Ирина Двоеглазова
Посттравма передается близким людям
— От чтения новостей, от глубокого наблюдения за происходящим может быть посттравма?
— Нет, не может. Чтобы возникло ПТСР, должна быть угроза жизни и сама ситуация превосходить человеческий опыт. Когда мы сидим и читаем, правда в том, что мы просто сидим и читаем.
Но если вы участвуете в какой-то катастрофе, где ваше тело в первую очередь находится в ситуации угрозы жизни: физическое насилие, пытки, экстремальные ситуации, катастрофы — тогда может возникнуть ПТСР.
Важно понимать границы этого диагноза. Он возникает только при наличии угрозы жизни.
— Насколько разрушительным может быть ПТСР для жизни человека и его близких?
— Человек с психологической военной травмой или какой-то травмой переживания экстремальной ситуации по-другому начинает реагировать на обычные обстоятельства. На то, к чему мы привыкли в мирной жизни.
Человек с травмой всегда перенапряжен. Он никогда не чувствует себя в безопасности. Например, заходя в незнакомое помещение, всегда осматривается, проверяет двери, окна на предмет того, куда он может выпрыгнуть, если что. Даже когда он приходит в кабинет врача или психолога, ему лучше организовать такое место, чтобы в его поле зрения были дверь и окна. Так он чувствует себя более спокойно, потому что у него есть ощущение, что он контролирует выходы и отходы.
Основные признаки ПТСР:
- Человек импульсивно реагирует на незначительный раздражитель, например вскрикивает, вздрагивает, сжимается на резкие звуки.
- Больше не интересуется тем, что занимало его раньше.
- Проявляет отстраненность от близких, трудно контактировать физически.
- Страдает нарушениями сна, бессонницей, его мучают ночные кошмары.
- Проявляет немотивированную бдительность, подозрительность.
- Стал сверхчувствительным, агрессивно реагирует на обычные житейские ситуации.
- Злоупотребляет алкоголем и другими веществами, изменяющими сознание, с целью снять напряжение, уснуть, улучшить настроение.
Соответственно, такой уровень напряжения переносится на всех членов семьи. Это напряжение мешает взаимодействовать на уровне близких отношений, о чем-то рассказывать. Ребята, которые возвращаются с военных действий, не хотят говорить — потому что боятся травмировать близких.
Они понимают, что с ними что-то не так, что у них в голове происходит какая-то катастрофа. Но справиться с этим не могут. Им очень мешают жить флешбеки.
— Что такое флешбеки?
— Это такие вспышки в голове — возникает образ чего-то ужасного: окровавленных тел, взрывов, гибели товарищей. Флешбек — это воспоминание о ситуации, которая была связана с угрозой для жизни. Мозг зафиксировал — вот здесь мы могли погибнуть.
Фото: Hille James
Эти вспышки возникают у человека в голове неконтролируемо, в любой момент на ровном месте. Человек как будто выпадает из окружающей реальности. Он может зависнуть, может отреагировать импульсивно-агрессивно. Он может подпрыгнуть, может махнуть руками, грубо вскрикнуть.
— Как это все отражается на семье?
— Это создает напряжение в семьях, разрушает отношения. Появляется агрессия.
Люди, живущие мирной жизнью, часто исходят из позиции «я хочу — я делаю». А люди военные привыкли к ситуации, где нужно исходить не из «я хочу — я делаю», а из некоего долга и задачи, которую нужно выполнить. Возникает непонимание. Это момент для социальной дезадаптации.
Например, люди просто не могут найти себе работу. Они приходят к HR-специалисту и говорят: «Я могу работать, я умею работать — я умею то-то и то-то». А его спрашивают: «Чего вы именно хотите от работы?» Человек отвечает: «Работать хочу». У него спрашивают: «Что вы считаете для себя интересным?» Человеку, который вернулся из военной среды, эти разговоры вообще непонятны.
Кроме того, для многих людей становится очень тяжело переживать в мирной жизни рутину и скуку.
