В тот день, 5 сентября, я вернулся домой из Иловайского котла. И сразу же написал этот текст — как только добрался до компьютера. Это было письмо друзьям и коллегам — о том, где я был неделю и почему отсутствовал на работе. Писал по свежим впечатлениям и потом специально не редактировал. Внес немного правок только сейчас. Заменил имена, убрал часть топонимов и некоторые моменты — для анонимности. Простите, но иначе нельзя. Опасно. Я живу на Украине. В общем, имена изменены, события не вымышлены, все написанное — абсолютная правда.
Лишь бы не на Донбасс
Я не военный, хотя все детство мечтал им быть. И в Иловайском котле оказался не по службе. Но… обо всем по порядку.
Когда старшему сыну исполнилось 18, повестка в армию не заставила себя ждать. Он только закончил школу, поступил на заочное отделение в вуз и подрабатывал охранником. По закону призывник мог идти не на срочную службу, а сразу на контракт. Три года вместо одного, но зарплата и жить можно дома, а не в казарме. Я сам предложил этот вариант, уговорил пацана подписать контракт и служить в расквартированной в нашем восточно-украинском городке воинской части.
С первых же дней служба захватила Ивана с головой. Оказалась в нем та самая военная жилка, которую пока что безуспешно ищу в младших. Учения, стрельбы, маневры, марш-броски — обо всем этом дома рассказывалось с восхищенным придыханием. И всего этого было много — малой попал в единственную в бригаде роту, которую полноценно учили воевать. Он стал гранатометчиком, чем очень гордился. Даже после баротравмы уха, частичной потери слуха и месяца лечения в госпитале отказался переходить в снайперы..
Все было прекрасно до зимы 2014 года. Майдан. Первая боевая тревога, командировка на охрану гигантского оружейного арсенала. Затем случился Крым, обострение отношений с Россией, истеричное ожидание вторжения…
В марте подразделение Ивана разместили вдоль российской границы для усиления пограничников. До августа пацаны рыли окопы, закапывали БТРы, охраняли заминированные мосты. И продолжали учиться военному делу. С апреля-мая эти занятия стали восприниматься как благо: «Лишь бы не на Донбасс». К концу августа благо закончилось.
Иван приехал домой и сообщил, что через пару дней отбывает в зону АТО. Приказ. На уговоры и мольбы отказаться, не ехать, твердо отвечал: «Нет. Там будут мои пацаны, а я их бросить не могу. Буду прикрывать». Ну, что ему ответить? Ему, ни истории не знающему — в силу уровня преподавания, ни телевизора не смотрящему и интернет не читающему в последние полгода — в силу удаленности от оных благ цивилизации. Девственные солдатские мозги. Пытаешься просветить — нарываешься на агрессию. Им отцы-командиры влили в уши, что «террористы наших там убивают, надо ехать выручать», они и поверили…
Ну, да ладно. Взрослый уже. Голова на плечах есть. Решил — пусть едет… Господи, сколько раз мы потом жалели о том, что позволили ему решать самому…
Соцсети
Лихорадочные сборы — закупка амуниции, снаряжения и прочего, чего не выдают. Правда, бронежилет-таки дали. И на том спасибо.
Как выяснилось впоследствии, за сутки до отправки Иван с друзьями-сослуживцами решили отказаться. И всем отделением написали рапорты об отказе. Почему эти рапорты остались без внимания командования? Никто не знает…
Дальше — рассказ со слов Ивана. Все, что мне удалось на сегодня найти в сети об этом, рассказы участников и т.д. — полностью совпадает.
Приказано умереть
24 августа 2014 года тактическая группа N-ской бригады с техникой вышла из города N. В группе было около 300 человек. Большинство — резервисты, вчерашние клерки, менеджеры и прочие гражданские, призванные недавно и пробывшие в войсках максимум месяц. Об уровне их подготовки Иван говорил: «Чуть было не поубивали друг друга в пути — ехали с патроном в патроннике, автоматы сняты с предохранителей, стволы направлены друг на друга». Опытных контрактников из роты Ивана было около 10 человек. Несколько офицеров, танкисты, разведка. На какой-то станции погрузились в поезд, доехали до Днепропетровска, потом шли маршем. Зашли в Донбасс.
Я не спец по тактике и стратегии, и не мое дело оценивать действия командования, но эти действия вызывают недоумение и негодование буквально у всех в городе, включая военных.Шли колоннами, с людьми на броне — как еще ходили в Афганистане. Дозоры не высылали. Сторожевого охранения не было. Куда идут, зачем — не знали даже командиры. Карты дорог покупали в придорожных магазинах. Часть техники в пути пришлось бросить — отказала. Рации работали плохо, разряжались, запасных аккумуляторов не было.
Жители городов и сел, через которые проходили бойцы, плакали, глядя им вслед… Видать, не сомневались насчет их судьбы.
27 августа. Прошли г. **** Надеялись, что их оставят здесь, но нет — снова поля. Приехали какие-то офицеры из штаба АТО. Повели. Свернули, завернули, обогнули, попетляли. Зачем, почему — непонятно. Наткнулись на пулеметный заслон, отступили, повернули. Еще один — снова повернули. В итоге загнали их на какой-то квадрат в чистом поле. Сторона квадрата — несколько километров. Судя по следам разрывов, квадрат хорошо пристрелянный. Стали в ожидании непонятно чего. Чего именно — стало понятно на закате.
