Боль отвергнутой доброты
Сцена из раннего детства: солнечный день, мне где-то четыре, максимум, пять лет, я прогуливаюсь в кишиневском дворе с бабушкиной подругой, тетей Раей, к нам подходит ее соседка со своим внуком, и тетя Рая обращается ко мне: «Игорь, поздоровайся с мальчиком».
Протоиерей Игорь Прекуп
А мальчик основательно моложе меня, года два где-то, вряд ли, больше. Ему, по-видимому, тоже сказали поздороваться, и он уже охотно идет мне навстречу с протянутой рукой: он уже большой, он умеет здороваться, как взрослые, ему нравится уметь быть добрым, приветливым, вежливым; он хороший мальчик, ему нравится учиться быть хорошим мальчиком, нравится дружить, очередное знакомство – распахнутые двери в новый мир…
Не помню, почему я вдруг резко спрятал руку за спину, когда этот карапуз был уже где-то в метре от меня. И он, как шел с протянутой ладошкой вниз рукой, так и остановился. Горько заплакал и так, плача, не опуская руки, медленно (все-таки маленький еще, двигался неуверенно) стал поворачиваться к своей бабушке.
Я очень хорошо его помню. Звука плача не помню, а вид – очень четко, словно «немая» запись на любительскую кинокамеру 60-х.
Тетя Рая меня устыдила за плачущего мальчика. Не припомню, чтобы я чувствовал себя виноватым. Реакция его была для меня неожиданной. Я точно не хотел делать ему больно, а потому не мог понять, какие ко мне могут быть претензии: я ведь его не ударил, просто не хочу с ним здороваться за руку, что тут такого?
Понять, что это именно я причинил ему боль, не откликнувшись на его доброту, открытость и доверчивость; что не его младенческая глупость, а моя черствость, из-за которой я не разглядел, не оценил по достоинству того чувства, с которым он шел ко мне навстречу – причиной тому, что он так горько плачет – на это у меня ума тогда, конечно, не хватило. Ума ли?..
Сегодня я вспоминаю об этом случае со стыдом и какой-то пронзительной жалостью, но… Вот.
По всей вероятности, мы с ним больше никогда не пересекались. Не знаю, жив ли он. Мало ли, ему ведь тоже за пятьдесят уже. Хоть это и «не возраст», но все же…
Он, возможно, забыл об этом случае, но я не думаю, что рана, нанесенная мной, не оставила шрам.
Казалось бы, что за ерунда?! Мелочь, рядовой случай, в детстве и не то случается. Если бы все происшествия, вызывавшие в нас горькие рыдания, оставляли шрамы, на нас живого места бы не было!..
Таки да. На нас, ну не то, чтобы уж совсем живого места нет, но мы носим в себе последствия множества детских травм, которые далеко не всегда были поверхностными царапинами и ссадинами, не оставившими даже шрамов. Мы даже не подозреваем, насколько наша душа изувечена с детства самыми обычными, бытовыми эпизодами, не говоря уже о ранах, оставивших после себя едва заметные, но неизгладимые шрамы и целые участки в душе, утратившие чувствительность.
Оно и неудивительно: мы привыкли не то что к шрамам, но даже увечья свои принимаем за признак нормы, поскольку живем среди таких же увечных, а потому настороженно реагируем на человека, у которого не замечаем привычных повреждений. Чтобы осознавать ту или иную черту в себе не как норму, а именно как увечье, надо ведь обрести хотя бы в какой-то мере здравое видение себя, хотя бы начать целенаправленно очищать свое духовное око.
Фото: storyfox.ru
Плоды «встреч» – наши черты
В каждом, на самом деле, живет память о встречах, которые нас «научили жизни». Не всё мы помним умом, зато душа помнит, как мы наивные и открытые приходили туда, где, как мы думали, нас научат добру, а вместо этого нас учили «жизни». И мы учились, и становились «зрелыми», «мудрыми». Принимали к сведению «уроки жизни», учась относиться к «правилам игры», как к священному закону, который если кто нарушит, сам себе и будет виноват, коль его раздавят или сожрут, ибо для чад мира сего все его законы священны: нравы, обычаи, сложившиеся в обществе модели поведения, общепринятые вкусы.
