– Недавно все СМИ растиражировали новость: россияне стали реже путать -ться и -тся. К такому выводу пришли организаторы акции «Тотальный диктант». Мы действительно становимся грамотнее? Или это «нас возвышающий обман»?
– Надеюсь, коллеги действительно опираются на серьезную статистику. Хотя, знаете, я действительно в последнее время обращала внимание именно на -тся/-ться, на то, что мне стали реже попадаться эти ошибки. В письмах, которые прилагались к резюме, например, в соцсетях. О статистике я говорить, конечно, не могу, но вот так, «на глазок» – да, реже. Даже интересно, в чем причина. Может, программы автокоррекции стали совершеннее?.. Не думаю, что по этому показателю можно судить об уровне грамотности вообще.
Ксения Туркова – ведущая рубрики «Мнимый больной»
– А какую языковую проблему вы сейчас считаете самой актуальной? Низкий уровень грамотности, неумение выразить свои мысли, неспособность к коммуникации или…?
– Тут бы надо говорить не «или», а «и». И то, и другое, и третье. Но если уж надо что-то выделить, я бы о коммуникации поговорила. Есть одна проблема, которую я называю «проблемой неработающих переключателей». Когда человек не может легко и быстро перейти от одного стиля речи к другому: от жаргонного к официально-деловому, от литературного к разговорному. Да какое там «легко и быстро», вообще не может перейти! Не понимает, в каких ситуациях уместно использовать жаргон (или даже мат), в каких это вообще невозможно. Не умеет отслеживать и менять интонацию – ни в устной речи, ни в переписке. Не умеет оценить собеседника, ситуацию общения.
Я слежу за этим внимательно, наблюдаю, пытаюсь понять, с чем связан этот сбой. И какие-то предварительные выводы можно сделать. Дело в том, что этим в массовом порядке «страдают» те, кому до 25. И это можно объяснить тем, что у них общение «в реале» было уже во многом заменено онлайн-общением. Чатами всевозможными. А законы чатов – это не законы живого общения, с их тонкими настройками. Я человек радийный, поэтому мне проще в терминах радио говорить: мы же в коммуникации неосознанно задействуем целый пульт с набором микшеров. То один выведем, то другой. Громче-тише, выше-ниже.
Этот «пульт» мы осваиваем с детства, но именно в ситуациях живого общения. Нас корректируют, когда мы выводим не те микшеры – корректируют родители, учителя, собеседники, сами ситуации, наконец. А интернет-чаты – это коммуникация плоская, без нюансов.
И вот такое «дитя чата» выходит в реальный мир, где бывают старшие-младшие, начальники-подчиненные. И оказывается, оно, дитя, совершенно не умеет подбирать речевые ключи к этому реальному миру…
Для меня эта проблема сейчас выходит на первый план, а вовсе не -тся и -ться.
– Вы часто в фейсбуке пишете небольшие заметки о словах, которые как-то точно отражают момент, характеризуют нашу жизнь и разные ее проявления. Какое слово (или слова, выражения) сейчас для нас определяющее?
– Понять бы еще, кто такие «мы»… Буду лучше о себе. Для меня это слово «доверие». Евгений Григорьевич Ясин, которого я очень люблю и ценю, с которым мы много времени провели в эфире (в программе «Выбор ясен») как-то сумел мне внушить, что доверие – это главное не только для человека вообще, для семьи, к примеру, но и для экономики, политики, для всей жизни государства. Есть доверие людей к власти (а власти к гражданам) – будут нормальные экономические отношения, между всеми властными ветвями. Не будет доверия – ничего не будет.
Это кажется таким простым, таким неважным, правда? Какое-то там доверие. Курс евро и стоимость барреля нефти, вот о чем надо говорить!.. А вот и нет.
Цены на нефть, курсы валют, цены в магазинах – это результат тотального недоверия, когда все не доверяют всем. Так что – «доверие», вот мое слово.
– В нашем современном языке, наполненном всякими селфи и воркшопами, осталось много советского? Что именно? Может быть, что-то советское сейчас возвращается?
