Кавказский дневник: Зачем казаку башлык, люди без отчества и «хвостик» владыки

В поисках казачьего рода

Надо сказать, казаков по епархии я искала целенаправленно, особо расспрашивая о них во всех разъездах. Места-то здесь исторически казачьи, Терского войска. Однако с казачеством всё оказалось не гладко.

В Российской империи казаки считались отдельным сословием, делились на несколько войск и призывались в несколько специально существовавших казачьих полков.

На военную службу казак всегда уходил со своим конём и полной экипировкой, смешивать казачьи полки с набранными из крепостных крестьян рекрутами было делом абсолютно бесперспективным, поскольку главным отличием казачьего характера всегда была независимость. Ещё бы – ведь исторически казаки не были крепостными.

• Читайте также — Кавказский дневник: Лик Христа на скалах, аллея философов и православные бараны

Свободолюбие и ощущение собственной особости в дореволюционных казачьих станицах доходило порой до того, что станичники не пускали приезжих православных в свои храмы: «Это наш храм, и молимся тут мы».

По словам местных священников, казачья культура в советские годы выбивалась здесь целенаправленно – не только массовыми расстрелами, но и завозом населения из других регионов СССР. В результате, иногда даже сохранив казачьи фамилии, по укладу и говору нынешние станичники оказываются подчас скорее украинцами или кем-то ещё. Казачьи обычаи, фольклор и песни в обыденной жизни утеряны почти везде.

Из того же источника, самый первый подъём казачьего движения случился в здешних местах, когда в девяностые стали приватизировать земли бывших колхозов. Иногда администрация не слишком честно распределяла индивидуальные паи, потом отдельно решалась судьба участков, оставленных в коллективном пользовании.

Разумеется, сами администрации ничего не обрабатывали, а стали сдавать земли в аренду. Когда к процессу распределения подтянулись местные роды и национальные общины, бывшие колхозники в ответ тоже начали объединяться. А когда в поисках объединяющего наименования для нового движения вспомнили о казачестве, на выходе получили конфликт, национальный по внешней форме, но сугубо экономический по сути.

Позже, когда движение стало шириться и оформляться, обязательным условием приёма в казачье войско назвали принадлежность к православию. Хотя иногда она бывает весьма номинальной, а на петлицах, отдельных объединений и клубов, которых здесь много, нет-нет, да и мелькнёт языческое коло.

Вот и пойми после этого, что такое нынешнее казачество — собрание очень разных людей по происхождению, общественное движение по документам, и нация по самоощущению.

Казаки или спортсмены?

Мы сидим в беседке Петропавловского прихода – я, ребята из молодёжного казачьего клуба и их руководитель. Руководителю на вид под пятьдесят, бывший военный. Ребятам лет по четырнадцать-шестнадцать, они в защитке, пара человек – даже в форме терского войска с синими обшлагами. Девочка в папахе гордо держит шею.

Клуб образовался месяц назад, хотя, по словам руководителя, некоторые участники «в казачестве не один день». Вся команда только что спустилась от подножия статуи Христа.

– По сути, я приезжаю сюда общаться с Богом, – начинает разговор руководитель. – По форме, правда, не очень разбираюсь, но тут подскажут.

Дальше я, честно говоря, начинаю путаться в понятиях: клуб возник в годовщину реабилитации малых народов, и его руководитель считает таковым и казаков. Однако принимают в клуб свободно – его основу составили не только участники казачьих организаций, но и спортсмены.

Занимаются изучением казачьего быта, спортом, в котором, правда, преобладают «казачьи науки» – владение плетью, шашкой, метание ножей.

А вот дальше звучат вперемешку идеи о необходимости вспомнить СССР, вернуть молодёжь к здоровому образу жизни, что-то про ГТО, ДОСААФ, необходимость «растить детей и защищать землю». Отдельно достаётся Евровидению, а также двум прошлым президентам.

Потом дело как-то резко переходит в жалобы на то, что клуб не поддерживают, а кто-то «даже вставляет палки в колёса», обещаниям «дойти до нового атамана Терского войска»…

Вот уж, поистине, «бестолковые толки и несогласные согласия».

Насколько удалось понять, занимаются ребята, в основном спортивной подготовкой: основы самообороны, броски-походы. А вот с символикой на шевронах дело у моих собеседников как-то совсем не заладилось. Вопрос: «Зачем казаку башлык?» – и вовсе погрузил обладателя формы терского войска в глубокую задумчивость.

Хотя, может быть, просто засмущались. Не каждый же день наезжают по их душу страшные корреспонденты с диктофонами.

