Теракты в Париже вновь подняли дебаты о необходимости открытых границ для мигрантов с Ближнего Востока. В ночь на субботу во Франции был подожжен лагерь приезжих. Германия – страна, которая шире всех открыла двери беженцам. После гибели почти двух сотен человек канцлер Ангела Меркель решительно подтвердила прежний курс.
О том, как Германия справляется с большим количеством беженцев, на примере своей работы рассказывает Елена Новак, сотрудник благотворительной организации «Психосоциальная помощь для лиц, подвергавшихся преследованию». Новак переехала из Петербурга в начале нулевых, теперь живет в Берлине. Помимо сотрудничества с психотерапевтами она работает в качестве присяжного переводчика на судах и делает заверенные переводы на немецкий. Клиенты организации – выходцы из стран бывшего СССР, а также арабы и цыгане. Последняя волна приезжих пока на этапе обращения в организацию. Им нужно время, чтобы устроиться в Берлине и найти центр, в котором им смогут предоставить помощь.
«Бывало, люди у нас вены резали»
Мигранты узнают про нашу психологическую службу по сарафанному радио. Они живут в распределителях и передают новости друг другу. Недавно моя коллега узнала, что ее визитку продают за 5 евро в Турции.
На сеансе мы сидим втроем – беженец, психолог и я как переводчик, и пытаемся проговорить травму. Человек иногда уже вроде и не мучается, но грусть, депрессия остаются. Всем этим можно управлять, но надо знать, когда затормозить. Иногда беженец хочет высказаться, пообщаться или просто посидеть-помолчать. Иногда люди на наших встречах быстро рассказывают, а иногда приходится долго раскапывать.
Бывает, что только через три года после регулярных встреч человек, наконец, признается, что его изнасиловали. Не каждый мужчина готов в этом признаться, особенно с восточным менталитетом. Один вот долго об этом молчал, хотя мы по симптомам поняли, что к чему. Когда задавали наводящие вопросы, человек буквально вскипал. Бывало, люди у нас в обмороки падали, вены резали, а один мужик себя поджег в коридоре.
Некоторые психотерапевты заявляют, что не хотят работать с чеченцами – потенциал агрессии очень высокий. Они, по логике немцев, вообще сами виноваты, приезжают по экономическим и политическим причинам, касающимся русских. Поэтому сирийцы в Германии сейчас в привилегированном положении. Многие из тех, кто поддерживает политику Меркель, отмечают, что сирийцы – это средний класс, много образованных. Импонирует также, что среди них немало христиан. Но в собственной (Христианско-демократической. –Прим. ред.) партии Меркель сильно досталось за ее позицию. Она вообще мало говорит эмоциональных вещей, а тут всех удивила.
Фото: insider.pro
«Часто, что называется, крыша едет»
Был у меня человек – прошел две войны, его сперва прессовали «бородатые», потом органы. Он уехал из страны – на память у него на пальцах остались следы от тока. Эта история похожа на десятки других. Люди бегут от пыток и войн – того, в чем их обвиняют уже местные, когда ситуация обостряется. Как абстрагироваться от такого негатива? Ну, лично мне мои дети помогают. По инструкции еще есть супервизия (самонадзор. – Прим. ред.), которая заключается в обсуждении клинического материала. Иногда просто чувство ответственности слишком большое, мол, ты можешь что-то сделать не так, и человеку будет очень-очень плохо.
Справиться с услышанным, конечно, трудно. Вот, к примеру, дети приезжих ходят в подготовительные классы по изучению немецкого языка. Ситуация в каждой группе кардинально отличается. Те, кого успели увезти до наступления боевых действий, готовы к изучению, готовы к контакту. А те, кто пережил бомбежку – нервничают, бегают во время занятий, никак не могут успокоиться. И я эту кухню хорошо знаю – трудно не переживать.
С мамами и папами этих детей такая же вещь – они прошли войну, потеряли дом, работу, родных. Такое никому не пожелаешь, только представить, что твой дом разбомблен, родители при этом погибли, а еще пару лет назад ты мечтал о карьерном росте. Поэтому люди приезжают очень дерганные: часто, что называется, крыша едет. В итоге ломаются, принимают наркотики, а кто-то уже приехал таким. Здесь им делать нечего, вот ты висишь в таком состоянии в приюте для беженцев, а никакой интеграции нет – у тебя непонятный юридический статус, у тебя из-за законодательного запрета нет права на работу.
