Многие бо люди дивятся мужественному твоему храбрству.
И радуются, что Бог тебя принес к великому государству,
Поне же всегда против супостатов лица своего не щадишь,
К Богу, царю и ко всем человекам правду творишь. –
Это сказано про князя Димитрия Пожарского.
Начну с воспоминания. Ничего удивительного, что для меня потрясением стала первая поездка в Суздаль – в летние каникулы, после первого класса. До сих пор помню то ощущение русской сказки, город, в котором остановилось время. Побывал я тогда и в Спасо-Ефимиевом монастыре. Там и увидел могилу князя Пожарского, которая выглядела удивительно невзрачно: барельефный портрет витязя, низенькая плита. И здесь похоронен легендарный спаситель Отечества!
Князь Пожарский. Фото: mezanin, photosight.ru
Это имя я знал, оно воспринималось, как один из синонимов доблести и знали мы его, конечно, в связке с «гражданином Мининым». Правда, неподалёку, в сквере стоял вполне представительный памятник Пожарскому – не в полный рост, зато с имитацией кремлёвской стены в композиции… Конечно, я тогда не знал о горестной судьбине могилы героя. В конце XVII века усыпальница Пожарских пришла в запустение.
Ещё через век её разобрали, а надгробные плиты употребили для строительства новых монастырских построек. Только в середине XIX века великие князья, посетив Суздаль, опомнились и внесли первый взнос в будущий мемориал Пожарского. Через 25 лет, по всенародной подписке, над новой могилой Пожарского возвели часовню. А в 1932-м году, за несколько лет до того, как советские идеологи повернутся лицом к историческому прошлому, неистовые ревнители революции снесли часовню.
Было в те годы такое разрушительное настроение:
Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского.
Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить —
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно им мы не свернули шею,
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь, они спасли Рассею!
А может, лучше было б не спасать?..
Это – Джек Алтаузен. Сколько всего в каждом из нас намешано – и как уродливо это порой проявляется, особенно – в смутные времена. Алтаузен погибнет, как герой, под Харьковом, в 42-м, спасая не только Советский Союз, но и «Рассею», которую, видимо, презирал – если не пересмотрел своих взглядов в военные годы.
Много лет место захоронения Пожарского пустовало… Офицеры, служившие в Суздале в годы войны и в первые послевоенные годы, узнав о могиле Пожарского, писали в Москву, требовали установить достойный памятник. Власти вроде бы соглашались, но руки не доходили до Суздаля… Один полковник, как мог, привёл в порядок место захоронения, даже останки часовни разыскал и собрал. Он писал: мне стыдно перед пленными немцами, которых немало было в монастыре, что мы махнули рукой на могилу всенародного героя, славного полководца. Стыдно! Из Москвы отвечали: восстановление часовни невозможно, но достойный памятник а могиле героя будет сооружён.
Но только в пятидесятые годы в городе открыли памятник спасителю Отечества, ещё через десять лет более-менее благоустроили его могилу.
Мы с детства восхищались союзом двух патриотов (слово тандем тогда употребляли только любители велоспорта), воина и купца, спасших Отечество от интервенции. О патриархе Гермогене тогда вспоминали нечасто – уж так трактовали историю. Помню, с каким ужасом я читал, что в Кремле хозяйничали захватчики, что приходилось выбивать их из нашей лучшей в мире крепости… В советские годы было принято говорить именно об интервенции, хотя точнее другая формулировка – Смутное время. Напасть, болезнь, поразившая и государство, и народ; болезнь, которую необходимо было преодолеть молитвой и ополчением.
Что такое смута? По Далю, «общее неповиновение, раздор меж народом и властью». Эпидемия. Гибельная атмосфера, в которой царит смущение умов, «шатости и нестроения», как говаривали наши церковные писатели. Русь ослабла, потеряла волю, сама себя потеряла…
В те же школьные годы я впервые посмотрел фильм Всеволода Пудовкина «Минин и Пожарский», который с наслаждением пересматриваю время от времени. Фильм старенький, довоенный, который (спасибо обветшалой плёнке!) воспринимался чуть ли не как документальная лента.
