Ирина Лукьянова
Я в первый раз услышала, что у нас страна воюет, минувшей весной, когда рассказывала школьным библиотекарям, как в разных странах и городах работают детские библиотеки. У меня было несколько слайдов из американских библиотек. Как раз когда я показывала слайд, на котором русские дошкольники в русском отделе библиотеки Кливленда делают аппликации, готовясь встречать русских же писателей, одна из слушательниц вскочила и закричала: «Что вы нам все показываете эту Америку? Мы воюем с Америкой, а вы нам ее показываете! Не могу больше!» — и выбежала вон, хлопнув дверью.
Война для нее – больше библиотек, больше дружеских культурных связей. Мы воюем, поэтому никаких дошкольников с аппликациями. На войне как на войне.
И украинских библиотек нам не надо. И культурных центров не надо. Все закрыть, уничтожить, война так война, ненависть так ненависть.
Разумеется, эту ненависть дети впитывают – просто из воздуха, который весь ею отравлен. Как в 1914 году, когда вся страна металась в патриотическом угаре, а на магазинах вывешивали надписи «По-немецки говорить запрещается».
Отсюда ведь с детства памятное:
«Как ты смеешь тут ходить,
По-турецки говорить?
По-турецки говорить запрещается!»
Кстати, автор этих строк, Корней Чуковский, двумя годами раньше, в 1915 году опубликовал в журнале «Нива» большую статью «Дети и война», где размышлял, как уберечь детей от заразы ненависти, которую несет с собой война: «Что делать отцам, матерям, учителям, воспитателям? Как спасти драгоценные души детей от катастрофических влияний войны?
«Война огрубит их нравы, ожесточит их сердца, — пишет мне одна интеллигентная женщина. — Я стараюсь отвлекать их от войны, так как в этом возрасте они понимают лишь факты, а факты несут только ужас».
Но разве немощным материнским рукам заслонить от детей войну? Да и вправе ли они заслонять от детей вселенское, мировое явление, которым ныне живет человечество? Нужно, чтобы детское сердце билось в унисон со всем миром, привлекало бы исподволь к общечеловеческой жизни, а не коснело под стеклом, в оранжерее, отгороженное от всех ветров и морозов.
Но как же оградить его от злобы, одичания, огрубения, взвинченности?
Ведь очень больно любящей матери слышать, как ее тринадцатилетняя дочь, начитанная, серьезная Валя говорит своему отцу-доктору:
— И зачем ты лечишь этих немцев!
А Вася, четырнадцатилетний, подхватывает:
— Прописывал бы им яду, ей-богу! А если яду нельзя, то слабительного!
И кричит в окно пациентам:
— Эй вы, немцы! Бить вас надо, проклятые варвары!
И это не врагам, не солдатам, а мирным больным колонистам, пришедшим к доктору за лекарством и помощью».
А вот Гайдар в «Голубой чашке» рассказывает про бестолкового и злого Саньку Карякина, который обозвал немецкую еврейку Берту жидовкой, когда она нечаянно запулила ему чижом в лоб, и сказал, чтобы она убиралась в свою Германию, и теперь пионер Пашка Букамашкин зовет его фашистом: «Вон идет сюда известный фашист, белогвардеец Санька. Погоди, несчастный фашист! Мы с тобою еще разделаемся». Идет 1936 год, война еще не пришла – но дети живут большой политикой, а в детских ссорах сыплются оскорбления на национальной почве и политические обвинения.
А вот Светлана Алексиевич в Нобелевской лекции цитирует свои дневниковые записи восьмидесятых годов:
«Пишу книгу о войне. Почему о войне? Потому что мы военные люди – мы или воевали или готовились к войне. Если присмотреться, то мы все думаем по-военному. Дома, на улице. Поэтому у нас так дешево стоит человеческая жизнь. Все, как на войне».
А дети еще не очень понимают войну. Война – безудержное молодечество: мы самые сильные и храбрые, враги гады, бей гадов! А если никто не хочет играть в войнушку за врага, то врагом назначается бродячая кошка – и ее могут даже замучить в пылу сражения. А если сосед по парте оказался враг, то никакой ему пощады.
Ребенку для нормального развития нужна любовь и радость. Но во времена геополитических катаклизмов вокруг него оказывается ненависть и горе – и хорошо, если рядом с ребенком окажется мудрый человек, умеющий вместо ненависти к чужому растить любовь к своему, а из горя вырастить не месть, а сострадание. Ведь и погибшие в войнах погибали за то, чтобы эти дети жили – а не за то, чтобы они убивали других и умирали сами. Смерть – не самоцель. Детей не растят для смерти.