Бытующие мнения для таковых – все равно, что законы природы: их познают не как заданность, которую можно и проанализировать, и оспорить, которую надлежит свободно и творчески осуществлять, но как некую данность, с реальностью и объективностью которой просто надо считаться, выстраивая в ней свою жизнь.
Не правда ли, безумие – спорить с законом притяжения? Ведь, скажите, глупость – игнорировать законы физиологии? А иметь «наглость необщего мнения» – какое чудовищное «невежество в законе»!
Как оскорбительно для общественной морали, когда взрослый человек – пора, вроде бы, уже понимать элементарные нормы человеческого общежития – смеет поступать по совести вопреки здравому смыслу! Возмутительно проявление непосредственности в поведении и самостоятельности в размышлениях, искренности и отзывчивости! Какое оскорбительное хамство: он ведь, тем самым обличает окружающих «взрослых», «умудренных жизнью», а на самом деле внутренне где-то сломленных, в чем-то изувеченных под шаблон лукавого, лицемерного, себялюбивого, равнодушного мира сего. Они уж было успокоились на свой счет, а этот как будто норовит сорвать маски да покровы, годами столь усердно прилаживавшиеся.
Как ненавидят внутренне зажатые, «битые» и якобы «наученные» (наученные, да не тому) – внутренне свободных, статных!
В особенности, если последних жизнь тоже ломала, да не сломала, ведь одним своим видом они ставят под сомнение состоятельность «мудрости» (так уж повелось среди людей называть малодушие) и обличают своекорыстие, прикрывающееся здравым смыслом, человекоугодие, выдающее себя за смирение, трусость, по недоразумению, принимаемую за кротость, лицемерие, представляющееся как тактичность, и прочие пороки, которые мы научились в себе культивировать, выдавая их за добродетели.
Можно сколько угодно этому удивляться, возмущаться, но важно понять одно: наследственность наследственностью, и домашнее воспитание домашним воспитанием (в процессе которого люди постоянно встречаются узким кругом), однако, именно последствиями, плодами встреч являются многие черты нашей личности. И прекрасные, и уродливые.
Наследственность – это всего лишь предрасположенность к развитию тех или иных черт, но вот какие из них активизируются в нас и закрепятся, а какие так и останутся нераскрытым потенциалом, зависит от того, что за встречи будут в нашей жизни, начиная с родителей и заканчивая… нет, не встречами со случайными прохожими, а, в силу особенностей нашего времени, встречами с теми, кто делится с нами своими мыслями и переживаниями, ценностными ориентирами и моральными представлениями с телевизионных экранов и через мониторы компьютеров.
Не хотелось бы оказаться превратно понятым в том смысле, что наша личность якобы детерминирована встречами. Нет, потому что личность человека формируется в процессе встречи его индивидуальности с воздействующими извне факторами, но все же формируется не самими факторами, а свободным выбором человека, который учится жить в обществе, не теряя себя, свободно выбирает, с чем ему соглашаться, что принимать, а что отвергать, что усваивать, а что всего лишь терпеть. Вот в таком процессе свободного ценностного самоопределения и формируется личность.
Поэтому крайне некорректно говорить, что кого-то кем-то «делают» (антисемитом, русофобом, расистом, эгоистом, пессимистом и еще каким-нибудь «нехорошим „-истом“»). Как любит говорить одна моя знакомая, «человек – не мешок с картошкой». Его невозможно «кем-то сделать».