Борис Ливанов в фильме "Минин и Пожарский"
Как великолепно патетичен в этой картине Борис Ливанов – актёр неповторимый, настоящий исполин, под стать русской героике. Он – настоящий Пожарский, колеблющийся, но благородный и несгибаемый вождь сопротивления. Истинный патриот, как и его вдохновитель – Козьма Минин, в роли которого снялся ещё один любимец публики – Александр Ханов.
Мне жаль тех, для кого «пафос» — ругательное слово. Беспафосный мир впадает в апатию. Искусство без пафоса – преснятина, даже хорошего разговора без патетических взлётов не получится. В фильме Пудовкина ухвачено главное: Русь треснула и едва не рассыпалась. Так бывает с человеком: жил-жил – и вдруг оказался слабее пороков, подчинился бутылке, начал деградировать от праздности и разврата. Стоит позволить себе слабину – и очень трудно будет подняться, возродиться.
Вот так и страна оказалась на грани уничтожения. Как говорили церковные историки – тонула в пучине крамол. Достаточно только показать слабость – а интервенты найдутся. Но теплились на Руси очаги будущего возрождения. У победы над смутным временем было три главных героя: патриарх Гермоген, князь Пожарский и Козьма Минин. Каждый из них одолел, прежде всего, внутренних супостатов – соблазны…
Патриарх Гермоген
Патриарха Гермогена поляки пленили, заперли в подземелье, в Чудовом монастыре, держали его на хлебе и воде. Требовали, чтобы он отрёкся от сопротивления и признал польского короля Владислава русским государем. Ответы Гермогена – пример жертвенного служения православному Отечеству:
«Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога. Если все вы, литовские люди, пойдете из Московского государства, я благословлю русское ополчение идти от Москвы, если же останетесь здесь, я благословлю всех стоять против вас и помереть за Православную веру».
И непокорённая Русь слышала его голос. Он, не покидая каземата, стал духовным вождём Нижегородского народного ополчения. Тем, кто колебался, кто впал в панику или в апатию, Святейший напоминал о ценностях, за которые следует сражаться во дни испытаний: вера и Родина…
Ополчение медленно, но верно шло на Москву, но не успело освободить Святейшего. Князь Пожарский позже не раз корил себя за промедление: но в те недели он решил действовать осмотрительно, постепенно накапливая силы. Эта тактика принесёт победу, но какой ценой…
Несломленного патриарха заморили голодом, он – вдохновитель сопротивления – принял мученическую смерть. Его последние слова – благословение ополченцам: «Да будет над ними милость от Господа Бога». На московский бой Пожарского благословил любимец патриарха Гермогена – архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий. Он неустанно призывал всех ратных людей бороться с поляками, а всех имущих – помогать ополчению лептой… Будущая Лавра в те дни превратилась в огромный лазарет.
А Пожарский всё накапливал силы, всё готовился к освобождению Москвы, отрезая поляков от тылов, от продовольствия.
Фамилия князя Пожарского в России известна всем. По крайней мере, в это хочется верить. Но жизнь остаётся не на слуху… Напомним некоторые факты.
Пожарские – потомки Всеволода Большое Гнездо, самого могущественного из властителей Владимиро-Суздальского княжества. Князья Пожарские исправно служили царю и Отечеству с оружием в руках. Дед полководца, Иван Федорович Пожарский, погиб в бою под Казанью в 1552-м оду. Отец – стольник Михаил Федорович Пожарский – отличился там же под Казанью и в сражениях долгой Ливонской войны. Но подвиги не принесли им состояния: древний род обеднел. Дмитрий Пожарский начал воинскую службу при царе Борисе, стал стольником.
Он присягнул царю Василию Шуйскому и не предавал государя, хотя времена и обстоятельства были искусительные. При царе Василии он – воевода, заметный полководец. Приближает царь и мать Д.М. Пожарского – Евфросинью Федоровну, которая становится сначала боярыней у дочери царя, Ксении, а затем, верховной боярыней у самой царицы, Марии Григорьевны Годуновой.