– Канцелярит остался совершенно советский. Язык, которым пользуются современные чиновники. «Все субъекты РФ вошли в отопительный сезон по разному сроку», «цель всех этих мероприятий для того, чтобы развить»… Уродцы какие-то, речевые уродцы. В последнее десятилетие вдруг валом повалили аббревиатуры, и тоже уродливые: все эти МБОУ СОШ, МУДО. Наберите в Яндексе последнюю аббревиатуру – вам вывалится целый список «МУДО в Москве и области». Что это, зачем? Сложносокращенные слова – гумконвой, маткапитал, кабмин, совфед – тоже очень советские. Вдруг стал всплывать этот затонувший корабль. Иногда, как в случае с МУДО, смешно, но по большей части раздражает и даже пугает немного.
– Кстати, о воркшопах. Какие заимствования вы считаете полезными, а какие – вредными?
– Я могу считать что угодно, но решать-то всё равно языку. А он подходит к решению этого вопроса исключительно прагматически: если нет аналога в русском языке, если не получается его подобрать, хоть режь, – значит, останется заимствование. А куда деваться-то?
Самый простой пример – с ресепшен (ресепшн? рецепция? – до сих пор не устоялось). Как назвать это место, куда мы приходим в гостиницах, бизнес-центрах, чтобы получить информацию, зарегистрироваться и т.п.? Администратор? Справочная? Регистратура? Но все эти слова уже «заняты» в языке! Они закреплены за совершенно определенными понятиями. Ресепшен (я пока пишу так) включает в себя понемножку от каждого слова, но не равно каждому из них. Вот оно останется.
Есть, с другой стороны, бизнес-ланч. Это понятие пришло к нам с таким заимствованным наименованием. Но сейчас многие «переодели» его в русские одежки, я всё чаще вижу, как в кафе и ресторанах предлагают «деловые обеды». Не совсем точный заменитель, тоже есть свои нюансы, но почти, почти. Так что «бизнес-ланч» может со временем сойти на нет.
Марина Королёва, Ксения Туркова. Фото obtaz.com
– Почему люди так любят обсуждать языковые вопросы? И часто уходят от сути какого-то вопроса именно к обсуждению грамотности. Это бывает очень хорошо видно по спорам в фейсбуке («Научись грамотно писать, а потом спорь тут»).
– То, что вы описываете, с уходом к обсуждению грамотности, вообще-то очень напоминает намеренный увод от темы. Самый распространенный вид троллинга, по-моему, когда начинают цепляться к ошибкам. Но если мы не о таких случаях – да, очень любят порассуждать на языковые темы.
Я осенью прошлого года в Ярославль ездила, в областной библиотеке была большая встреча. Захожу в зал – двести человек. Если честно, я подумала, не ошиблась ли дверью. Это что, все пришли послушать про русский язык, вопросы задать?..
А не было других вопросов. Ни про Путина, ни про «Эхо Москвы» никто не спрашивал, хотя никто не запрещал, не ограничивал, хоть вслух, хоть в записках могли спрашивать о чем угодно. Нет, только язык. Почему?..
У меня есть на это почти дежурный уже ответ: русский язык – это едва ли не единственное сейчас, что нас объединяет. От Калининграда до Владивостока, от президента до бомжа, от «крымнаш» до «несистемной оппозиции» (ненавижу это навязанное нам наименование). А еще – каждому говорящему по-русски кажется, что язык принадлежит ему, раз уж он на нем говорит, и он знает о нем всё! А о том, что твое, неотъемлемое твое, как же не поспорить с соседом, который тоже считает это своим!
– Какие вопросы чаще всего присылали слушатели программы «Говорим по-русски»? Что их больше всего интересовало?
– «Как ударить», ударение в словах – самый частый вопрос, наверное. Как написать, орфография. Сочетаемость слов. Заимствованные слова, конечно, особенно новые заимствования. Непонятные слова (например, термины). Происхождение слов. Значение и происхождение фразеологизмов.
– А каких проектов, связанных с языком, нам не хватает? Образовательных и медийных.
