На авиакатастрофы я реагирую особо остро. Это для меня и профессиональная история, и личная. Личная не потому, что у меня там кто-то погиб, нет, просто я очень люблю самолеты.
Я помню каждый свой полет, у меня их было более ста. Когда я поднимаюсь на борт, я с самолетом здороваюсь. А когда я вижу в небе самолет, я желаю ему счастливо долететь и хорошо приземлиться. После первого полета я подумала, что если б мне суждено было родиться мужчиной, я бы стала летчиком. Мне очень хорошо в полете. Поэтому когда самолет падает, у меня сердце обрывается. Любая чрезвычайная ситуация переживается тяжело, но самолеты – особо.
Лариса Пыжьянова. Фото Тамары Амелиной
Что я могу сказать людям?
Когда я начала работать в МЧС, авиакатастрофа была первой чрезвычайной ситуацией, с которой я столкнулась. И сейчас я понимаю, что именно в тот момент решалось, смогу я здесь работать или нет. Тогда я принимала звонки на «горячей линии», и мы получали информацию по факсу. И вот начинает идти длинная лента, полетные списки. У меня первая мысль: почему так много одинаковых фамилий? А вторая мысль: это семьи. И в тот момент мне стало по-настоящему страшно.
Когда первый страх схлынул, я подумала: а что я могу сказать людям? Сейчас будут звонить те, кто ждет родных в аэропорту, встречает с цветами. Или те, кто отправлял их в полет, махал рукой. И, действительно, сколько бы у тебя ни было опыта и знаний, все равно каждый раз возникает какой-то страх: а что сказать сейчас человеку или семье? Нет одинаковых слов, и нет одинаковых людей, и для одного какие-то слова дают силы, а для другого это может быть совершенно противоположное. Конечно, знания дают какую-то опору, но только умение почувствовать человека дает понимание, как себя вести – посидеть с ним рядом и помолчать или что-то сказать.
Первые реакции – кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то молчит. Период обдумывания, понимания произошедшего бывает долгим, потому что все это приходит в сознание порциями. Так наше сознание защищается, потому что если сразу все это осознать, то можно умереть тут же на месте. И моя подруга, у которой трагически погибла единственная дочь, говорила, что сначала хотелось думать и молчать, потом потихоньку стало приходить осознание того, что произошло, а потом уже, когда пришло понимание безвозвратности, тогда появились слезы. Стало не легче, но, как она говорит, стало возможно жить.
К любому горю надо относиться с уважением
У каждой профессии своя специфика. У нас задача – поддержать человека, дать ему силы пережить горе, помочь понять, что ему делать дальше.
К любому горю надо относиться с большим уважением, очень аккуратно и очень трепетно. Нельзя грубо лезть в чужую душу, особенно когда эта душа в горе, туда на цыпочках надо подходить. Необходимо понимать, что можно сделать и как помочь. И если действительно есть желание помочь, то слова приходят сами.
Что касается журналистов и освещения событий, я считаю, что это очень важно, потому что надо показывать и надо рассказывать. Но ужасно, конечно, если репортеры настойчиво задают близким погибшего вопрос: «Что вы сейчас чувствуете?» Понятно же что может человек сейчас чувствовать! У него огромное горе, у него страх, ужас, отчаяние, ощущение законченной жизни. И реакции на этот вопрос могут очень разными…
В каждой профессии есть этика. Если даже это не прописано, то должна быть какая-то внутренняя цензура. Вот правда, не надо делать с другими того, чего ты не хочешь, чтоб сделали с тобой. Кому бы хотелось, чтобы тебя вот так – убитого горем, показывали на весь мир?
Просто побыть рядом
Человек в состоянии шока абсолютно точно не будет искать для себя психолога. Потому что это потеря чувства реальности, и уж точно никто не вспомнит, что есть психолог, которого надо сейчас найти, и он тебе поможет. Часто кажется, что «я все контролирую, я в порядке. Зачем кто-то там суетится, и чего он от меня хочет?»
Человек, у которого погибли любимые люди, достаточно долгий период не защищен от мира. У кого-то возникает ощущение, что он рухнул в яму и не сможет выбраться, и надо показать, что выбраться оттуда можно. У кого-то ощущение, что вообще все нормально, и ничего не случилось. Это период отрицания, потому что очень страшно осознать потерю: «Сейчас я пойму, что у меня это случилось, и как я буду жить дальше? Поэтому у меня ничего не случилось, у меня все хорошо».
