1965 год.
Шестым уроком физкультура. Идем на занятия к реке, потому что спортивную площадку рядом со школой изрезали глубокие овраги. Сегодня — кросс по пересеченной местности. Под ногами степная полынь и тысячелистник. Свежий ветер с реки.
Учитель берет в руки секундомер и подает команду: «Пошли!»
Всем весело. Кто впереди? Дорога по холмам. К концу дистанции ноги тяжелеют, в груди горит, в горле пересохло.
photosight.ru. Фото: Olga Arhipova
Катя прибежала первой. Возле нее — толпа. Она раздает сухарики. Я подбегаю, но уже поздно, ни одного не осталось. Катя, видя мое уныние, утешает: «Пойдем ко мне после уроков, я тебя пирожками с черемухой угощу и сухариками тоже».
Сухарики у Кати странные: какие-то очень уж черные, но одноклассники смакуют их на свежем воздухе с удовольствием.
Идем за портфелями в школу, потом – к Кате. Дом — на окраине села.
Катя не была моей подругой, была просто одноклассницей. Ученица она старательная и послушная, никогда не жадничает, не зазнается, не вредничает, не дерется с мальчишками.
Но была в этой девочке какая-то особая тайна. Бледное лицо. Недетские морщины на лбу. Серьезность. Сосредоточенность. Взрослая ответственность по отношению к любому делу, что никак не соответствовало ее возрасту.
Думая о Кате, я сожалела о том, что не сразу появился у нее белый школьный фартук, бантики и белый воротничок на платье. На праздниках мы хвастались в классе фартуками и лентами, не замечая Катиных страданий. Она стояла среди нас, по-прежнему в темной одежде, молчаливо глядя в пол.
Однажды к нам на классный час зашел директор с газетным свертком в руках. Он улыбнулся и сказал: «Родительский совет школы хочет наградить ученицу из вашего класса за примерное поведение и хорошую учебу. Катюша, подойди ко мне». Катя, смущаясь, подошла. Класс захлопал в ладоши. Директор извлек из пакета праздничный фартук и коричневые туфельки. За Катю радовался весь класс.
Это все, что я знала о ней.
Всю дорогу мы непринужденно общались, вспоминая прошедшие уроки. Вот ее переулок и старый дом, обмазанный глиной. Серые, покосившиеся ворота. Входной калитки нет. Видно, что мужская рука давно не касалась этих построек.
— Папа у нас давно умер. Он был намного старше мамы. Мы его «тятей» называли, как раньше, в старину, — словно оправдываясь за что-то, говорила Катя, наблюдая за мной.
Замка на доме не было. Она толкнула некрашеную дверь. Запахло сыростью. Темный коридорчик осветился. В углу, на земле – поленница дров.
— Мы на печи еду готовим. Электроплитки у нас нет, и света тоже нет, – вздохнула Катя. – Маме нечем платить за свет. Она в колхозе работает. За работу получает только овощи.
Это меня удивило. Но еще больше я поразилась, когда вошли мы на кухню. Я перешагнула высокий порог, и моя нога…опустилась куда-то глубоко. В комнатах не было пола.
Я встречала земляные полы в сенях старых домов, но не далее. Катя же воспринимала это как самое нормальное явление. Видя мое очередное удивление, пояснила:
— Дом холодный. Мама затопит печь и на работу уходит, а нам говорит: «Дети, сидите на кровати, не слезайте. Ничего, что пола нет, зато пожара не будет».
Я огляделась. Большая русская печь занимала четверть кухни. С печи можно было перебраться на полати (высокое спальное место под потолком). Там было теплее спать в зимнее время. Наверху хранились одежда и одеяла.
Лавки прикреплены к стенам. В углу – стол. Посреди кухни на крепкой широкой табуретке стояли жернова. Они были здесь главным «хозяином». Я знала, что их использовали в старину для перемола зерна. Сейчас в магазинах есть хлеб. Молоть зерно ручным способом и самим выпекать хлеб — хлопотное и тяжелое дело.
Я оглядела жернова, обошла вокруг них. Взялась за вертикальную ручку на верхнем каменном диске и попробовала вращать. У меня ничего не получилось.
– У-у-у, как тяжело! — выдохнула я.
– Да! Мы маме всегда помогаем. Катя начала вращать жернова.
Посыпались частички пшеничных зернышек. Мука была коричневого цвета.
Вдруг Катя спохватилась и, подойдя к ящику стола, достала завернутую в старый шерстяной платок икону. Она поставила ее на полочку и зажгла лампадку. Печальные глаза Божьей Матери смотрели на нас.
– А почему вы икону прячете? — спросила я у нее.
– Мама говорит, что это самое ценное, что у нас есть, потому и прячем. Она рассказывала, что еще раньше, до войны, люди из сельсовета ходили по домам, иконы забирали. Хотели людей от Бога отлучить. С тех пор мама прячет ее, по привычке. Мало ли чего! Она перед этой иконой за тятю всю войну молилась. А сейчас за Леньку молится. Он в тюрьме сидит. Голодно было. Украл для нас мешок пшеницы. Голодно было. Думал, мать обрадуется. А она от этого позора до сих пор плачет.
