Как вера становится сухой схемой. Часть 1.

Записала Вероника Агафонова

Культура распада

Оглядываясь на последние 20 с лишним лет, мы понимаем, что мир сильно изменился и продолжает катастрофически быстро меняться. Есть вещи, которые уже трудно повернуть вспять или поставить на их прежние места. Мир меняется не последние 20 лет, мир меняется давно; наверное, прошлое столетие является кардинальным в изменении картины мира. Это, в первую очередь, колоссальные войны и революции; но самая главная революция, которая за это время произошла, – революция общественного сознания, затронувшая все человечество – и культурное, и даже не совсем цивилизованное. Так или иначе, этот сдвиг касается и нас, православных христиан. Что случилось? Что происходит в последнее время?

Жизнь, как таковая, переоценивается. Более всего теряет ценность сам человек и в своих собственных глазах, и в общественном сознании; человек как личность, человек как индивидуум в том числе, как образ и подобие Божие – обесценивается.    Параллельно происходит и еще один процесс, связанный с этим очень серьезно – все обессмысливается. Предается забвению то, чем осознавало себя человечество благодаря приходу Христа в мир.

Мир был осмыслен, потому что в мир пришло Слово Божие, Божественный Логос. Слово стало плотью, и Оно стало главенствовать в человеческом обществе; Евангелие сформировало человеческое сознание последних двух тысячелетий. Христианство осмыслило человеческое существование на Земле, подняло ценность человека на невообразимую высоту, которой не было никогда до этого в мире. И эту ценность человека и человечества    отражала культура во всех ее проявлениях.   

Сейчас же происходит обратный процесс, он идет обвально-катастрофически вниз. Человек потерял веру, а значит, и смысл, и всякую ценность, потому что если человек не связан с Богом, то он ровно ничего не стоит. В этом случае человек – это только механизм, только инструмент или винтик, работающий в общей машине ради определенных благ. Знание заменяется информацией. Культура познания, культура жизни, в которой человек пытается выражать самые глубокие и серьезные смыслы, полностью подменяется культурой развлечений. И то, что происходит сейчас   – есть пришествие пустоты в мир.

Казалось бы, Церковь – это место, которое хранит смыслы, которое взращивает и оберегает эту культуру, на пороге Церкви должно кончаться безумие, в котором пребывает современный мир. Но современное христианство оказалось настолько зараженным, подвластным и уже воспитанным в этой культуре распада, что и мы, приходя в Церковь (а мы же в основном христиане новые, недавние, а не традиционно воспринявшие для себя христианство как плоть и кровь),   несем в себе следы этой всеобщей опустошенности. Происходит потеря ценностей, потеря смыслов, и в этом процессе на место смысла встает некая схема.

Приходя в Церковь и становясь христианами, мы часто идем по очень простому и легкому пути; не осознавая, не вычленяя, не осмысливая до конца то, что с нами происходит. Бывает так, что на вопрос «Почему мы христиане? Почему мы Православные? Что для нас значит верить в Бога?» мы не можем ничего толком сказать. Это знак только того, что мы не приучены во всем искать смысл, отвечать за каждое слово. Мы уже в каком-то смысле продукты пустоты, продукты бессмыслицы. Скажем, многие из нас жили в советское время – время, когда смыслы были затемнены, оболганы и изуродованы; очень многие настоящие смыслы уходили, прятались, а вместо них подавалась ложь, иллюзия, фальшивка. Все это сейчас очень востребовано, как ни странно, — оказалось, что даже ценности советского общества были более осмысленны, чем то, ради чего   люди живут сейчас. Парадокс, но тем не менее это так.