Это тоже базовый момент, который связан с дезадаптацией — людей тянет на риск. Они говорят: «Здесь скучно». В мирной жизни всегда есть моменты рутины и скуки, им становится тяжело это переживать.
— Родственникам может передаться ПТСР близкого человека?
— Если человек с ПТСР ведет себя каким-то агрессивным образом, угрожающим родственникам, они подвергаются такой опасности, что речь идет о жизни и смерти, тогда да — посттравма передается родным.
Расстройство может проявиться как у непосредственной жертвы травмы, так и у свидетеля. ПТСР может развиться не только у участников военных действий, но и у людей, переживших катастрофы, стихийные бедствия, террористические акты, пытки и насилие.
«Туда едет здоровый парень, а возвращается раненый»
— Многие, воевавшие в Афганистане, возвращались домой и потом стремились снова поехать назад, в зону боевых действий. Почему?
— Это может говорить о нарушении адаптации к условиям мирной жизни, а также об изменении личностных ориентиров, функционирования психики и нервной системы военнослужащих. Например, после пережитых экстремальных ситуаций появляется такая особенность, как стремление к риску. Ветераны войн вновь стремятся на войну, и им там действительно легче, так как изменения, произошедшие в центральной нервной системе, подготовили их именно к условиям боевых действий. Ветераны объясняют это так: «Там проще». Их организму, перестроившемуся для борьбы, там действительно легче и проще.
Фотохроника первой чеченской кампании. Фото: Malcolm Linton / AP
Результаты опроса, который я проводила, о мотивации к первой и последующим командировкам в Чеченскую Республику, подтверждают изменения, которые происходят в личности человека. На вопрос «Назовите три причины, по которым вы решили поехать в спецкомандировку впервые», ответы распределились следующим образом: «обещанное материальное стимулирование», «возможность дальнейшего продвижения по службе и последующие льготы» и «потому что друзья едут».
На аналогичный вопрос о мотивации ко второй и последующим командировкам ответы изменились на: «потому что здесь скучно», «потому что друзья едут, и мы вместе», «конфликты в семье». И появился ответ «месть за погибших друзей».
— В своих работах вы пишете о том, что среди тех, кто воевал в Афганистане, меньше людей имеют признаки ПТСР, чем среди военных, прошедших Чечню. С чем это связано?
— Если собрать то, что говорят ветераны, и то, что описано в специальной литературе, получится совокупность факторов.
Во-первых, Афганистан — далекая страна, а Чечня — территория России. Возвращаясь, «афганцы» получали общественное признание и одобрение. Они приезжали домой с чужой земли. Из экстремальных условий в относительную безопасность. Война в Афганистане пришлась на времена СССР, исполнение воинского долга являлось достойной миссией, еще функционировала советская система здравоохранения, в которой работали ведомственные военные медицинские организации.
Конфликты в Чеченской Республике пришлись на тяжелые времена становления новой России, когда старая структура была разрушена, а в новой был хаос. В том числе в политических решениях относительно конфликта.
Если у вас или вашего близкого появились эти признаки, то нужно обратиться за помощью:
- флешбеки — вспышки воспоминаний, когда в памяти всплывают эпизоды травматического события, навязчивые мысли о событии;
- физиологическая реактивность — если что-то напоминает или символизирует травматическое событие, возникают спазмы в желудке, головные боли и так далее;
- интенсивные негативные переживания при столкновении с чем-то, напоминающим (символизирующим) травматическое событие.
Ветеранам Чеченской войны было гораздо сложнее. Вернувшись из Чеченской Республики, они чувствовали себя ненужными, сталкивались с общественным пренебрежением и непониманием, а порой даже с завистью и осуждением. Это делало их процесс адаптации к мирной жизни более тяжелым.
Когда ветераны возвращались из Чечни в свои города, они не чувствовали себя в безопасности вообще. Я знаю, что ребята ходили с огромными ножами за пазухой, с травматическими пистолетами, потому что им поступали прямые угрозы: «Мы найдем вас, ваши семьи и всех вырежем». Кроме того, многие оставались со своей травмой один на один. Не было каких-то разработанных систем реабилитации, помощи по возвращению человека в социум.