Конечно, с детьми надо заниматься, кто спорит, и ЗОЖ – это хорошо. Хорошо хоть удалось выяснить, что шашки для выступлений у клуба сувенирные.

Место: Баксан, Кабардино-Балкария

Кабардинские дома здесь легко опознать по глухим стенам. У кабардинцев-мусульман считается, что окна, выходящие на улицу, – харам. Если проехать по улицам, глухих стен окажется примерно половина.

Хотя в целом ислам у кабардинцев вторичный – выше по ущельям, в труднодоступных местах до сих пор сохранились поселения кабардинцев-христиан.

Помнят здесь и то, что кабардинская княжна Мария Темрюковна была замужем за Иваном Грозным. В Нальчике даже стоит ей памятник, хотя справедливости ради надо заметить, что памятник – советского времени, а крестили княжну Кученей уже в Москве.

Зато в память обо всей этой истории кафедральный собор Нальчика имеет очень необычное посвящение – он Магдалининский, в честь небесной покровительницы царицы Марии. Однако, вернёмся в Баксан.

В округе этот город считается чуть не оплотом радикального ислама. В расположенном неподалеку Тырныаузе в 2000 прямо в храме после Литургии убили священника. На следствии убийца твердил о том, что, по воле Аллаха, православный священник жить не должен, но в итоге его признали невменяемым.

А в Баксане дружно погорели водочные ларьки. Причём перед пожарами хозяевам якобы подбрасывали записки: «Поддержи деньгами лесных братьев, или твой бизнес сгорит». В общем, то ли священный джихад, то ли банальный рэкет – пойди пойми.

По словам местных, водочные ларьки функционируют до сих пор – ещё с советских времён республика была и остаётся одним из мощных экспортёров спирта.

Православных храмов в Баксане когда-то было два: один закрыли до войны, а другой после. Но в 1959 году одна из прихожанок отписала приходу свой дом.

Так на ничем неприметной улице, посреди частного сектора в окружении соседей-кабардинцев возник Покровский храм; мы его нашли по крестам на воротах.

Отец Василий

Батюшка, который здесь служит, – балкарец. По его словам, в 90-е, как и многие в то время, он пережил период духовных исканий, побывал у протестантов, но, в конце концов, крестился в православии. Родные о его выборе не знали, даже когда он уже несколько лет диаконствовал. А его троюродный брат даже некоторое время был муфтием Нальчика.

– Родители, когда узнали о моём священстве, отнеслись, в общем, спокойно, – говорит отец Василий, – они уже были пожилые, я – поздний ребёнок. Родные тоже потом смирились. Сейчас иногда просят водички привезти.

Спрашиваю, как относятся к храму соседи.

– Хорошо относятся. Колокольню мы, правда, пока не надстроили, но вот звонницу поставили, в колокола звоним, никто не против.

Постепенно батюшка, явно смущённый журналистским вниманием (в поездке Кабардино-Балкарии меня сопровождала коллега из местных «Вестей», за что ей огромное спасибо), начинает говорить свободнее:

– Человек, к какой бы религии он себя ни причислял, должен чувствовать, что создан Богом, и реализовывать в себе это Божественное начало. Если он ему верен, если он творчески реализует свой потенциал – то всё будет хорошо.

И, наконец, по-видимому, прорывается совсем больное:

– Напиши, что мы не отдельно от России! Люди говорят: «вот Россия, вот Кавказ» – и так только увеличивают дистанцию. А мы – тоже Россия! Как сказал наш владыка: «Здесь Россия не заканчивается, она здесь начинается».

Вот, отче, так и пишу.

Рустам, кабардинец

В дороге с водителем, с которым мы ездили по Кабардино-Балкарии, завязывается неожиданный разговор про патриархальные ценности.

– А зарплата-то хорошая?

– А я не знаю, зарплату жена получает. Серьёзно, вот как карточки ввели – так карточка у жены, мне так удобнее. Да я вообще в мелочи не лезу, мне много не надо – чтобы было прибрано, и был ужин…

Помню, когда я женился тридцать пять лет назад, мать посадила нас с женой и сказала: «У твоего отца была очень мудрая позиция: он никогда со мной не спорил, ничего мне против не говорил, но поступал всегда по-своему».

И это правильно. Вот я разговариваю с друзьями, которые стараются, чтобы в семье было только их мнение, ну и что? Жена потом начинает что-то просить, она пилить начинает, полгода может продолжаться, и всё равно получится так, как хочет жена.

А у меня жена, если говорит: «Ты же не был против, ты же соглашался», – отвечаю: «Так получилось».