Можно (надеюсь, никому не надо объяснять, в каком смысле «можно»?) создать ему условия, расположить его, наконец, можно соблазнить, но сделать его кем-либо невозможно. Можно сделать человека физическим калекой против его воли, но невозможно против воли сделать его моральным уродом. Поспособствовать можно. И не более. Поддастся ли? Позволит ли себя совратить или сломать?
Да, сопротивление часто требует решительных, порой длительных и мужественных усилий, стойкости, чего может не хватить, но уступка злу, даже со стороны жертвы – это соучастие в нем. Достойное снисхождения, милосердия, но факт – соучастие.
Поэтому «падшие» (отрекшиеся от Христа во время гонений) хоть и прощались, и принимались в общение с Церковью, но угроза страшных мучений и лютой смерти не рассматривалась как оправдание их греха. Никому в голову не приходило винить мучителей в том, что они христиан делают предателями. Ни у кого из апологетов первых веков мы не найдем ни малейших поползновений оправдывать пороки в христианской среде тлетворным влиянием окружающего социума или заговором «языческих и иудейских кукловодов».
Древние христиане даже бесов не винили в своих немощах и падениях. Источник зла – сатана и ангелы его, но причина греха каждого человека – в его дурно направленной воле. И если Апостол упоминает о «мироправителях тьмы века сего», о «духах злобы поднебесных», то не для того, чтобы мы ссылались на их могущество, оправдывая свое бессилие, беспомощность (на самом деле трусость и подлость), а наоборот, чтобы мы помнили, против кого наша «брань»: «…не против плоти и крови», т.е. не против людей, причиняющих нам скорбь, не против целых государств, организаций, народов, религий, партий и т.п., а против тех, кто, хотя и сильней нас, и пытается произвести впечатление могущества, но, на самом деле, ничего не может против нас, пока мы держимся за Бога, потому что против Него они не могут ничего… если только мы не станем на их сторону, поддавшись соблазнам.
Тем не менее, уверен, встречи, подобные описанной в самом начале, с младенчества закладывают страх доверия. О самом факте можно забыть, опыт не забывается. Детская вера – это ведь не только явление, это – способность, причем, как все детское, очень хрупкая, нежная, лабильная, требующая бережного обращения, поддержки, последовательного укрепления. И вот эта способность блокируется страхом разочарования.
Фото: runnita.livejournal.com
Судьбоносные и роковые
…Почему я не подал ему тогда руки, почему так резко спрятал, как иногда делал это со взрослыми? Может, потому, что не хотел быть приветливым по заказу? Отстаивал свое право на свободу выбора, с кем дружить и кого приветствовать, а кого сторониться и кого игнорировать, по собственному усмотрению? Хочу сам принимать чье-либо предложение дружбы, хочу сам быть добрым, сам хочу любить – сам, а не по указке!
И в борьбе за свободную любовь, т.е. за право любить свободно, не заметил и отверг, шедшую мне навстречу, любовь… Говорят, дети быстро все забывают, и тот ребенок, скорее всего, уже на следующий день так же открыто и приветливо пошел навстречу другому человеку, который его не отверг. Дай-то Бог.
Но ведь мы нередко и во взрослой жизни так поступаем. Отстаивая какие-то взгляды, позиции, принципы, ценности, скрепы и устои, мы напрочь забываем, что имеем дело с живыми людьми. Раздражаясь, из-за несовпадения мнений, подходов, точек зрения, мы зачастую мало заботимся о том, чтобы не ранить собеседника, или просто слушателя, читателя, который к нам сердечно очень расположен, хотя и не понимает чего-то, а может, и убежден в чем-то неприемлемом для нас, но к нам лично относится очень тепло, а потому открыт для нас и уязвим, а мы эту его детскую перед нами беззащитность игнорируем, будучи увлечены борьбой борьбы с борьбой…
А может и не игнорируем, но еще хуже: интуитивно чувствуем ее и воспринимаем как уязвимость противника… Он же противник, раз придерживается иного мнения? Ведь, если он не видит очевидного, значит, придерживается противоположных, да что там сюсюкать! – враждебных взглядов… А врага надо либо сокрушать, либо отбрасывать, чтоб не лез. И делать это с минимальными затратами. Поэтому бить надо по наиболее уязвимому месту и в наиболее подходящий для этого момент! А что человека делает более уязвимым, чем личная симпатия, доверие?.. Кого ж тогда еще бить как не тех, кто нас любит и доверяет – это ж беспроигрышный вариант!