Сначала нужно отстоять недельные очереди на регистрацию, спать буквально на картонке. Через три месяца после регистрации человек должен подать документы на разрешение работать сначала в полицию, потом в министерство по трудоустройству. Они проверяют, нет ли какого-то немца, который может претендовать на ту же вакансию. И только через 15 месяцев мигрант имеет право на работу. Сейчас чиновники говорят, что отменят это правило хотя бы на некоторое время – так как процесс согласования очень длинный, а работы всё равно уйма.
Фото: Reuters
Чебурашка вместо ИГИЛа
Вот это погружение в небытие, когда у тебя нет никаких по большому счету прав, может длиться очень долго, а у молодых ребят адреналин играет – им хочется как-то себя проявить. На этом поле для некоторых становится интересен ислам. Молодежь смотрит в сторону «Исламского государства» (террористическая организация, запрещенная в РФ. – Прим. ред.), потому что по большому счету до недавнего времени немцы не старались помогать. Они тупо воспринимают ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ. – Прим. ред.) как возможность, где они могут работать на гражданке.
Стояли как-то раз уехавшие после второй войны чеченцы возле мечети. К ним подошел кто-то и начал говорить: «Курды собрались на свой митинг, так и так, хотят вас убить за то, что вы делаете в Сирии, мол, пойдемте их побьем». Эти молодые чеченские ребята решили: «Всё, ура, идем разбираться с курдами» (в большинстве своем сторонниками светской Рабочей партии Курдистана. – Прим. ред.). Уважаемые всеми старики были тогда в другом городе, кто-то им позвонил, а молодежь уже в Потсдаме – успели остановить.
Религия объединяет людей, люди ведь прошли столько всего, что и объединились вокруг нее – в Германии для них не много площадок для консолидации. В итоге очень сильное арабское влияние даже на чеченцев, начинаются разговоры о правилах шариата, так как долгое время мигранты были предоставлены сами себе. Стало заметно влияние салафитов (радикальных сторонников, как они считают, изначального ислама. – Прим. ред.) – они устраивали рейды в Кельне, теперь у них судебное разбирательство.
У одного паренька, нашего клиента, в WhatsApp (онлайн-мессенджер. – Прим. ред.) была своеобразная аватарка – он себе поставил флажок с «Исламским государством». Я мигом позвонила его маме: «Немедленно убирай, наши спецслужбы тоже ведь всё смотрят, мониторят обстановку». Пару недель спустя этот парень что-то мне пишет – сейчас у него на аватарке стоит Чебурашка вместо ИГИЛа (террористическая организация, запрещенная в РФ. – Прим. ред.). Видимо, мама хорошо по башке ему постучала.
Спецслужбы за всем, конечно, внимательно следят. Когда радикалы убили полицейского, то мигом начались обыски в мечети, а муллу за пропаганду сразу взяли. К нам в организацию спецслужбы приходят неофициально – например, как чиновники ведомства по опросам. Достают опросники, много-много вопросов, а во время общения нередко предлагают работу на них. Взамен – человек получает вид на жительство. Но если человек отказывается, то это не значит, что он не получает вид на жительство в будущем. Это никак не связано – стучать необязательно.
Местные органы деликатно работают. Например, во время работы протестного лагеря мигрантов одна из чернокожих активисток, которая требовала документов, залезла на дерево и там приковала себя наручниками. Полиция решила ее не снимать, постелила вокруг матрацы на случай внезапного падения и огородила территорию – проносить еду к дереву запретили.
Фото AFP
Под защитой Церкви
Для меня как человека из правозащитной организации ясно, что когда говорят «наплыв» и используют подобную лексику, у людей появляются страхи, что «наши не справляются, всё пропало». Волонтерам и сотрудникам НГО про наплыв беженцев слушать очень тяжело. Это в других европейских странах наплывы, а у нас всё хорошо – для Германии это не критичная цифра. Проблема представляется большей, чем она есть на самом деле.
Людей «прорвало» на помощь недавно – когда к берегу прибило маленького мальчика-беженца. Если почитать немецкие газеты, то там так: «Мы такие хорошие», «Такие молодцы, что это делаем», – граждане ФРГ любят погордиться собой. Конечно, и прежде было много турецких или курдских организаций, но они помогали исключительно своим.
Если человек просит убежище или ему грозит опасность, то ему могут помочь христианские церкви: они оставляют просящего у себя. В таком случае священник – протестантский или католический – берет обратившегося под свою защиту. Церковь занимается этим только ради помощи, это частая практика, и они не ищут пиара. Полиция может войти, но делает это крайне редко – ведь вой поднимется страшный. Мы думали даже установить контакт с синагогой, потому что ни один полицейский в жизни не пойдет штурмовать синагогу, но евреи не будут скрывать мусульман. Сама я исповедую православие, но в работе для меня нет разницы, какова вера обратившегося.