И у меня очень хорошая жена: она деревенская, а я городской, и она очень от многих хлопот меня избавляет. Ну, зачем я буду вникать, если жена всё сделает лучше?

Этому своеобразному отношению к патриархату я улыбалась, наверное, сутки. До тех пор, пока не выяснилось, от чего же именно бережёт Рустама его драгоценная супруга.

– В выходные отдохнуть не удалось. К сыну ездили на первое пеленание внучки.

Это у нас, когда ребёнка из роддома привозят, устраивается праздник, съезжается весь род. На свадьбу, на всякие там даты в первый год после свадьбы, на первое пеленание, на первые шаги…

Весь род – это родственники, не только близкие, но и всякие троюродные троюродных. Я иногда вот не хочу к кому-то ехать, говорю жене: «Я не поеду, я их не знаю».

«Ну, как же не знаешь, тридцать пять лет назад они были на нашей свадьбе».

А имя ребёнку у нас даёт старейшина рода. Ну, или кто-то из уважаемых родственников, кого попросили: как он назовёт, так и будет. Я вот всё хочу выяснить, кто меня в своё время назвал.

(Такой же обычай с именем ребёнка существует, кстати, и у черкесов).

А ещё на Кавказе очень не любят отчества – Вы ведь не обижаетесь? У нас только совсем большие начальники с отчествами – главу республики же не назовёшь просто по имени, правда?

Ну, вот я, например, не знаю, жив Ваш папа или умер – и зачем я буду его беспокоить?

Казаки где-то рядом

Город Майский; формально – город, по сути – большое село: сплошной частный сектор с садами, небольшие магазинчики, крошечный ДК.

Храм здесь Михаило-Архангельский, высокий, кирпичный, начала XX века. По местному преданию, во время одной из войн казаки увидели в Болгарии понравившийся им храм, нашли архитектора и принесли домой проект.

В советские годы храм закрывали, но обошлись милостиво: устроили зернохранилище, так что даже родной иконостас сохранился. Хотя в округе порушили много – на стенах висят иконы из деисусного чина, явно не местные.

Места здесь самые казачьи – в приходском музее сплошь фотографии красавцев-вояк с семьями. А на службе – бабушки, немного молодёжи да один дедуля с пышными усами. Впрочем, Вознесение – четверг, день будний.

Спрашиваю у местного священника:

– А вот раньше, рассказывают, в здешних местах казаки чужих в своих храмы не пускали?

– Да, если б у меня на входе казаки стояли, – вздыхает отец Димитрий, – полный храм народа был бы. А так – нынешние человек пятьдесят, обычный воскресный приход. Правда, мы на краю города – так бабушки к нам доходят аж с другого конца.

Есть у нас и атаман, и казаки, но на службах стоит человека два-три. Ну, правда, когда на приходской кухне бойлер сгорел, староста сразу у меня появился: «Мы слышали, бойлер сгорел? Так мы уже нашли благодетеля – новый купить».

А в целом я Вам так скажу: Бог не даёт землю тем, кто на ней не работает. Местные на земле работать не хотят – сдают туркам-месхетинцам. Турки приезжают семьями и работают, а местные едут отсюда, ищут, где богаче. Но и там у них земли не будет.

Вот такие были поиски. И всё-таки казаки потом появились. На празднике «Благословение вод» терцы, гордые своей миссией, провезли по городу во главе крестного хода большую икону Игнатия Кавказского, постояли шеренгой на молебне, выслушали благодарность архиепископа за участие.

Место: Станица Александровская, Кабардино-Балкария

Ещё одна обычная для этих мест станица: бесконечный частный сектор, сады. С перекрёстка выворачиваем к небольшому храму Александра Невского. Храм новый, прежний стоял в центре станицы, но на его месте теперь построили школу. В храме есть местная святыня – изображение Спасителя, отпечатавшееся на стекле киота.

С 2003 года при храме открыли приют – сейчас в нём десять мальчиков и десять девочек до пятнадцати лет, а ещё старшие. А всего за годы существования «Отрады» детей через неё прошло то ли семьдесят, то ли восемьдесят – по словам батюшки, в документах всё записано, но сам он считать уже бросил. Фактически все они – большая семья отца Сергия и матушки.

В сторонке от храма развернулась стройка: У небольшого домика здесь надстроен второй этаж, сбоку – ещё здание, возле него – незавершённая пристройка, вокруг – кучи песка.

– Вот это мы начали второй этаж строить и завязли. А там вот – огород, тут куры, есть гуси. Вон тот лес тоже наш, а ещё у нас десять гектаров под ячменём. Сейчас думаем сыроварню делать. Я смотрел по Интернету, есть такие — небольшие, итальянские. Для себя и для паломников, кто приезжает.

