяти людей самому важному.
«Я видела ее фотографии раньше. И когда я поняла, что хочу креститься, поняла и то, что хочу креститься именно у отца Аркадия. Крестил он меня в озере, почти как на знаменитой фотографии с девочкой. Только меня крестили с лодки. Я просто почувствовала, что так надо. Катя стала крестной. Это было за полгода до смерти Аркадия».
Надо ли сохранять вещи, несущие негатив
Анор Тукаева закончила магистратуру Высшей школы экономики, работала там же, в Вышке и в консалтинге. А еще – интересовалась историей строительства Волго-Балтийского канала, в ходе которого были затоплены тысячи деревень и сел. Документальный фильм о том, как выселяли жителей и взрывали храмы в ходе строительства канала, потряс Анор в юности. Настолько, что с 2008 года отпуск она проводила, путешествуя с мужем на машине по Ярославской, Тверской и Вологодской областям – по местам, которые были затоплены. Русский Север часто не отпускает тех, кто с ним познакомился.
Анор знала, что где-то в истоке реки Шексны есть церковь, которая стоит прямо в воде. И в 2009 году она ее увидела – церковь Рождества Христова, единственный в России храм на воде, сохранившийся после затопления огромных территорий при строительстве Волго-Балта. Церковь постройки XVIII века когда-то стояла у самого берега реки, в 1963 году была затоплена, а теперь добраться к ней можно только на лодке.
Фото: Фейсбук/@krokhino
– Меня совершенно захватило само место. Ведь – это древнее Белозерье. Там очень красиво! И храмы… Вообще, я их все старалась увидеть, как бы галочку поставить, что успела – увидела. А тут не получилось просто поставить. 30 лет назад таких храмов, как в Крохино, было много, сейчас – их уже нет.
После возвращения из экспедиции Анор искала специалистов, с которыми можно посоветоваться – с чего начать спасение, что делать и куда обращаться: 10 лет назад алгоритм создания благотворительных проектов по сохранению объектов наследия еще был не очевиден, эпоха ФБ и инстаграма еще не наступила, краудфандинговые платформы по сбору средств еще не появились. Поэтому Анор просто создала страничку во «ВКонтакте» и кинула волонтерский клич. Никакой внятной стратегии на тот момент не было.
Анор Тукаева. Фото: Фейсбук
Тогда же, весной 2009 года она попала на выставку, посвященную Соловкам – все, что касалось Русского Севера, она старалась отслеживать. На выставке она увидела священника. И подошла попросить совета: стоит ли ввязываться в это дело, и главное – как. Священник Алексий Яковлев, глава зарождающейся организации «Общее дело», которая как раз занималась восстановлением деревянных храмов, в том числе и на Вологодчине, пригласил Анор пообщаться после службы в воскресной школе, рассказать приходу о Крохино. Именно там в историю восстановления храма поверили, собрали первые пять тысяч рублей, которые были потрачены на первые буклеты о храме и сайт.
Анор казалось логичным, что Церковь одобрит ее инициативу и даст благословение. Но не все оказалось так очевидно.
– Мы 5 раз просили благословение на проект. Мне казалось нормальным, что РПЦ может поддерживать такие начинания. Многим волонтерам это было важно – некоторые, узнав, что благословения нет, уходили. Как будто без благословения это перестает быть богоугодным делом. Через благочинного мы пытались узнать, как они относятся к этой возможности – сохранить крохинский храм. Полученный ответ меня удивил и, конечно, огорчил.
«Что касается разрушенного храма. Его вид производит очень скорбное впечатление и несет негативные переживания, которые вряд ли несут созидательный заряд. Воспитываются люди на положительных образах, а не на негативных. Надо ли сохранять вещи, несущие негатив?»
(из официального ответа Вологодской епархии, 13 августа 2009 года)
Логика иерархов и Церкви понятна: разумнее (и дешевле) строить новые храмы и открывать новые приходы, чем восстанавливать бесчисленные полуразрушенные, не говоря о таких руинах, как Крохино. «Руинированный храм» – есть такое определение. Церковь не сможет «потянуть» все эти бесчисленные памятники. В той же самой Вологодской области – низкая плотность населения, 3 человека на квадратный километр. А умирающих храмов только рядом с Крохино – 4! Все гибнет и рушится на глазах, и спасти все невозможно. С менеджерской, материальной точки зрения, те колоссальные ресурсы, которых требует восстановление храмов – деньги на ветер. Поддерживать восстановленный храм будет некому – ведь там нет прихода, кругом мертвые деревни. А чтобы храм стал туристическим объектом, нужно сочетание многих факторов, начиная от инвестиций и заканчивая выгодным расположением.