Абсурд? Розовые очки снимите! Вышеприведенная модель отношений намного более распространена, чем нам это может показаться. Да, описание слегка гротескное для «большей выпуклости», но в сглаженном и припудренном варианте мы себе такое позволяем намного чаще, чем хотелось бы поверить.
Привыкли, потому и не замечаем, как при встрече с кем-то, оказавшимся в силу самого факта встречи, нашим ближним, игнорируем его «презумпцию доброжелательности» (его наивную презумпцию нашей по отношению к нему доброжелательности), его естественное душевное тепло; игнорируем во имя каких-то идей или руководствуясь соображениями «свой-чужой». Мы не обращаем внимания на его приветливый взгляд и протянутую руку (нас на эти штучки не купишь, мы же мудрые, на мякине нас не проведешь!), а пытаемся определить, кто он – «наш ли, или из неприятелей наших» (Нав. 5; 13), на всякий случай «пряча руку за спину».
Кому не столь важны открытость и доверие, кто почерствей и не слишком большое значение придает предвзятому взгляду, тот спокойно, «с пониманием» реагирует («мы же взрослые люди»), а вот иного такое отношение задевает настолько глубоко, что он делает слишком далеко идущие (во вред себе и не только) выводы.
Помните прекрасный финал фильма «Покаяние»? «К чему дорога, если она не ведет к храму?» – недоумевает старушка. А дорога – это же место встреч. И не только с теми, кто идет навстречу, но и с теми, кто ее пересекает, тем более, с кем по пути. И не всегда сразу поймешь, что «по пути» не всегда, далеко не всегда означает «к одной цели». Даже, если оба попутчика называют одно и то же имя хозяина дома. И даже адрес. Как в другом известном советском фильме: «улица Строителей…» Поэтому не ко всякому попутчику стоит относиться как к проводнику. Не факт, что у него верная карта, и, что на ней указан верный маршрут. А ведь тоже встреча. Для чего?
Сколько таких встреч в нашей жизни, которые сбивали с пути, уводили от той самой главной Встречи или сводили на нет ее смысл?
И наоборот, сколько было встреч, которые могли бы составить наше счастье, придай мы им большее значение, но тогда маршрут наш изменился бы, а на том пути, в силу особенностей нашей натуры, не состоялось бы Встречи, а потому Господь, чтобы не пройти нам мимо Него, не попустил разглядеть в тех встречах своего счастья?..
Перефразируя слова той мудрой женщины из «Покаяния», можно сказать: к чему встречи, если они не ведут ко Христу? Что толку во встречах, которые не приводят к Сретению?
Фото с сайта proza.ru
«Любовь» в «Одноклассниках», или «Если бы…»
Попробую пояснить на примере одного нашего брата во Христе. Человек уже в возрасте. Путь к вере его был непростым. Один из тех, кто уверовал и крестился в середине 80-х, когда еще ничто не предвещало изменений в государственной антицерковной политике.
И вот, уже в наши дни, имея за плечами большую часть жизни, он, блуждая во всемирной паутине, точней, на «Одноклассниках» встретил школьную знакомую, которой он симпатизировал в старших классах. Ситуация достаточно предсказуемая, учитывая, что в этой соцсети, как в никакой другой, из-под, буквально, вековой пыли было извлечено множество романов, эпиграфом к которым вполне могли бы послужить известные слова «и так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то…».