Входим в дом, батюшка продолжает махать руками:

– Там спортзал, владыка тренажёры подарил. Только сейчас пришлось всё сдвинуть – ребята живут, квартир ждут. Документы все давно оформлены, а квартиры им никак не выделят.

Отец Сергий

– Вы простите, я сегодня спокойно разговаривать не могу. Сегодня у нас старшие ЕГЭ сдают. Напридумывали тоже: проход на экзамен через кордон, писать под камерами – ну, кто нормально напишет в такой-то обстановке?

Началось у нас всё в 2003. Хотели делать то ли детсад круглосуточного пребывания, то ли приют – как раз думали. И тут проявился лик, а потом нам подкинули первую девочку.

Просто оставили возле домика прихода детскую переноску с ребёнком. А в вещах был крестик и свидетельство о крещении с именем Ева. Мы тогда оставили ребёнка здесь, не стали сдавать в детдом – ждали: вдруг мать объявится.

Через месяц пришла опека. Если бы мы ребёнка прятали, нам бы, конечно, нагорело, но, поскольку её видела вся станица, то как-то и обошлось.

А мать потом действительно объявилась – мусульманка, родила тайно от своих, несколько месяцев платила няньке. А потом, видимо, деньги закончились, так решила подкинуть в храм, а перед тем покрестить, чтобы точно взяли.

Нас показало местное телевидение, и в сентябре пришли трое мальчишек – беглецы из детских домов. Пришли, осмотрелись, ушли, вернулись, привели ещё – и к октябрю 2003 их было десять.

Край у нас мусульманский, поэтому священники в советское время имели послабления – у нас, например, батюшка открыто ходил по домам крестить. В других местах не ходил, а у нас разрешали, поэтому Церковь у нас как-то уважают. Ну, и опека дала нам этих десятерых.

То есть, сначала местный министр образования сказал: «Попам детей не давать». Потом сменили министра. А потом опека смотрит: не бегут. Пошутили: «Чем вы их мажете?», – да и махнули рукой – на десять-то детей.

А потом смотрят: «Не бегут и всё». С тех пор, как только детей где-то отобрали, опека звонит: забирайте. Русские, кабардинцы, балкарцы, осетины, были турки – всех везут к нам.

Сначала мы планировали, что приют будет для мальчиков, а потом пошли братья-сёстры. Стали брать и девочек. Старшая уже замуж вышла, родила, квартиру дали, а живёт всё равно с нами. Ну, а что она будет там одна, если муж в армии?

У нас тут не детдом, где в восемнадцать выставили – и до свидания. Меня иногда спрашивают: «Сколько у Вас детей?» А я отвечаю: «А как их определять?»

В местной школе, когда спрашивают: «Ходит ли батюшка на собрания?» — директор отвечает: «Я его и так каждый день вижу». Сейчас вот, например, привезли шестерых братьев и сестёр (никогда такого не было) – от двух до четырнадцати. А старшая девочка там ходит в третий класс; взрослая уже, куда её к маленьким? Сидели с директором думали, не придумали пока.

Несколько парней отслужили армию, а вернулись всё равно к нам – мы хоть какую-то работу им найдём.

Помню, региональный министр МЧС приезжал с проверкой, ох и перепугались мы тогда. А проверяющий подчинённому говорит: «Все неполадки описал? Ну, неделя тебе на исправление». И они нам сигнализацию поставили. Мы потом с ними дружили: когда двое ребят из армии вернулись, я звоню: «Возьмите». Пока служат, у нас это считается очень хорошее место.

Колхоз соседний тоже помогает. Если что-то заканчивается, я, бывает, председателю звоню: «Владимир Иванович, попрошайки беспокоят».

Праздники и подарки в школе устраиваем для всех. Сначала мусульмане от подарков на Рождество отказывались: дескать, мы не христиане. А я спросил: «А что, добро надо только своим делать?»

Спортзал здесь, помню, открыли для всех, так мальчишке-мусульманину мама звонит, а он отвечает: «Я в церкви, домой сейчас приду».

Мы выходим обратно к воротам, у забора стайка пацанов возится с мопедом. Батюшка кивает головой: «Наши».

Пятигорск

Столица епархии Пятигорск известен широко. Санаториями, курортами, знаменитым озером Провал, в галерее которого собирал на реставрацию Остап Бендер. Однако для того, чтобы рассмотреть город по-настоящему, с центральных парадных улиц и от санаториев на склонах Машука надо уходить.