Фото: Фейсбук Анор Тукаевой
Ни благословения, ни поддержки
Но кроме материальной была другая логика, которую Анор чувствовала, но сформулировать смогла гораздо позже.
– Сломать дешевле. Но культура – не та сфера, где можно сопоставлять «что дешевле». Эффект тут всегда будет отсроченным. Чиновники и бизнес оценивают все это с материальной точки зрения. Но материальное мышление в сфере культуры не работает, оно должно быть другим. Это историческая память, память об ушедших поколениях, другой культуре.
Анор пыталась найти алгоритм действий и наладить коммуникацию. Но диалог с двумя сторонами – местной властью и Церковью постоянно буксовал. Она обращалась к чиновникам, они кивали на местную епархию, а Церковь говорила о том, что «это нецелесообразно». Куда бы ни обращалась Анор, ее спрашивали – как отношения с местной властью? А отношения долгие годы были «не очень». То есть ни благословения, ни поддержки чиновников, ни спонсоров.
– В 2013 году появилось судебное решение, по которому мы не имели права доступа к объекту. Видимо, многовато «движухи» было от нас. Мол, здание находится в аварийном состоянии, кирпич может упасть, опять же – кругом вода. Вдруг кто-то утопнет? А звучало это так, что якобы прокурор района подал в суд на администрацию за «бездействие в отношении неустановленной группы лиц, ведущих несанкционированные работы». Юридически и формально они, может, и правы, но если бы мы занимались распутыванием юридического клубка, то храма бы уже не было. Церковь оглядывалась на государство, государство – на Церковь, и это могло продолжаться бесконечно, – говорит Анор.
«Неустановленная группа лиц» не успокаивалась. Скоро в вологодском епархиальном издании появилась статья, которая стала причиной, как сейчас говорят, репутационных потерь. Журналист сомневался в искренности «неких инициативных людей», пенял на сбор пожертвований, которые непонятно на что идут, прошелся по теме, почему татарка, к тому же некрещеная, радеет о восстановлении русского храма.
– Это был информационный удар, потому что это епархиальное издание читали многие. И когда мы предлагали местным жителям ехать с нами волонтерами, они говорили: мол, мы спрашивали у местного священника, а он нам – а вы почитайте «Епархиальные ведомости», почитайте! Там правдивые факты, но они поданы под определенным углом. Тяжело было оправдываться. Вообще все это было неприятно. Со мной, конечно, журналист не связывался. Я вообще узнала о статье случайно от знакомых из Вологды.
Третьим элементом, после власти и епархии, сопротивление которого надо было преодолевать, были, как ни странно, местные жители.
– Для них это было что-то непонятное… Они все время пытались найти объяснение тому, зачем и почему мы ездим в эти бесконечные трудовые экспедиции. Первое время была версия, что москвичи «золото копают». При том, что волонтеры у нас вообще-то из разных городов. Потом решили, что просто дурачки какие-то, играются, денег же много. Потом – что я строю политическую карьеру и мечу в депутаты непонятно каких госорганов.
Фото: Фейсбук/@krokhino
Через Крохино Анор и ее команда попали в новую реальность, вышли в пространство и историческое, человеческое, и юридическое, в поле взаимодействия с государством. Ей пришлось учиться разбираться в юридических, архитектурных и инженерных тонкостях, искать специалистов, вербовать сторонников. Этих пластов было много, а реальных инструкций и доступных проработанных алгоритмов мало.
– Через Крохино мы вышли на более глобальную проблему. Ведь храм де-юре не существовал. И дело не только в том, что он затоплен, а в том, что его как бы нет. И таких «необъектов» очень много! То есть объективно это памятник, но он не просто не состоит в реестре культурно-исторических объектов, он просто не существует как объект. И мы прошли огромный путь: теперь храм внесен в реестр бесхозяйных объектов имущества, но это только первый шаг. Если его передадут в собственность нашего фонда, это будет прецедент.