Пока рядом есть люди, которые могут поддержать — близкие, родственники, друзья или психологи, осознание того, что случилось должно прийти при них. Потому что если оно нахлынет наедине с собой, то может случиться все, что угодно. Человек может не справиться, не пережить, если рядом никого нет, не выдержав того, что он осознал.
Необходимо проявлять очень большую деликатность. Люди, действительно, дают сигналы, когда они хотят, чтобы ты с ними побыл. А когда они хотят побыть одни, они имеют на это полное право, потому что когда из твоей жизни внезапно вырывают близкого, дорогого человека, то через какой-то момент ты понимаешь, сколько всего ты ему недоговорил, не сказал, не успел. И идет внутренний диалог с тем, кто ушел.
Задача психологов в том, чтобы человек осознал, что он потерял близких и потерял их безвозвратно. Потому что ровно тогда, когда он это осознает, он поймет, что жизнь изменилась, что жизнь стала другой, и к этой жизни надо как-то приспосабливаться. И дальше уже можно с ним разговаривать, как теперь в этой жизни жить без того, кого он любил, с кем вместе жил. Человек обычно говорит: «Я не знаю как…» И дальше вместе ищем, как.
Процедура опознания
Это очень тяжелый момент. Если в первые часы еще бывает и шок, и отрицание, мысли «Да все нормально, я сам справлюсь, мне никто не нужен», то в момент опознания, когда видишь уже своими глазами, отрицать потерю невозможно. Пока не видишь, очень часто невозможно просто принять. То есть умом ты понимаешь, но пока ты не увидишь, это осознание так и не приходит на уровне чувств. На уровне ума оно придет, на уровне чувств нет. Вот когда уже накрыли все эмоции, душа рвется на части, и сил нет, – это самое страшное.
У кого-то это происходит очень быстро и эмоционально. То есть люди плачут, кричат, выплескивают все это. Потом к ним так же быстро возвращаются силы, и они справляются. А кто-то очень медленно, очень долго это осознает, очень долго переживает, передумывает, разговаривает с умершим, договаривает что-то, во снах перерабатывает, доживает.
Запас жизненных сил
Когда думаешь, что сказать человеку в горе, обычно на ум приходят какие-то либо банальные слова, либо сухие, вообще не знаешь, что сказать. Я могу показать на своем примере. Когда умерла моя мама, тоже довольно внезапно, со мной рядом не оказалось ни родных, ни близких, ни друзей, они все были в Москве, а я была за тысячу километров с одной подругой. И, конечно, я испытывала, как все, и страх, и горе. Но я понимаю, что только я сейчас могу заниматься похоронами, больше некому. Мне нужны были силы. И когда я получала самые простые смски: «Я тебя люблю», «Мы тебя любим», я их читала, я над ними рыдала, и мне становилось легче. Потому что, действительно, а что тут скажешь? Эти слова любви дают силы, становится легче.
Это необходимый ресурс для проживания горя. И я очень благодарна своей работе за то, что вижу людей с лучшей стороны. Вот эти совершенно чужие, незнакомые люди, которые несут цветы, какие-то вещи, какую-то еду, чтобы накормить, укрыть тех, кто ждет известий. Они понимают, что они останутся для этих людей безымянными, они могут этого не делать, это их собственный порыв. И внутри семей, испытывающих горе, поднимаются чувства и силы жить дальше.
Еще очень важно помнить: неизвестно, с каким запасом жизненных сил рождается человек. У кого-то такой ресурс, что он и сам справится, и другим поможет. Но не все так могут и не в каждый момент. У человека в один момент есть силы, а в другой момент нет этих сил, и тут как раз на него и обрушивается горе – и все, кажется, что уже не встать. И он не виноват, что кто-то пошел и начал действовать, а у него нет сил вообще.
Это, наверное, самое тяжелое, когда нет внутреннего ресурса. Тогда нужна внешняя поддержка, тогда надо говорить человеку: «Я рядом, я с тобой, сейчас мы сделаем это вместе. Пока ты не можешь сам, но ты сможешь потом, силы придут, а сейчас мы будем вместе все это делать». В самом деле, внешняя поддержка – как костыли. А потом силы к человеку приходят, и потихоньку все налаживается.
Читайте также:
- «Хорошо уже не будет никогда?» — разговор с кризисным психологом
- Зачем жить дальше — после потери? Психолог МЧС
- Человек и беда. Психолог МЧС — о том, как пережить трагедию