Тогда вам откроются узкие улочки с домиками в промышленном стиле начала XX века, редко-редко двухэтажными. Здесь частный сектор – с лабиринтами бесконечных пристроек и кустами плетистых роз во дворах – легко соседствует с официальными учреждениями.

А потом лабиринт проулков может вообще оборваться, открыв какой-нибудь новопостроенный стеклянный торговый центр этажей на десять. А мимо храма пройдёт супружеская пара и женщина в национальном платье, всю дорогу будет с очень советской интонацией «доставать» супруга: «Нет, ты скажи, это что, мусульмане так делают?» — и скроется в дверях ближайшего дома.

Средства на местный Спасский собор когда-то по подписке собирали по всей России. В 1930-е собор закрыли, но разобрать не смогли – пришлось взрывать. А потом на освободившемся месте так ничего и не построили – был сквер. Сейчас воссозданный собор вновь стоит на своём месте.

Как и второй городской собор, судьба которого сложилась не менее трагично.

Когда-то, когда в XIX веке до Пятигорска дотянулась железная дорога, храм Михаила Архангела выстроили на свои средства жители местного рабочего посёлка.

В советские годы церковь оказалась на территории хладокомбината, руководство которого не придумало ничего лучше, как использовать храм под склад химикатов. Кровля куполов от этого разрушилась, а белый камень, из которого она сложена, потемнел.

Сейчас собор восстановлен, но они так и стоят рядом: храм и комбинат. А в кафе тут же продают очень вкусное мороженое.

Один день владыки Феофилакта

Когда поездка на Кавказ только задумывалась, возникла простая и, вместе с тем, очевидная идея репортажа: а что если просто один день поездить «хвостиком» за правящим архиереем, тщательно фиксируя происходящее.

К счастью, в епархии к просьбе об этом отнеслись с пониманием. И вот что из этого получилось.

8.30. Пятигорск. В назначенное время отзваниваю водителю, который должен заехать за мной в гостиницу. Надо сказать, что в прошлые дни я путешествовала на машинах священников, среди которых (не смейтесь) была даже одна жёлтая «Калина» (кстати, вполне приличная на ходу, только что двери всякий раз приходилось отпирать снаружи ключом). По Кабардино-Балкарии мы и вовсе два дня колесили с наёмным водителем. Так что в этот раз появление автобусика «Фольксваген» с очень серьёзным человеком за рулём скорее позабавило: дескать, бывает.

Покрутив по городским улицам, водитель вырулил куда-то на окраину, и за окнами потянулись вывески: «приём лома», «соки-напитки» вкупе с обязательным «шашлык». Подумалось: ездят же такие серьёзные машинки по таким районам.

Между тем, машина нырнула в густой лес; через какое-то время стало ясно: мы поднимаемся к вершине Бештау. Потом выяснилось: с пассажирского места я пропустила указатель на Бештаугорский Второафонский монастырь, где находится и архиепископская резиденция.

Лес за окном стал давать просветы, и вид открылся настолько волшебный, что его портило разве что тёмное стекло. От мысли остановить машину удерживала ширина дороги – двум машинам тут не разойтись; вид водителя как-то тоже показывал, что опаздывать не стоит.

8.50. Наконец, не добравшись где-то треть высоты до вершины, автобус въехал в монастырские ворота, развернулся на небольшой мощёной площадке и замер. Мой порыв подхватить сумку («ручка, блокнот, диктофон») был остановлен строгим: «Выходить не надо. Владыка сядет в машину, и мы поедем».

Владыка вышел, пригласил в резиденцию, напоил кофе, трогательно ломая шоколадки:

«У нас тут, знаете, от перепада высот иногда шалит давление. Такой рельеф: вроде и дорога всё время вниз, а потом глянешь на высотометр – ещё на пятьсот метров вверх забрались.

Поэтому не могу без кофе. Не пью две недели в году: первую седмицу Великого поста и Страстную. Надо же чувствовать себя в чём-то аскетом».

Специально для граждан, особо интересующихся архиепископскими резиденциями, сообщаю: не считая холла в нижнем этаже, зимний сад, небольшая столовая с камином (отопление в монастыре провели, но только в прошлом году переключили с электричества на газ), кабинет, ризница, келья.

Из предметов роскоши замечены подзорная труба и потрясающий вид за окном. По признанию хозяина, бывают дни, когда в Пятигорске серо и пасмурно, а монастырь стоит выше облаков и поэтому над ним солнце и синее небо. По замечанию окружения, чаще случается наоборот.