Недавно одному мусульманину нужно было получить прописку для временного паспорта, а гостиницы прописку не дают. Мы предложили прописаться у пастора. Вот один наш клиент живет, например, в церкви – государство не имеет права забрать его оттуда. В одной евангелистской церкви поселившемуся мусульманину даже показали, где можно молиться – супруг женщины-священника исповедовал ислам. В итоге обратившийся с просьбой о прописке мусульманин сказал, что не хочет связываться с христианами, но в мечети-то убежища не дают. Я не знаю, как тут мусульманские организации помогают, но такие проекты есть – на деньги из Катара, где всё связано с суннитскими общинами.
«Слово «черные» мы не произносим»
После увеличения количества приезжих многие берлинцы активно стараются им помочь обустроиться – преподают детям немецкий, банально показывают город или сидят с ребенком, когда родители уходят за документами. Вот знакомый врач живет в хорошем районе рядом с озером, у него там частный дом престарелых. Ночью, пока не очухались жильцы района, бабушек вывезли в другой интернат, а доктор завез беженцев. Почему ночью? Чтобы не было протестов. Но теперь моя подруга оттуда говорит: «Я хожу гулять только с большой собакой». Она так говорит не потому, что она не любит иностранцев, а потому, что как женщина не чувствует себя защищенной.
В Берлине к мигрантам отношение положительное, но Берлин – не вся Германия. В городе очень много волонтерских организаций, с начала приезда мигрантов многие звонят, спрашивают, как к нам попасть. Добровольцы собирают еду, теплые вещи, некоторые медики бесплатно открыли свои двери, ведь страховка для беженцев не предусмотрена.
Я общаюсь с местной интеллигенцией, и у нее есть четкие правила поведения: этого и этого мы не говорим, слово «черные» мы не произносим. Нельзя сказать, что ты против беженцев – это считается неполиткорректным.
С одной стороны, люди вокруг говорят: «Пусть приезжают», с другой – с осторожностью относятся, для них это непонятно. В деревнях бывшей ГДР все, кто с головой, уехали в города. Остались те, кто не справляется, кто проиграл в жизни, а им еще и беженцев туда заселяют. И как они должны это понимать? Вместе с тем есть самые настоящие нацисты, которые поджигают общаги. Но реакция общества – строго негативная, к нацизму отношение резко отрицательное, и людям не нравится насилие.
Фото AFP
«Волонтеры начинают дружить с беженцами»
Сейчас из Сирии в Германию стремятся в первую очередь мужчины. Они хотят получить вид на жительство и только затем перевезти всю семью. Иначе есть риск, что семья утонет, или отмерзнут руки на холоде во время плавания – такие случаи нередки, а погода день ото дня хуже.
То, что левые называют расизмом, идет в первую очередь со стороны государства, то есть на институциональном уровне. В стране много ограничений: еще год назад люди, которые получили убежище, не могли выехать из той федеральной земли, где его получили. Официально человек не мог покинуть Бремен или Берлин. В пределах мегаполиса люди жили по 15 лет, ведь столица – это отдельная федеральная земля, как Петербург. Следовательно, выехать в ближайший парк в получасе езды от центра уже нельзя.
Люди нарушали это правило, как следствие – высокая статистика административных правонарушений. Это давало повод таблоидам говорить о высоком уровне преступности среди приезжих, но нужно ведь посмотреть еще, что это за преступления. Да, беженцы тоже разные бывают. Я уже много лет хожу в тюрьму выполнять работу переводчика, и в кабинете слышны голоса из прогулочного дворика. Часто я слышу оттуда русский язык. Политкорректность политкорректностью, но под беженцев здесь никто не прогибается.
Например, у подружки дочка пошла в первый класс в очень хорошем немецком районе, где 85% детей оказались из турецких семей – там даже по-немецки говорили не очень хорошо. Ребенок носил крестик и потом сказал маме, что больше его носить не хочет. В другой школе была рекомендация со стороны администрации, чтобы девочки не носили мини-юбки. В итоге проблему решили – напора местные не любят.
В нашей организации мы требуем от приезжих определенного поведения и уважения местных рамок приличия. Понятно, что для восточных мужчин дружеские похлопывания их жен недопустимы, хотя для немцев это нормально. Понятно, что людей мусульманской культуры не нужно сравнивать ни в чем с собакой – для них это будет оскорбление, хотя для немцев собака – это друг. Если ты правозащитник и слишком любишь беженцев, то это тоже считается не очень хорошо. Иногда волонтеры начинают дружить с беженцами, но это должна быть дружба взаимно уважающих друг друга людей. Мне кажется, что это лучший выход.