— Но все-таки те, кто участвовал в военных действиях в Чечне, приходили к вам на психотерапию. Насколько психологическая помощь участникам боевых действий была тогда развита?
— Я работала психологом в системе МВД во время Второй чеченской кампании (7 августа 1999 — 20 апреля 2000 гг., партизанская война до 2009 года. — Прим. авт.). В течение нескольких лет по определенному графику мы должны были отправить определенное количество сотрудников в командировку и потом их встретить.
С каждым из них я должна была поговорить, о каждом из них написать некое заключение о том, можно человеку давать оружие после командировки или нельзя.
Российские солдаты греются у костра во время отдыха между боями в Чечне. Фото: Юрий Тутов
Я проводила работу по подготовке ребят для отправки в Чечню. Мы проводили семинары о том, как оказать самому себе помощь в экстремальной ситуации. Как привести себя в норму, как вернуться в психологически стабильное состояние. У нас были разработаны памятки самопомощи, я информировала членов семей о том, что, если вы замечаете какие-то проявления ПТСР, то, соответственно, это повод обращаться к врачу. Я не могу назвать это полноценной психотерапией, — это были краткосрочные помогающие встречи, чтобы как-то прийти в себя.
— Вы видели солдат перед тем, как они туда едут, и после возвращения. Это были разные люди?
— Конечно, разные. Туда едет здоровый парень, полный уверенности и надежд, а возвращается раненый. Были такие командировки, когда у нас убили командира отряда, убили его водителя…
Люди возвращались с неоперабельными пулями, и это не военные — это милиционеры. Это люди не на танках, они не участвовали в военных действиях, их задача была после того, как военные уйдут, организовать порядок на этой территории — КПП, проверку автомобилей. Тем не менее, у нас были и погибшие, и раненые. Люди возвращались травмированные.
Некоторым требовалась помощь психиатра. Часто это люди с тяжелыми ранениями. В ситуации посттравматического расстройства медикаментозная поддержка необходима. Подключают и противотревожные препараты, и антидепрессанты.
«Написал записку, что это конец»
— Говорят, что те, кто пережил военные действия, надолго психологически застревают там. Среди людей, которых вы консультировали после чеченских командировок, были те, кто отказывался ехать повторно?
— Конечно, были те, кто говорил: «Я больше туда ни ногой». Это была наиболее здоровая реакция.
Но были и те, кто дезадаптирован. Они говорили: «Эх, нам бы туда поскорее». У нас был сотрудник — спортсмен, с очень хорошим знанием иностранного языка. И после командировки он решил, что это его профессиональная история — участие в военных конфликтах. Он пошел заключать контракты с профессиональными армиями, ушел из МВД.
Дело в том, что есть люди, для которых воевать — это их профессиональный выбор, их психика это выдерживает. Они создают основу профессиональной армии, но таких немного.
ПТСР — диагноз, говорящий о том, что психика человека не справилась. Ну а есть те, у кого справляется.
— А как много тех, у кого не справляется? Среди тысячи солдат как много будет тех, кто вернется с травмой домой?
— ПТСР может иметь разную степень выраженности. У кого-то крайняя степень, которая заключается в полной дезадаптации, в асоциальном поведении, совершении противоправных действий. Обычно это случается, если у человека и до попадания в экстремальную ситуацию все было не очень устойчиво.
Например, он рос в неблагополучной семье, отношений с девушкой у него нет, друзей особо тоже не было, и вот он попадает в армию, в экстремальную ситуацию. Он оттуда возвращается — но ему на самом деле некуда вернуться, у него нет безопасного места, где бы он мог восстановиться. Он возвращается — там пьющие родственники, и он сам начинает пить. И начинается дезадаптация, агрессия, он не справляется, а дальше совершает какие-то противоправные действия.
Французский иностранный легион. Фото: Тарас Маркевич / Legion etrangere / Defense
Профессионально обученные военнослужащие лучше подготовлены к действиям в экстремальной боевой обстановке, их психика более устойчива к уровню боевого стресса. Военные, которых дома ждут любящие близкие люди, имеют больше шансов сохранить психическое здоровье и восстановиться после перенесенного.