Впрочем, все эти небесные красоты находятся в общественном пользовании: помимо архиерея, в монастыре двенадцать человек братии, а прямо под монастырской оградой на отсыпанной и укреплённой за последние годы площадке вот уже десять лет проводят молодёжный лагерь «Зеленый Афон».

А вот храм в монастыре пока небольшой – собор строят.

Впрочем, экскурсия долго не продлилась – владыку ждали в «Доме для мамы».

Из разговора в машине: Может быть, где-то это и будет восприниматься странно, но я всегда говорю братьям-мусульманам: «Если вы веруете в одного Бога, значит ваша вера недалека от истинной».

Они же не в языческое многобожие верят, и не в макаронного монстра какого-нибудь – а значит, с ними есть с чего начинать разговор.

И ещё: если Вы заметили, у нас стоит много поклонных крестов. Я всегда говорю: «Крест – это знак безопасности».

Очень часто, собираясь ехать к нам на Кавказ, люди спрашивают: «А у вас безопасно?» Можно, конечно, понаставить везде баннеров с улыбающейся горянкой и подписью: «Добро пожаловать на Кавказ», но толку от них не будет. А крест – это знак: «Тут – свои».

Мы же очень часто в сложных ситуациях ищем своих, чтобы попросить у них помощи. Вот, например, в Турции я понятия не имею, где российское посольство и консульства, но точно знаю, где храмы.

У нас тоже бывает: женщина, например, приходит в храм и у служительницы за свечным ящиком спрашивает, как пройти на рынок и как вести себя там, чтобы не обманули.

Из разговора в машине: У нас на Кавказе особое отношение к собственности. Люди здесь живут так: накопили – купили что-то, ещё накопили – ещё прикупили. Поэтому я иногда говорю властям: оставьте здесь хоть что-то в федеральной собственности – как знак присутствия не просто отдельных людей – государства. Но им проще раздать всё в частные руки.

10.00. «Дом для мамы». Ессентуки. Двухэтажный особнячок, бывшая епархиальная резиденция. Сейчас здесь размещается служба помощи кризисным семьям – аналогичный проект есть у московских «Отказников».

Через местный «Дом» можно получить направление на консультацию педиатра, юриста или психолога, ста тридцати семьям помогают продуктами; если в подопечной семье становится совсем тяжело, в «Доме» можно пожить.

Сейчас здесь живут две семьи; третья мама – с грудничком и дошкольником только что съехала. Семьи попадают сюда по совету прихожан, часто – по направлению органов опеки.

Помогают всем, независимо от вероисповедания. Причём самые хлопотные случаи центра – это именно девочки-мусульманки: там и нежданная беременность скрывается до последнего; вывозить их без документов из каких-то дальних мест тоже приходилось.

Среди волонтёров много студентов местного социального университета. Волонтёры собрались, ждут архиепископа.

Его выступление тут же сменяется правкой документов, выяснением того, что какие-то прошения центра в епархию утверждены и подписаны («Ой, а мы хотели к вам ехать!») Потом начинаются разговоры с волонтёрами.

– Владыка, у меня есть подопечная, она баптистка. Там очень сложная ситуация – мысли о суициде. И получается: я не могу говорить с ней о вере и не говорить не могу. Как быть?

– Если мы будем предлагать помощь в обмен на веру, то ничем не будем отличаться от людей, которые мучили Женю Родионова.

Ваша подопечная – христианка. Обратите её взор к Богу, почитайте с ней псалмы – в нынешней ситуации этого будет достаточно.

Вообще при сотрудничестве с другими конфессиями есть область вероучительная, где нам бесполезно убеждать друг друга. А есть область социальная, где мы должны сотрудничать.

Есть такое мерзкое понятие «толерантность, веротерпимость» — как будто мы должны терпеть проявление других религий. Но на самом деле никакая это не терпимость – это – как на улице: вот есть дом мой, а есть – моего соседа. Я же не терплю соседа, его дом – это просто не моё.

Около 11.00. Из «Дома для мамы» ускоренным темпом едем обратно в Пятигорск – у владыки Феофилакта прямая телефонная линия.

Вообще листочки с телефоном приёмной архиепископа висят на дверях во всех приходах. Дозвониться по нему не просто реально – рассказывают: звонки особо возмущённых граждан в одиннадцатом часу вечера тоже бывали.

Кроме того, раз в пару месяцев устраивается прямая линия, когда архиепископ сам сидит на телефоне и отвечает на звонки.

11.26. Пятигорск, здание епархии. К началу прямой линии припоздали, владыка немедленно садится на телефон.

Звонки самые разные.