Чего тут удивляться: разбросанные жизнью по всей земле, люди внезапно находят друг друга, начинают общаться; те, кто были связаны романтическими чувствами, но разбежались по недоразумению, переоценивают причины роковых размолвок, осознают свою тогдашнюю дурь, воображают, что еще не поздно все исправить… Ну хорошо, не всё, но хотя бы то, что осталось!.. Иные, страдавшие безответной любовью, быть может, не смевшие признаться, вдруг смелеют и открываются, спустя полвека…
Не спешите проклинать соцсети, наипаче «Одноклассников». Да, случаются непростые истории из-за встреч с прошлым, бывают и семейные драмы на этой почве, но все же не настолько часто, чтобы объявить это сообщество деструктивным. Все зависит от участников.
Например, я лично этому сообществу очень благодарен. Там нашла меня одноклассница, с которой мы общаемся уже несколько лет. Она считает, надеюсь, не без оснований, что в моем лице обрела духовную поддержку. Во время учебы в школе мы общались постольку-поскольку, не более, а вот, встретившись спустя… так-так-так… пять лет назад – спустя тридцать лет, значит, после окончания школы, вдруг поняли, что внутренне очень близки. Она начала обсуждать со мной вопросы жизни по вере, и я, неожиданно для себя, обнаружил в ней духовную глубину и очень крепкие нравственные устои.
Это лишь один из многих положительных примеров, которые я могу привести в защиту сообщества «Одноклассники», только из личного опыта вращения в нем. Уверен, и другие его участники могут вспомнить много хорошего, «но, впрочем, песня не о нем, а о…» – да, почти так.
Так вот. Наш герой, вращаясь в этом виртуальном сообществе, не избежал искушения романтическими чувствами. Оно и неудивительно. Его личная жизнь сложилась так себе. Не то, чтобы совсем никак. Он женат, дети, всё как у людей, но счастья не было. Ну, случается. И вот, в «Одноклассниках» он встречает ее… В школьные годы их ничего не связывало. Вообще. Они и в классах-то разных учились. Ну, здоровались пару раз, на школьной дискотеке разок потанцевали – и всё. В ней была какая-то неординарность, что-то очень интересное чувствовалось, утонченное.
Как-то один учитель (все-таки хорошо, когда в школе работают и мужчины тоже!), перехватил взгляд нашего героя, когда он пристально рассматривал ее фотографию на доске почета. Вероятно, было что-то в его взгляде особенное, коль тот учитель, внимательно посмотрев ему в глаза, сказал: «Очень хорошая девочка. Очень. Присмотрись к ней повнимательней». Ну, куда там! Его сердце в то время было занято чем-то непонятным к другой девушке.
По окончании школы, он поступил в ВУЗ, находившийся далеко от родного города, их пути больше никогда не пересекались. При всем том, что вроде бы их ничего не связывало, ну, буквально, слова друг другу не сказали, даже в школьных коридорах почти не виделись, он в течение долгих лет время от времени ее вспоминал. Без всяких. Просто с симпатией и интересом, как там у нее жизнь сложилась. Но, опять же, не с таким прямо горячим интересом, чтобы разыскивать общих знакомых и интересоваться.
А тут само собой так получилось, что в Одноклассниках встретились. Слово за слово, и понял он, что тогда в школе он встретил свою любовь, но не узнал ее, и прошел мимо, не придав значения той теплоте, которой ее образ отозвался в его душе. Видимо, тот учитель больше сумел прочитать в его глазах, чем он в собственном сердце.
Начались терзания. Не было бы у него семьи, дело бы осталось за малым, а так… И вот, он уже представляет себе, как все могло бы сложиться, если бы он тогда прислушался к словам старшего товарища и начал бы оказывать ей знаки внимания, как отношения стали бы развиваться, а после школы они вместе пошли бы учиться, если не в один ВУЗ, то, по меньшей мере, в одном городе, и не было бы в их жизни тех скорбей и разочарований, которые каждому из них пришлось испытать, были бы оба счастливы, а теперь…
Фото: web-mirror.net
И так продолжалось месяцами. Как мог, старался не дать чувствам разгореться. Говорит, что, в основном, удалось. Продолжил общение, но никаких признаний, наоборот, изо всех сил старался виду не подать.