3 минуты фильма
В 2010 году был учрежден Благотворительный фонд «Центр возрождения культурного наследия «Крохино».
А летом 2013 года Леонид Парфенов снимал свой фильм «Цвет нации» – про знаменитого фотографа Прокудина-Горского. Крохино было одной из локаций съемок. Центральный прием фильма – «было-стало». Съемки велись в местах, в которых главный фотограф Российской империи сделал свои самые знаменитые кадры. Фото 1909 года, сменяющееся съемками того же места век спустя, шокирует. Между 1909-м и 2012-м – кадры из фильма Шукшина «Калина красная» 1973 года, там церковь еще относительно целая и с куполами. Это «было-стало» действует сильнее длинных речей, книг и статей. Гребущий на фоне храма Парфенов сделал Крохино более медийным и как бы легализовал усилия Анор. 3 минуты фильма дали ход многолетним трудам.
Парфенов родом из Вологодчины и неоднократно говорил о том, что поучаствовать в судьбе Крохино для него важно. Позже он неоднократно поддерживал проект и записал ролик в поддержку проекта создания маяка-церкви.
Поговорка «вода камень точит» в случае с Крохино справедлива вдвойне. Во-первых, вода медленно, но верно убивала храм – и волны от проходящих судов, и ледоход работали на уничтожение. Но эта же пословица применима и к упорству Анор. 10 лет волонтерских экспедиций, переговоров и переписок, поисков языка, на котором можно говорить.
– Это был очень долгий путь. Но в итоге нас поддержали на уровне правительства Вологодской области. Состоялась встреча, на которой решили, что чиновники будут содействовать тому, чтобы сначала храм появился на бумаге и мы могли как-то действовать дальше.
В 2014 году проект «Крохино» признали одним из лучших в конкурсе «Герои современности», который проводило «РИА Новости». В 2015-м проект стал победителем престижного международного конкурса I Sustain Beauty («Я сохраняю красоту»). В 2016 году Анор стала лауреатом Международной общественной премии им. А.И. Комеча в сфере сохранения культурного наследия России. В 2017 году – лауреатом XII национальной премии «Культурное наследие» в номинации «Молодое поколение».
В 2018 году проект по сохранению храма в Крохино удостоен специального приза жюри премии Русского географического общества, и член жюри Никита Михалков выделил проекту 2 миллиона рублей на ведение берегоукрепительных работ. Еще миллион рублей был собран через крупнейшую в России краудфандинговую платформу «Planeta».
Фото: Фейсбук/@krokhino
Как гибнет память
У Анор ушло десять лет на то, чтобы четко понять, как надо действовать тем, кто хочет заниматься охраной культурно-исторического наследия. Она много консультирует и помогает начинающим волонтерам и проектам. Она думает о Крохино постоянно – это ее работа. Каждый день она ведет переговоры или переписку по поводу предстоящих работ. И еще печалится о том, что сейчас, в эту самую минуту гибнут похожие – язык не поворачивается сказать – объекты. Гибнет нечто большее, чем храмы, гибнет – память…
– Мы потеряли много лет в поисках правильного языка. Это разные языковые системы: мы говорили про спасение храма, они про юридическую адекватность. Коммуникационный провал – потому что не было наработанных социальных практик. Точки соприкосновения искать необходимо. Необходим четкий алгоритм – с точки зрения волонтеров и с точки зрения государства. И наш случай нетипичный – редко бывает, чтобы люди так убивались, до нас были люди, которых тоже не поддержала местная власть и Церковь – и они исчезли. А мы ездили.
Фото: Фейсбук/@krokhino
До определенного момента мне часто говорили – зачем тебе это надо? Сейчас очевидно, что все было не зря! У нас же не принято заниматься наследием, наоборот – принято уничтожать. Сейчас это кажется странным, но лет через 20, я уверена, такая работа будет совершенно обычной. Я реалист. Я верю и в гражданское общество, и в сферу сохранения культурного наследия. Мне кажется, что скорости развития и информатизация обезличивают людей и им необходимо будет за что-то цепляться. А за что цепляться, как не за эту память?
Многое не в нашей власти. Многое в нашей стране действительно не учитывало человека. Но пример Анор показывает, что сохранить память о своей истории и культуре возможно. И проект создания храма-маяка Крохино – уже стал примером того, как мы можем не позволить уйти из памяти самому важному.