За ревностную воинскую службу Пожарский получил от царя В.И. Шуйского в 1610-м году в вотчину из своего старого поместья в Суздальском уезде – село Нижний Ландех и посадец Холуй с деревнями, починками и пустошами. В жалованной грамоте было сказано, что он «многую службу и дородство показал, голод и во всем оскуденье и всякую осадную нужду терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую ни покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо безо всякия шатости». Он сражался с поляками. И неудивительно, что иноземные власти постарались лишить князя вотчин… Но он презирал их указания. При первой попытке освободить Москву Пожарский получил тяжёлое ранение.
В начале осени 1611-го он лечился в деревне Юрине, что под Нижним Новгородом. А в самом Нижнем уже собиралось народное ополчение, на сходах Минин обращался к народу. Кто возглавит войско? Патриоты сошлись на кандидатуре князя Пожарского. Делегация нижегородцев во главе с архимандритом Феодосием обратилась к князю – он ответил:
Гражданин Минин
«Рад за православную веру страдать до смерти, а вы из посадских людей изберите такого человека, который бы мог со мною быть у великого дела, ведал бы казну на жалованье ратным людям. У вас есть в городе человек бывалый: Козьма Минин-Сухорук; ему такое дело за обычай». Так совпало: Минин выбрал Пожарского, а Пожарский – Минина. И оба не ошиблись: упрямец и патриот, Минин стал отменным старостой. Только благодаря его колоссальной воле войско получило средства для успешного сопротивления. А Пожарский…
Историки бодро объявляли его заурядным полководцем и политиком. Дальше всех, как это часто бывало, пошёл Костомаров (в жертву своему правдолюбию он нередко приносил саму правду), который представил Пожарского слабохарактерным воеводой, неспособным поддерживать дисциплину во взбаламученных войсках.
Воистину, иногда скромность героя даёт повод потомкам к недооценке его заслуг… Князь всегда говорил о себе с иронией – почти уничижительной:
«Был бы у нас такой столп, как князь Василий Васильевич Голицын – все бы его держались, а я к такому великому делу не придался мимо его; меня ныне к этому делу приневолили бояре и вся земля».
Это не поза, это суть Пожарского. А Василий Васильевич Голицын действительно умел властвовать над сердцами воинов, обладал волей полководца, но не любил плыть против течения и подчас забывал о вере и Отечестве, присоединяясь к потенциальному победителю. Он умрёт в польском плену. В плену он пребывал и в те дни, когда Пожарский возглавлял победное ополчение. В Польше он не всегда держался с гордостью, подобающей русскому патриоту. Впрочем, не нам судить этого яркого человека… Но – «Рука Всевышнего Отечество спасла» и не зря на роль вождя был избран князь Пожарский – верный, бескомпромиссный и не самый честолюбивый воин. Храбрость израненного героя не требует доказательств, полководческая осмотрительность также очевидна.
Вспомним, сколько раз честолюбие толкало сильных людей на предательство. Мы пока что не можем читать в мыслях героев прошлых веков, но рискну предположить, что Пожарский даже в мыслях никогда не ставил себя выше Отечества, выше церковных и государственных властей. Пока царя на Руси не было – он вёл Отечество за собой, но не возносился. Склонял голову перед церковными пастырями и перед будущим царём, чьего имени Пожарский ещё не мог знать. Себя он считал лишь воеводой, который в роковую минуту не имеет права сплоховать. Хотя должность Пожарского разъяснялась весьма пышно: «у ратных и земских дел по избранию всех чинов людей московского государства». Верховный правитель! У кого бы не закружилась голова от такой власти, от такой славы?