И вдруг, в один день это все прекратилось. Нет, не чувства. Они-то как раз нисколько не угасли. Прекратились терзания по поводу того, что, если бы тогда… И вот, почему. Очередной раз анализируя свою жизнь и моделируя разные варианты развития событий, если бы он тогда ее узнал, и у них сложились бы отношения, наш герой вдруг понял две вещи.
Вещь раз. Если бы он остался в родном городе, то, скорее всего, поступил бы в местный университет на журналистику. И окончил бы он его как раз в начале перестройки, как раз, когда мало-помалу начали набирать силу разоблачительные и преобразовательные процессы. 100%, что он, по своей натуре и способностям, оказался бы в гуще событий и на гребне волны.
Те же 100%, что он раскопал бы какое-нибудь дело, за вмешательство в которое отвинчивали в то время все, что можно. Непринципиально, застрелили бы его, отравили или устроили бы автокатастрофу, но его возлюбленная овдовела бы не позже начала 90-х.
И это не худший вариант. Намного хуже было бы, если, чтобы заставить его молчать, ее взяли бы в заложницы, или отыгрались бы на ней, чтобы отомстить ему. Кто помнит то время, понимает, что тут нет никакого сгущения красок. Т.е. семейного счастья с ним она бы не видала, а вот несчастье было бы ей почти гарантировано. Ну, максимум, несколько первых доперестроечных лет счастья, а потом – «тревожная молодость» с летальным исходом. И как-то, представив это (а зная себя, он достаточно ясно увидел такое развитие событий), он основательно успокоился, потому что понял: не было бы у них никакой счастливой семьи, о которой он вдруг всерьез и надолго размечтался задним числом. Но не это его отрезвило окончательно.
Вещь два. Как уже было сказано выше, наш герой уверовал и крестился в 80-е гг., еще до религиозной оттепели. Т.е. его встреча с Богом и последовавшее воцерковление произошли в том самом городе, куда он уехал учиться и где, будучи еще студентом, обзавелся семьей.
Казалось бы, ну и что? При чем тут версия с развитием отношений с ней? А при том, что герой наш и сейчас человек непростой, как принято говорить, «неоднозначный», а в юности да в молодости был с такими тараканами, что даже, если бы и крестился по какой-то причине, то не воцерковился бы точно, будучи уверен, что у него свой особенный путь, а храмы и вся «атрибутика» – это для массы, а не для «духовных» людей.
В родном городе не было таких пастырей, через которых могло бы состояться его личное Сретение. А вот в том городе, куда он отправился грызть гранит науки, в те годы жил один уникальный священник, об которого разбивались все стереотипы, сформированные многолетней антирелигиозной пропагандой и оккультизмом, стремительно набиравшим в перестройку все больший вес.
Иначе, как именно через этого батюшку, сретить Спасителя и утвердиться в следовании за Ним, он не мог.
И когда наш герой, представив все это, на одну чашу весов положил встречу с ней, допуская даже, что каким-то чудом получилось бы благополучно пережить все трудности переходного периода, и, значит, несомненно, обрести счастье при, однако, неизбежно параллельном Христу существовании, т.е. мимо Него, а на другую – Встречу с Ним, но без того счастья, которое могло быть только с ней, он словно пришел в себя, и ясно понял, что третьего просто не было дано. Состоись тогда их встреча, счастливы они, может, и были бы, но вряд ли в их союзе нашлось место Христу, вряд ли для каждого из них когда-нибудь состоялось Сретение.
А какой смысл во встречах, которые не ведут к Сретению?