– Дочь в монастыре перестала кушать, помогите.

– Хотим поблагодарить Вас за проведение конкурса…

– Помогите поставить туалет возле храма.

– Благословите, ложусь в больницу…

Но самое интересное начинается, пожалуй, после того, как кладётся трубка – работа со звонками.

Для бабушки немедленно вызванивается священник из прихода рядом с больницей. Он навестит её на следующий день после госпитализации.

С туалетом выясняют долго, оказывается, что таковой возле храма есть. Но вся беда в том, что принадлежит он городской администрации, вход туда платный, а идти навстречу храму городской голова никак не хочет. По интонации в голосе слышно, что воевать с городскими властями настоятель замучился.

Решают: пусть храм ставит свой, временный, и администрации будет стыдно.

Юную поборницу аскезы владыка тоже помнит: когда-то она просила благословение учиться в Сергиевом Посаде на регента, и в соседний Ставрополь ехать наотрез отказалась. Не поступила, вернулась, выбрала монастырь посложнее. Надо бы переводить в Георгиевский, но сначала – разобраться.

– Здравствуйте, у меня для Вас послание с небес, оно на флешке…

(Мамадорогая! Какая, интересно, на небесах файловая система?)

– Мне уже за семьдесят пять. Много лет назад меня крестили в Армянской церкви, и, когда я слышу наш язык, всё внутри прям поднимается. А вот причащаюсь много лет в православном храме. Кто я?

(Потрясающе! Пока большинство из нас ищет себе хоть какую-то культурную традицию, человек сохранил в себе целых две).

– Дочка хочет усыновить ребёнка, а я сомневаюсь, что её муж сможет его принять…

Кажется, епископат у нас работает заодно и за психологическую консультацию. Тем не менее, звонившей тут же выдаются координаты «Дома для мамы», где среди подопечных есть и семьи с приёмными детьми: поехать, поговорить, посмотреть, как оно бывает на самом деле, ещё раз оценить свои силы.

Пока телефон ненадолго замолкает, спрашиваю про отношения с мусульманами и отца Василия из Баксана.

– Знаете, на самом деле, там в семье всё было очень непросто. Но, главное, когда он крестился, то не замкнулся в себе, не замотался в чёрное, что, в общем, чуждо и православию, а остался социальным.

Ну, и так, потихонечку, начал воцерковлять всю семью. Сейчас у него и сестра в Нальчике на клиросе поёт.

И, может быть, это странно воспринимать где-нибудь в Средней России, но вот мне здесь, на Кавказе, воевать нельзя – надо договариваться. Епархия же пёстрая. Потому что, стоит сделать резкое заявление здесь, в Пятигорске, а где-нибудь в Карачаево-Черкесии мне его тут же вспомнят.

И вообще во всякой борьбе нужно знать меру: должно быть праведное возмущение, но не праведный гнев. Апостол Павел, например, говорит: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром».

– А что у вас с крестными ходами?

– Не частим.

Один регулярно идёт на Антипасху. Ещё есть праздник «Благословение вод» – там мы вспоминаем эпизод из жития Игнатия Кавказского, который освятил озеро Провал, ну и заодно благословляем курортный сезон – чтобы люди лечились не просто так, а с молитвой.

Ещё один крестный ход ежегодно – общеепархиальный, посвящён какому-нибудь особенно памятному событию или святому. В этом году, например, семисотлетие преподобного Сергия, и у нас по приходам передают частицу его мощей и мощей святых Кирилла и Марии.

Но, по-моему, просто крестный ход – это недостаточно. А вот когда к нему приурочены какие-то события – концерты, открытые уроки, социальные акции. И человек заходит в храм – а там, помимо молитвы, ещё и это, и то. Вот тогда у него есть повод остаться.

Телефон продолжает звонить.

Выпускники православной гимназии сдают ЕГЭ – просят молитв.

Кто-то не может наладить отношения с родными – просит совета.

В общем, жизнь во всех проявлениях.

14.10. Звонки, наконец, прекращаются. Здесь же в кабинете накрывают обед, но он больше походит на военный совет: обсуждается программа поездок на ближайшие дни. И в ней надо найти окно, потому что звонили с местного телевидения, хотят записать передачу совместно с муфтием…

15.10. Едем в Минеральные Воды. Хозяева компании по разливу минеральной воды просили освятить производство.

Из разговора в машине: У меня обычно условие: если я где-то что-то освящаю, обязательно должен поговорить с коллективом, с людьми.

