Разумеется, мы не осознаем, что молимся все время и настойчиво; на самом же деле мы в каждый миг обращены всей устремленностью нашего существа, порывом (порой сломленным, когда наше сознание и наше сердце разделены), к каким-то целям, к каким-то желаниям. И, я думаю, очень важно нам осознать, что предмет нашей молитвы и тот, к кому обращена эта молитва, — не всегда Бог.
Парадоксальным образом молитва, не всегда осознанная, но непрестанная, оказывается характерным атрибутом самого человеческого существования, с первых дней жизни человека и до последнего его вдоха, ему всегда есть о чем просить, что пытаться выразить или изменить.
Способен ли еще молиться Богу современный человек? В нынешних условиях жизни делать это трудно, порой просто невозможно. Либо мы обращаемся не к истинному Богу, либо наша молитва холодна и неискренна, это не тот вырывающийся из сердца крик души, который непременно дойдет до Него. Мы обращаемся к Отцу за помощью, но эта просьба не затрагивает глубин нашего существа, мы внутренне разделены и втайне удовлетворены бесцеремонной позицией, какая была в юности у блаженного Августина: «Спаси меня, Господи, но только еще не сейчас!»
Где же в этом мире найти Бога? Мы часто слышим: как молиться Богу, когда Он явно равнодушен к человеческой трагедии, к бурям, раздирающим этот мир? Укрывшись на Своем небе, Он предоставил человеку самому разбираться со своими делами, наделив его ужасным даром, даром свободы. Но так ли это? Верно ли, что Бог, объятый бесстрастием, умывает руки от страданий, бушующих в этой долине плача?
Во время бури на озере Генисаретском ученики видели, как Христос идет по воде. Почему они так этого испугались, что даже подумали, что это призрак? Да просто потому, что они не могут представить, что Бог, Который есть Бог жизни, присутствует в сердцевине этой смертоносной стихии, окружающей их со всех сторон, что Бог, Который есть гармония, и красота, и покой, находится в самом центре разбушевавшейся природы.
Они не могут поверить, что Бог — там, где они видят лишь смерть, смятение, опасность.
Бог самолично находится в самой сердцевине наших бурь, Он входит в человеческую историю, чтобы перевести Свой народ через пустыню, Он посылает Сына Своего, чтобы Тот разделил с людьми страдание, голод, жажду, усталость, ненависть, но также радость и изумление.
Предельной, высшей точкой Страстей станет тот момент, когда Христу придется пережить даже Богооставленность, столь ужасающую, какую не переживал еще ни один атеист: «Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Тогда Он спускается в пропасть ада, в ветхозаветный шеол, место, где Бога нет, куда Он приходит, чтобы возвестить и там полноту жизни, чтобы и мертвым было благовествуемо (1 Пет. 4:6).
И тогда мы можем сказать: Да, наш Бог — не такой Бог, Который ушел на небо и ждет момента судить живых и мертвых; это Бог, Который стал солидарен с нами настолько, что это повергает в ужас. Бог в центре наших циклонов, посреди нашего ада, вот что может стать отправным моментом для нашей молитвы, для нашего размышления.
Бывает, люди жалуются, что их мучают беспрестанно болезненные воспоминания, оживляющие, когда думаешь о них, старые раны, и что очень трудно от них избавиться. Тогда можно задать себе вопрос: если бы мы сегодня оказались снова в тех обстоятельствах, которые всплывают в этих воспоминаниях, мы поступили бы по-другому? Созрели ли мы с годами настолько, что можем взглянуть на эти обстоятельства иначе? Вот зачем так назойливо преследуют нас воспоминания.
Если, когда нас начинает мучить такое навязчивое воспоминание, мы можем сказать из глубины сердца: я умер для этого, из тех побегов зла, что были во мне, ничего не осталось, — тогда эти воспоминания перестанут нас терзать. Для этого нужно встать перед Богом с полной искренностью и пролить слезы покаяния.
Год за годом Господь попускает появление у нас этих жутких, унизительных воспоминаний, чтобы оживить наше прошлое и очистить его от тех моментов, за которые нам стыдно.
Итак, когда возникают эти воспоминания, нужно не избегать их, не уклоняться от них, а попытаться снова все пережить, испить эту чашу до дна и поставить перед собой вопрос: отрекся ли я от этого? В чине крещения нам задают тот же вопрос: отрекаешься ли от сатаны, и всех дел его, и всей гордыни его? И крестный или крестная отвечают от имени крещаемого: отрекаюсь!
Бывает, что люди в наше время ставят перед Богом этот ключевой вопрос: где Ты? И Бог на него отвечает: «А ты, человек, ты-то где? Какое участие принимаешь в человеческих трагедиях, к какой Голгофе идешь? Ты говоришь, что не можешь Мне молиться из-за Моего отсутствия, но сам-то ты где? Где место твоего заступничества?»
В «заступничестве» заложена идея ходатайства, шага, вводящего нас внутрь, в промежуток «между», и войти туда нужно не словами, а делами. Христос снизошел на землю не просто для того, чтобы проповедовать и возвещать Благовестие, но чтобы явить его Своим восхождением на крест.
Митрополит Антоний Сурожский
Митрополит Антоний любит рассказывать историю времен русской революции, о женщине с детьми, у которой расстреляли мужа, офицера Белой армии. Она прячется в доме и знает, что красные скоро придут и убьют ее. И тогда у нее на пороге появляется молодая женщина, мужество которой ставит ее в один ряд с мучениками всех времен, и заступается: «Бери детей и спасайся, а я останусь за тебя, возьми мою жизнь, чтобы отдать ее другим!» Свою агонию она прожила в ожидании красногвардейцев, которые придут и расстреляют ее.
Если ты в сердце бури, то ты сумеешь молиться. Если же ты не там, молитва невозможна.