Вдумаемся: спаситель Отечества не претендовал ни на престол, ни на первое место рядом с престолом. Хотя Пожарский был породовитее многих, включая Романовых: князь-воин, бесспорно, происходил из Рюриковичей. Историк Иван Забелин предполагал: «Нельзя совсем отрицать, что князь Пожарский вовсе был чужд мысли о выборе на царство и его, наряду с другими кандидатами. В его положении, как уже избранного всеми чинами воеводы земского ополчения, это было как нельзя более естественно и даже соблазнительно. Но пред всенародным множеством, по своему характеру, он конечно относился к этому делу кротко и скромно, точно так, как относился и к совершившемуся своему избранию в воеводы».
В его отказе от притязаний на власть проявился истинно русский характер. Спасти Отечество – и отойти в сторону. Вспомним, как в аналогичных ситуациях вгрызались во власть такие честолюбцы, как Кромвель. Но русские воины знают: не стоит ввергаться в «вихрь политический» (это определение Суворова).
…В августе 1612-го гетман Ходкевич с войском и продовольствием пробивался к Москве. Пожарский преградил ему путь у Ново-Девичьего монастыря. После нескольких сражениях с 21 по 25 августа Ходкевич был вынужден покинуть Москву.
Оголодавшие польские рыцари всё ещё занимали Кремль и Китай-город. Из Китай-города поляков выбили 1 ноября. Кремль взяли в осаду. Пожарский предложил интервентом без боя покинуть Кремль, оставив награбленные сокровища. Он обещал сохранить им жизни и не преследовать при отступлении. 5 ноября захватчики сдались и выступили из Кремля. Пожарский исполнил обещание, расправы не было. Правда, отряд польского полковника Струся попал к казакам князя Трубецкого – и те изрубили почти всех оккупантов…
6 ноября архимандрит Дионисий совершил молебен на Красной площади и под звон колоколов войска во главе с Пожарским вошли в Кремль.
Пожарский сыграл немалую роль и в организации выборов государя (по существу, избирали династию). Это он призывал назначить по десять выборных от каждого города.
Пожарский не был сторонником Романовых во дни выборов государя, он поначалу склонялся к кандидатуре шведского королевича Карла-Филиппа, при условии, что тот примет Православие и поклянётся править совместно с Земским собором. Но – присягнув избранному царю, служил ему верно, а через несколько лет первым встретил возвратившегося из плена митрополита Филарета – отца молодого государя.
Московское царство успокоилось, в 1613-м престол занял избранный царь, представитель новой династии – Михаил Фёдорович Романов. Пожарского наградили не особенно щедро: возвели его из стольников в бояре, пожаловали кое-какие вотчины, но не самые завидные. После победы князь на свои средства построил на Красной площади в честь иконы Казанской Божьей Матери, которая являлась святыней ополчения. Перед нею он молился во дни московских сражений.
Он был любимым героем Державина. Гаврила Романович всё собирался посвятить Пожарскому эпическую поэму, но удалось написать лишь несколько отрывков, к которым нужно присмотреться внимательнее:
Царя творец и раб послушный,
Не ты ль, герой великодушный,
Пожарской, муж великий мой?
Ты спас от расхищенья царство,
Ты власть монарху утвердил,
Ты сверг любоначальств коварство,
Ты честь свою в себе сокрыл;
Ни колесниц ты, ни трофеев,
Ни громких хвал, ни мавзолеев
Во мзду не получил заслуг;
Одна лишь персть твоя осталась,
В ней искра славы сохранялась,
Которая возжгла мой дух.
Слова найдены верные – на то он и Державин! Много расхожих славословий можно было посвятить спасителю Отечества, но Державин нашёл единственно верную формулу, совсем не банальную – «герой великодушный». Именно великодушный!
Могущественный герой, победитель, воин был скромным человеком – кажется, что это какой-то штамп, ритуальное определение, далёкое от реальности. Для князя Димитрия Пожарского скромность была крестом.
На Красной площади мы видим героя благородного, колеблющегося, но верного Отечеству до последнего вздоха. Его ободряет Козьма Минин – вдохновенный, уверенный в победе. Меч Пожарского защитит московские святыни – так будет во все времена.