– Их просто не хватает, да и всё. Их должно быть больше, разных. Но тут есть одно «но». Поскольку я прошла, кажется, через все возможные виды таких проектов на радио и ТВ, продолжаю писать колонки в газету, выпускала книжки о языке, – я могу об этом говорить, тем более с вами. Рассказывать о языковых трудностях легко и весело, просто и увлекательно – это отдельная работа. И не каждому это дано.
С одной стороны, возьмись за это человек без глубокого филологического образования, неизбежна профанация. Когда специалисты слушают и морщатся: что за околесицу несет… С другой – серьезный ученый почти неизбежно придет к тому, что изложение будет тяжелым для «непосвященных». Сразу будут вспоминаться школьные уроки, правила эти зубодробительные.
Способность говорить о сложном просто, не перегружать зрителя-читателя-слушателя, но и не профанировать предмет – это штучный такой товар. Искать надо не столько «форматы» проектов о русском языке, сколько людей, которые способны вот так о нем говорить. Их мало.
– Многие любят говорить: «Журналисты сейчас сплошь безграмотные. Вот в советское время за ошибки увольняли – и был порядок!» Как бы вы оценили по 10-балльной шкале речь современных журналистов? В чем их главная проблема? Мне, например, кажется, что проблема сейчас не в грамотности, а в том, ЧТО журналисты говорят. По мне, так пусть бы говорили «мусоропрОвод» – лишь бы не занимались пропагандой и не врали.
Марина Королёва. Фото obtaz.com
– С последним соглашусь, про мусоропрОвод и пропаганду. Хотя, если дойдет до дела, нас с вами этот «мусоропрОвод» всё равно будет безумно раздражать. Почему он так говорит?! Коварство журналистских ошибок как раз в этом – они отвлекают от смысла, перетягивают на себя «одеяло внимания». Так что в идеале – чтобы без пропаганды и с «мусоропровОдом». Но где он у нас, идеал?
Про оценки по 10-балльной шкале – пусть будет 6, ладно. Но тут опять нужно договориться, о какой мы журналистике: об интернет-изданиях, радио, телеканалах, газетах, журналах? Иначе получается та самая температура, которая общая по больнице. Да и внутри этих довольно условных подразделений все очень разные. Есть издания, каналы и станции, которые хоть как-то следят за правильностью речи и текстов, есть те, которым всё равно.
– Кстати, какого журналиста вы бы скорее взяли на работу: гладко, без ошибок говорящего, но скучного, или не очень грамотного, но яркого, талантливого и принципиального?
– Первый вариант – точно нет. Неинтересно. А вот во втором варианте (яркий, но не очень грамотный) всё дело в степени этого «не очень». Если это полная безграмотность, «двойка по русскому» – нет, с этим уже ничего нельзя сделать. Если просто случаются ошибки, это вопрос упорства и времени. И мониторинга. С этим можно справиться, если человек талантлив по-настоящему.
– Язык вражды сейчас пошел на спад? Или я выдаю желаемое за действительное?
– Такого накала, такой концентрации, как это было в позапрошлом году и примерно до середины прошлого, уже нет, всё верно. Но шлейф, который он оставил, этот язык, останется надолго. Как и то, что на федеральных каналах новости перестали быть собственно новостями и перешли в разряд оценочных комментариев.
– Обычно лингвисты страшно толерантны. Неужели нет на свете слов и выражений, услышав которые, хочется схватиться за пистолет?
– У меня есть, а как же! Вздрагиваю от «вклЮчит» и «звОнит», всегда обещаю, что буду отстреливаться, если эти ударения сделают нормой. В последнее время у меня появился еще один объект ненависти: слово «духовитый». Так я ненавидела в советское время похожее слово, «боевитый».
Будь я карикатуристом, нарисовала бы эту парочку: «боевитого» с «духовитым».
– Наш традиционный вопрос в конце. Какими словами вы бы успокоили тех, кто думает, что русский язык умирает?
– Он еще не раз простудится на похоронах тех, кто говорит, что он умирает.
Читайте также:
- Неграмотность – это как жирное пятно на галстуке от Армани
- Максим Кронгауз: Я пятнадцать лет успокаивал, надоело
- «Выражения, пропахшие нафталином, мы сейчас слышим каждый день»