Но если будут заключать контракты с неподготовленной молодежью, вчерашними школьниками, они вернутся более травмированными.
— Как вести себя родственникам? Как убедить близкого пойти к психологу, а тем более психиатру?
— У нас люди все до сих пор боятся психиатров. Очень нужен включенный человек, который будет этим заниматься. Это должна быть большая работа семьи.
И психолог должен работать с родственниками: объяснять, уговаривать человека обратиться за помощью — потому что психика травмирована и надо помочь.
Ветерану необходимо объяснить, что его болезненные симптомы, в том числе раздражительность, вспышки гнева, нарушения сна и кошмарные сновидения, являются результатом фиксации пережитых на войне событий в нейронных структурах мозга. Лечение поможет освободиться от «застрявшей» негативной информации, следствием чего будет улучшение его душевного и физического состояния.
У меня был случай, когда жена прислала мужа, ветерана Чечни, которого с окна стащила. Сказала ему: «Все, ты идешь к психологу». И он пришел, и это была очень агрессивная история с его стороны, но мы разговаривали, ему очень была нужна помощь. В итоге он смог выговориться.
Фото: Hille James
Посттравматика — серьезная история. Помните, сначала была Первая чеченская кампания, потом затишье, а потом объявили Вторую чеченскую кампанию. Один из военнослужащих, который был там в первую кампанию, он тихо-спокойно жил в семье, не конфликтовал вообще, заботился о детях… Но во время второго ввода войск совершил суицид. Написал записку, что это конец.
— Почему ветераны совершают суицидальные поступки? Они же выжили. Они же боролись за жизнь.
— Так работает посттравматика. Так работает этот симптом. Он в момент накрывает человека. Это такой импульсивный суицид. Когда человеку кажется, что все. Он просто увидел новости — и этот момент стимулировал травму.
Я года четыре-пять назад работала как семейный терапевт в одной семье: папа, мама и ребенок. Папа из бывших «афганцев», ему уже за 60. Мы играли в карточки, в них были написаны разные утверждения: «Мне не нравится мыть посуду», «Я боюсь, когда выключают свет». Человек читает и говорит, насколько ему это утверждение подходит. Глава семьи берет одну карточку, и у него слезы из глаз.
Это крепкий мужчина, руководитель, и он плачет. Я спрашиваю: «Что там написано?» И он читает: «Я боюсь, что снова начнется война».
Он впервые рассказал о том, что участвовал в выводе войск из Афганистана. Был момент, когда их обстреляли, все погибли и он выжил чудом. И что самое страшное, если снова начнется война — он по возрасту уже не сможет защитить страну и семью.
Вот так срабатывает это травматическое переживание. Хотя этот человек очень хорошо социально адаптирован, но военная травма внезапно сработала на такую игровую ситуацию.
Он смог об этом поговорить, ему стало легче.
«Чем сильнее травмированы отдельные люди, тем сильнее травмировано общество»
— Как ПТСР военных влияет на общество?
— Ветераны, страдающие ПТСР, — часть своих семей и часть нашего общества, где мы все на разных уровнях взаимосвязаны. Соответственно, чем сильнее травмированы отдельные люди, тем сильнее травмировано общество. Поэтому в работу с человеком с ПТСР необходимо включать и членов семей.
Фото: shutterstock.com
Необходимо проводить психообразование в обществе. Важно знать, что энергию травмы и психическое напряжение можно переварить сообща.
— Много ли в России опытных психологов, которые могут работать с ПТСР? Возможно ли к ним попасть бесплатно?
— Я работала в системе МВД. Это было 20 лет назад. Потом я ушла как носитель симптома ПТСР. Я надеялась, что больше наша страна не окажется в таком конфликте, больше нам не придется этим заниматься.
Сегодня есть отдельные психоневрологические диспансеры, где можно получить помощь, и есть отдельные стационары, например, на базе психиатрической больницы Республики Башкортостан — отделение реабилитации ПТСР. И туда сейчас едут все: военные из Сирии, участники чеченских кампаний.