Удивительно, как совпадают слова отцов, возмущенных тем, что детей втягивают во взрослую войну.
Вот пишет Чуковский – сто лет назад, в 1915 году:
«Славные русские дети растут в этой войне, — скандирует один газетный писатель. — Им впрок и ливень, и холод, и сумерки. Под Августовом, под Осовцом, под Люблином вылетали эти соколики и помогали старшим. Их глаза остры, и щуплые они, но железные когти у них и железный клювок».
Все это весьма патетично, но позвольте же мне громко и резко высказать свое возмущение.
Как смеем мы, взрослые, опытные, завлекать детей под огонь!
Неужели наша армия так уж слаба, что нуждается в помощи маленьких!
И что мы скажем им, когда они вернутся домой искалеченные? Как мы им посмотрим в глаза?»
А вот папа саратовского гимназиста Араик Арзуманян написал в конце ноября 2015 года директору гимназии, пообещавшей, что дети соберут деньги на большой военный самолет: «Как вы смеете подставлять под удар наших детей? Моего семилетнего сына! Как вы смеете? Вы забыли про Беслан? Если очень хотите, идите сами воевать там, где идет война. Мы, нормальные граждане России, хотим жить в мире. На территории России войны нет! Не смейте разворачивать эту безобразную историю со сбором средств детьми для борьбы с террористами. Террористы ведь отомстить могут. Вдумайтесь: дети против террористов. Вы с ума сошли? Террористы на то и террористы, что убивают тех, кто против них. И не обвиняйте меня в трусости: я не за себя боюсь. Не детское это дело – бороться с террористами».
История со сбором детских денег на самолет закончилась: директор саратовской гимназии №3 Татьяна Райкова записала видеообращение, в котором сказала, что дети не будут собирать деньги на военную технику, потому что «дети и война – это несовместимо».
В одном месте заглохло – в другом рвануло: дети в московском детсаду испугались фаршированных помидоров, принесенных приятелем, — турецкие, вдруг отравленные?
Зачем второклассникам и детсадовцам политинформации о международном положении? Зачем стращать детей войной? Зачем позволять им искать врагов среди одноклассников?
Мы выросли в стране, которая помнила войну – и хотя нас муштровали на НВП, хотя мы ходили строем и зубрили наизусть поражающие факторы ядерного взрыва, хотя я в первый раз надела противогаз в первом классе; хотя нас всех здорово напугали тем, что на каждого из нас заготовлены сотни тонн взрывчатки, хотя мы росли и боялись ядерной войны, — но ни один человек в здравом уме не посмел бы предложить во всеуслышанье жахнуть ядерной бомбой по соседям или превратить другую страну в радиоактивный пепел. Независимо от того, что делалось на международной арене – нам напоминали, что мир очень хрупок и что его надо беречь.
Мы повторяли: никто не забыт, ничто не забыто.
Мы спрашивали: хотят ли русские войны – и знали: не хотят.
Все забыли. Захотели войны.
Но даже когда идет настоящая большая война – не детское это дело. Пионеры-герои из нашего детства – это всякий раз запредельный опыт. И взрослые, ответственные и серьезные, в хороших книжках нашего детства гонят детей с войны, раз за разом отсылают их в тыл, хорошо понимая, что оборотная сторона детского героизма – чудовищно травмированная психика. Когда идет большая война – дети могут заменить взрослых дома и на работе, но не могут заменить их на фронте. Тот же Чуковский во время Великой Отечественной написал целую книгу (с таким же названием, что и старая статья: «Дети и война») о детях, которые стали для страны целой армией – но армией созидательной, армией работников, а не воинов.
Детьми, школами, библиотеками, культурными центрами – не воюют. Нельзя отменять жизнь в угаре ненависти. Нельзя отменять культуру на время войны – иначе нечем будет мириться, нечего восстанавливать, не за что воевать. Нельзя призывать на войну детей. Просто нельзя – и все. И сто лет назад было нельзя, и сейчас нельзя, ничего не изменилось и никогда не изменится.
Отстаньте от детей.
Кстати, Светлана из «Голубой чашки», выслушав историю про «фашиста и белогвардейца» Саньку, задается простым вопросом:
«Папа, — сказала она мне. — А может быть, он вовсе не такой уж фашист? Может быть, он просто дурак? Ведь правда, Санька, что ты просто дурак? — спросила Светлана и ласково заглянула ему в лицо».