– А ты за кого молишься? — неожиданно спросила у меня Катя.
– Я… ни за кого. Бабушка у нас за всех молилась. Она все иконы увезла. Но мама всегда говорила мне, что Бог есть.
– А разве ты за родителей не молишься, чтобы здоровы были? — удивилась Катя.
– Нет. Они у меня здоровы.
– Ты что! Так не говорят! Сначала Бога благодарят: «Слава тебе, Господи», а потом за родителей обязательно молятся, чтобы живы и здоровы были. Крест на себя кладут старательно! Еще за умерших людей молятся. Моя мама шепотом о них молится. Родителей своих поминает, нашего отца и Василия Воронцова, мельника. Он нам зерно бесплатно молол, вот мама его и поминает.
Катя замолчала, подошла к печи, отодвинула заслонку и достала жестяной лист, с вкусно пахнувшими сухарями. Протянула мне горсть.
— Ешь. Не переживай. Жизнь всему научит.
Я высыпала сухарики в карман пальто, чтобы поесть по дороге, а один взяла в рот.
– Вкусные, а почему такие черные?
– Так мы же шелуху от зерен не отделяем. Они от этого вкуснее и полезнее, только темнее обычного хлеба. Сейчас я тебя пирожками с черемухой угощу. Попробуй. Мне нравятся.
Маленькая хозяюшка протянула мне темно-коричневый пирожок.
Я откусила. На зубах захрустели измельченные косточки сушеных ягод.
– Как же их есть-то, с косточками? Ты аппендицита не боишься?
– Нет. Я с детства ем такие пирожки. И в семье у нас никто от этого не болел. Черемуха от всех болезней живота спасает. Сушеную черемуху мы тоже на жерновах мелем. Если черемуховую ветвь в лужу положить, то из нее через некоторое время пить можно. Она микробов убивает. Моя мама в лесу так делает, когда за ягодами ходит.
Видишь дырочку в середине жёрнова? Туда засыпаем черемуху или пшеницу. На нижнем диске имеются углубленные лучики. Между дисками все перетирается, потом по канавкам в разные стороны высыпается перемолотое.
— У вас столько старинных вещей!
На печи я увидела старинный угольный утюг. Тяжелый, опасный. Если плохо закрыть защелку, может раскрыться. Оказывается, Катя гладила им школьный фартук и атласные коричневые ленты.
Она показала мне, как надо махать утюгом из стороны в сторону, чтобы раздувать потухающие угли, как брызгать на одежду, чтобы тщательно ее прогладить.
Меня бы мама не допустила к такому утюгу. Катя же была девочкой самостоятельной. Она все умела, все знала, хотя училась только в пятом классе. Катина мама уходила на работу очень рано. Катя сама вставала, завтракала и собиралась в школу.
Я посмотрела на ее игрушки: осколок зеркала, алюминиевая ложечка, кусок старого полотенца, которым она укрывала свою самодельную тряпичную куклу. Но сегодня играть было некогда. Надо было у речного перевоза встречать мать с овощами.
Катя осталась ждать маму, я пошла домой. Ела по дороге вкусные сухарики. Проходя мимо школы, вспомнила Катины слова и улыбнулась: «Школа — лучшее место на земле».
Дома я попросила маму сделать мне сухарики из магазинного хлеба. Они тоже были вкусными. Но Катины сухарики были какими-то особенными, ни с чем не сравнимыми, самодельными.
После посещения Катиного дома я поняла, почему Катя, выросшая в нужде, была такой доброй и так тщательно мыла полы во время дежурств. Я вспомнила, с какой любовью она обнимала круглую железную печь в классе и грела об нее замерзшие руки, разувалась и грела ноги.
Дома я показала родителям фотографию, подаренную мне Катей. Скромная улыбчивая девочка смотрела на нас. Со временем мне стало понятно, почему без особых заслуг ее так уважали одноклассники.
photosight.ru. Фото: Иван Дулин
С тех пор прошло много лет. Я окончила институт, стала учительницей истории, руководила школьным музеем. Однажды в музее появились жернова. Их нашли ученики на краю села в яме, где когда-то стоял дом.
Бросилась в глаза неровность верхнего диска, необычная форма вертикальной ручки. Неужели это они? Я узнала в них Катины жернова.
Нахлынули воспоминания детства. Где ты, Катя? Как сложилась твоя жизнь?
Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастливой.
15 апреля 2009 г.
Читайте также:
 |
|
 |
Случайностей не бывает Татьяна Квашнина Странно, но большинство из тех, кому я рассказываю об этом случае, свидетелем которого стала несколько лет назад на вокзале города Кургана, не верят. Я никого не стараюсь переубедить. |