У нас активно развивалась психологическая служба МЧС. Она хорошо работает.
Конкретно госпиталей или служб психологической реабилитации для военных я не знаю. Ребята сейчас лечатся в Военно-медицинской академии. Они там получают хорошее медицинское лечение, что касается психотерапевтической работы, надеюсь, что она тоже будет организована.
— Вы ушли потому, что у вас была травма свидетеля?
— Я очень много консультировала сотрудников, и это было не просто. Мы отправляли в командировки в Чечню определенное количество людей по определенному графику, и я их видела до и после — выдержать это было нелегко.
Я уходила с посттравматикой, с активной психосоматической проблемой. На тот момент психологам в системе МВД не было организовано помощи специалистов. Не было супервизии.
«Боль всегда стремится к уменьшению»
— В своем докладе вы писали о том, что общественное мнение и негативное отношение травмируют психику воевавших больше, чем обстоятельства их боевой деятельности. Если общество не понимает, зачем люди там сражались, если единодушно не поддерживает какую-то военную кампанию — это может стать причиной посттравмы у военных?
— Отсутствие признания и благодарности людям, выполнявшим свой воинский долг, обесценивание и лишение смысла «военного подвига» как необходимого для безопасности жизни мирных граждан безусловно влияет на развитие и тяжесть протекания ПТСР.
Фото: Hille James
Важно понимание того, что война — это самое разрушительное, что может происходить с людьми. Военнослужащие рискуют своими жизнями, чтобы мирная жизнь продолжалась. Все войны заканчиваются, задача мирных граждан — помочь ветеранам адаптироваться к условиям мирной жизни.
По моим воспоминаниям, в период Афганской войны были и песни, которые на всю страну звучали, шла работа в общественном поле — придание ценности тому, что делают военнослужащие в Афганистане. В чеченской кампании было сложнее.
Когда люди возвращаются, им необходимы признание, благодарность, принятие ценности того, что они сделали и вернулись живыми. Если это есть на уровне госполитики, на уровне общества, то тогда люди легче адаптируются, не чувствуют себя изгоями.
— Сколько может длиться излечение от травмы и возможно ли ее вылечить до конца?
— Представьте, что у вас когда-то была сломана нога, она срослась. Допустим, вы можете хорошо ходить, но нога может реагировать на погоду, на изменение давления. А если вам опять что-то на нее упадет, будет больно.
Если сломанную ногу не лечить, начнется гангрена и в итоге конечность можно потерять. С ПТСР похожая история.
В какие-то моменты нужна реабилитация по восстановлению функциональности — но нужно понимать, что здесь была травма. После терапии у человека повышается понимание того, что с ним происходит. Повышается осознанность. Человек знает, как продышать, как вернуться в равновесное состояние, чтобы продолжать жить и, что называется, эту боль потихонечку уменьшить.
У боли есть особое свойство — она всегда стремится к уменьшению, либо через выздоровление, либо через смерть. Когда мы говорим о лечении травмы, речь не идет о том, что у нас будет новая психика или новая нога, но существующая точно будет меньше болеть, и человек будет лучше себя чувствовать.
По-хорошему, через месяц после возвращения из зоны боевых действий всем участникам событий необходимо проводить обследование на диагностику наличия или отсутствия ПТСР. Профессиональные тестирования и опросы. После этого можно говорить о необходимости оказания психотерапевтической помощи.
Фото: shutterstock.com
Первый этап психологической помощи может длиться от трех месяцев до полугода. И это будет самое краткосрочное лечение. Но оно должно носить комплексный характер. Зависит от состояния человека — есть ли сопутствующие контузии, ранения. За три месяца психотерапии можно снять острую фазу, освоить навыки саморегуляции, знания о том, что происходит, научиться с этим взаимодействовать, можно значительно уменьшить шоковое влияние травмы.
Важно знать, что симптомы ПТСР — это нормальная реакция на ненормальные жизненные обстоятельства. Защитные ресурсы психики были исчерпаны, и их нужно восстанавливать.