Ну, и конечно, мы освящаем только вещи полезные – вот сейчас, например, безалкогольные напитки, соки. (Со вздохом) Хотя с просьбой освятить всякие целебные коньяки, бьющие прямо из земли, звонят гораздо чаще.

16.00.Машина долго кружит по Минеральным Водам и, наконец, подруливает к цеху. По дороге владыка перебрасывается несколькими фразами с секретарём о том, где в этом районе города находится ближайший храм.

Компания большая – несколько сотен стабильных рабочих мест в этом регионе – важно.

Народ, кажется, всё-таки пришёл по просьбе начальства, но и любопытство на лицах читается. Воцерковлённых в толпе видно, остальные косятся на них и подравниваются.

Служат молебен, потом владыка немного говорит о работе и молитве.

Цех освящают, но гостеприимное руководство ведёт ещё пить чай.

За столом, помимо руководства компании, сидит представитель банка-партнёра, молодой человек лет тридцати, всё происходящее ему явно любопытно.

– Скажите, а правда, что Церковь не одобряет занятия ростовщичеством?

– Ну, современные деньги в банках – это скорее ресурс. А как Вы относитесь к созданию национальной платёжной системы?

На сем, кажется, благочестивая пикировка окончена. Дальше собеседники спокойно обсуждают этику.

– Скажите, владыка, а как определить меру амбиций в развитии компании?

– По мере внутренней свободы. Если из-за компании нет времени на семью, если компании выше других ценностей, черта почти пройдена.

Сегодня людей подсаживают на бренды, бизнесменам внушают: если у тебя нет того-сего, если личный самолёт за тобой прямо к зданию аэропорта не подъехал, то ты неуспешен.

На самом деле, это неверно. Должно быть самоограничение, этика без самоограничения мертва.

И нужно уметь сомневаться – в самом себе, в собственных решениях. Это помогает найти путь.

– А как быть, если ты уверен: если ты не проработаешь двенадцать часов, весь твой бизнес рухнет?

– Знаете, Давид сказал: «Если не Бог сохранит дом, напрасны труды стерегущего». Нужно принадлежать не делу, а только Богу и тем людям, которых он тебе дал.

17.53. Пятигорск. На обратной дороге выхожу из машины у гостиницы. День был сложный, неужели закончился? И, по-моему, в Пятигорске это был первый за всё время моей командировки день без дождя.

А перед глазами стоит самое яркое впечатление дня: утром со склона Бештау на горизонте отчётливо, как мираж, было видно две белые вершины. Эльбрус.

Как поехать:

Сейчас это, пожалуй, основная проблема. Паломническая служба в епархии есть, но с путешественниками издалека они пока не работают.

Зато придумали выдавать лицензии экскурсоводам, с которыми работают местные турфирмы. Такой специалист и по храмам проведёт квалифицированно, и в богословских вопросах очевидных ляпов не наделает. Спрашивайте документы.

Что увидеть:

Древние и современные храмы, статую Христа Воскресшего. Людей.

Помимо древних храмов – в Нижнем Архызе и на горе Шоана, в Сентах – свои святыни – чудотворные иконы и частицы мощей — здесь есть почти в каждом храме, в одной только Кабардино-Балкарии о них издан нетонкий справочник. Но, чтобы объехать все, придётся несколько дней колесить по краю на машине – общественный транспорт между городами и станицами здесь, увы, ходит нечасто.

Попробовать:

минеральную и питьевую воду самых немыслимых сортов. (Мой личный словарный запас пополнился названием «ледниковая талая»).

Осетинские пироги с разными начинками и названиями.

Балкарские хычины. (Будьте осторожны: в некоторых киосках Пятигорска хычины отождествляет с беляшами, а продают под их видом что-то и вовсе непонятно, и, скорее всего, дрожжевое – это подделка!)

Правильный айран – который сам добровольно из кувшина не льётся.

Правильную форель – рыбку, свежевыловленную в горных речках, длиной не более ладони. Её особенная ценность в том, что она обитает почти в верховьях рек в такой ледяной воде, где почти ничто другое не живёт, и совершенно нежирная.

Внимание! В местных осетинских кафе оставшуюся еду принято забирать с собой – вам завернут. Иначе хозяева решат, что вам не понравилось.

• Читайте также — Кавказский дневник: Лик Христа на скалах, аллея философов и православные бараны

Корреспондент ещё раз выражает искреннюю благодарность архиепископу Пятигорскому и Черкесскому Феофилакту – за приглашение и тёплый приём. А также сотрудникам епархии, местному священству, представителям землячеств и прессы – за помощь в поездке и сборе материалов.

Фотографии автора и Пятигорской и Черкесской епархии