Мы не приучили себя задавать вопросы и искать правильные ответы; мы приучили себя пользоваться готовеньким, тем, что нам предлагают, и принимать это легко и просто, не оценивая и не осмысляя.   Когда мы приходим в Церковь, с нами из-за этого начинают происходить неприятные вещи. Мы не утруждаем себя поиском смыслов нашей духовной жизни, значения наших поступков, нашей молитвы, нашего участия в   Евхаристии, богослужении, нашего участия в жизни церковной и приходской. Мы ищем схему, и последствия этого бывают страшными и катастрофическими – особенно когда дело касается воспитания наших детей в вере. Мы, оказывается, не веру им передаем, а передаем уже схему. То, что было «живым»    для нас, взрослых людей, пришедших в Церковь с багажом определенного жизненного опыта, пройдя какой-то путь осознания, понимания самого себя, и даже покаяния   (ведь покаяние есть один из глубочайших моментов именно осмысления своей жизни в Боге, и именно покаяние дает человеку возможность по-настоящему себя увидеть, осознать, осмыслить, оценить), —   все это «на выходе» часто оказывается «мертвым».

Когда мы переходим к тому, чтобы что-то передать другому, мы это делаем в виде некоей схемы, и… часто очень неудачной. Скажем, придя к Богу в моменты осмысленные и осознанные, мы потом   все очень быстро превращаем сами для себя в легкий путь, схему. Например – исповедь, которая для многих превратилась в такую схему. И мы читаем книги с бесконечным перечислением грехов, составляем списки грехов, как будто заполняем квитанцию в прачечную, стараемся чтобы как можно подробнее эти грехи были перечислены и высказаны священнику, превращаем саму исповедь в пропуск к причастию: то есть вместо покаяния формируем схему, забывая о главном – о смысле покаяния. Когда дело касается молитвы – мы запираем молитву только в молитвенное правило, и не осознаем – почему оно такое? Почему оно состоит из этих молитв? Зачем их нам читать? Что значит три канона? Что значит то или иное слово? Часто мы читаем слова, смысл которых мы не понимаем. Например, каждый вечер мы каемся в мшелоимстве, но что это такое, подавляющее большинство не знает, и самое горькое – не утруждает себя тем, чтобы это узнать. Это один из маленьких примеров.

За каждое праздное слово, говорит нам Евангелие, мы дадим ответ на Страшном Суде, в нашей жизни не должно быть пустоты. Наша религиозная жизнь, наше Православие, к сожалению, часто строится исходя из того, что «можно», а что «нельзя», но к жизни в Боге это никакого отношения не имеет, хотя часто становится доминантой жизни христианина. Такое представление о христианстве – когда почти ничего нельзя — складывается у наших детей. Эта схема приходит вместо духовной жизни, вместо любви, вместо живого отношения человека и Бога. Это становится главным вопросом поста — что постом можно, что постом нельзя. Разве же в этом смысл поста?

Если мы зададимся этим вопросом, то отбросим раз и навсегда эту схему «можно-нельзя»   и не будем батюшку мучить на исповеди тем, что « я в какой-то день   был в гостях и съел кусочек рыбы», «а мне пришлось выпить глоточек вина», «а мне пришлось то сделать»… Какое это имеет отношение к посту? Пост —  это не когда «можно-нельзя». Пост – это путь твоей борьбы с грехом прежде всего, путь преодоления себя, путь победы над самим собой. А все остальное – это средства, каким ты пользуешься. Вот тебе удобнее сейчас этим средством воспользоваться, или другим, или тем, который предлагает Церковь в виде своего Устава. Но мы должны понять, что Устав – это тоже схема. Любая схема, не наполненная содержанием и смыслом, калечит человека, препятствует его духовному росту, как то же молитвенное правило может человеку помогать, а может его калечить.  

Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что нельзя быть рабом молитвенного правила, потому что не человек для правила, а правило для человека, для помощи человеку. Если мы загоняем духовную жизнь в схему, не осмысляя ее, это, конечно, может сильно искалечить нашу душу. Ведь когда писался устав о посте   в монастырях Феодора Студита, Саввы Освященного в Иерусалиме – 1000 лет назад или больше – этот устав никак не мог учитывать, что в наше время будет телевизор, компьютер, информационные технологии, реклама, рок- и поп-музыка и так далее. Монахи составляли этот Устав для себя, для жизни внутри монастыря. И поэтому он не охватывает тех сфер жизни, в которых мы сейчас живем. Было бы странно, исполняя Устав, в среду и пятницу отказываться от растительного масла, но включать сериал «Моя какая-то няня» или что-то еще, потому что об этом не написано.