В небе покружил беспилотник, затем зависла «лампа» — такая штука для подсветки целей для артиллерии. К этому времени офицеры-проводники из штаба благополучно исчезли (даже не глушили УАЗик).
Первый обстрел начался после захода солнца, в сгущавшихся сумерках, и длился около получаса. Группа спешилась, залегла. Резервисты стали паниковать, стрелять из автоматов в ту сторону, откуда летели мины и снаряды. Автоматы были заряжены трассирующими пулями (зачем?!). Беспорядочной стрельбой трассирующими они выдали свое точное местоположение и дали противнику возможность прекрасно пристреляться.
Во время первой волны обстрела были убиты несколько человек. Среди них — два офицера. Одного, раненного, Иван помогал переносить, но больше ничем помочь не смог, офицер скончался…
Господь меня спас!
Между первым и вторым обстрелом было 40 минут затишья. Можно было вывести людей. Но офицеров уже не было. Одни погибли, другие куда-то пропали. Оценив обстановку, Иван начал действовать. Сбегал к своему БТРу, оставил в нем гранатомет и боезапас к нему, взял из большого баула маленький рюкзак (с которым еще в школу ходил) с гражданской одеждой, документами и едой. Только успел — начался второй обстрел.
Вот это уже был настоящий ад. Били из Градов, артиллерии и минометов. Несколько часов подряд. И что самое страшное: били с двух сторон. И противник, и свои!
Что творилось в квадрате — невозможно даже представить. Ошалевшие солдаты стреляли из автоматов во все стороны, убивая друг друга. «Я ни одного выстрела не сделал. Зачем, куда?! А эти дебилы — давай палить очередями во все стороны…», — рассказывал потом угрюмо Ванька, сидя в ростовском поезде…
Снаряды и мины падали так часто, что нередко попадали прямо в людей. На глазах у Ивана метрах в 15 впереди разорвало человека на части. Другой, сзади, загорелся и бежал, охваченный пламенем, кричал страшным криком…
Иван бежал рядом с несколькими бойцами. До “зеленки” добежал один. Остальные то ли погибли, то ли рассеялись. Потом, когда он впервые позвонил домой, первыми словами, которые сказал, были: «Он меня спас!». «Кто? Кто тебя спас?». «Господь меня спас!».
Бежал, перепрыгивая трупы и спотыкаясь об оторванные конечности. Несколько раз рвалось близко. Его откидывало и присыпало землей. При каждом падении на землю больно бился носом и скулами, приходил в себя. А некоторые впадали в ступор.
«Бегу, смотрю — стоит один, как вкопанный. Я его по ногам ударил — он как бревно свалился. Отхлестал по щекам — он пришел в себя…»
Как Иван понял, в какую сторону бежать — не знаю. Многие бежали в другие стороны и нарывались на пули — квадрат был взят в полукольцо…
Facebook / Семен Семенченко
“Солдат? Только честно!”
Он бежал почти всю ночь без остановок, под звуки все удалявшихся разрывов. Сперва по “зеленке”, а когда она кончилась — по чистому полю, ползком, до следующего прикрытия, молясь, чтобы его не увидели в тепловизоры. По дороге сбросил тяжелый бронежилет, каску. Отбежав далеко, прилег поспать. На рассвете продолжил путь. Наткнулся на пару растяжек. Снимать было некогда — просто пометил флажками из тряпочек.
Много раз мимо проезжали ополченцы. То на машине, то на мотороллере. Враги? Стрелять? Зачем?! Он рассказывал, что решил ни в кого не стрелять вообще. «Они же такие же люди. Они встали за свою родину, за свои семьи. Они, в общем-то, правы в этой войне. Я им не докажу, что я не каратель. Но и воевать с ними не буду. Сглупил, что попал туда. Главное было — уйти живым»….
Задача была нелегкой. В августе 2014 военных в украинской форме на Донбассе просто убивали, без разговоров — такое царило ожесточение. Иван этого не знал. Но интуитивно чувствовал.
Еще ночью он услышал где-то вдалеке пение петухов. Понял, в какой стороне находится село. Пошел. В поле увидел амбар с соломой. Забрался, просидел больше суток. Невыносимо хотелось пить. Хорошо, пошел дождь — выкопал ямку под струйкой со стрехи, через соломинку пил из лужицы дождевую воду. Жажду она, впрочем, совсем не утоляла. Но хоть умылся, смыл с лица грязь и копоть.
Долго лежал в соломе, приходил в себя. Крутил в руках гранату, вынимал чеку, вставлял чеку, вынимал — вставлял…
Но долго не полежишь, жажда заставила отправиться дальше. Переоделся в гражданку — джинсы и футболку. Автомат и форму закопал в соломе. Взял с собой две гранаты и пошел искать село.
Село нашел. Но вошел в него не сразу. Долго лежал в окрестностях, разглядывая все в оптический прицел от гранатомета (тоже догадался прихватить). Когда понял, что все спокойно, пошел туда.
Нашел магазин, купил блок сигарет и две бутылки воды. Одну выпил сразу же. Болела голова, поднялась температура. Решил обогнуть село по периметру, заодно поискать аптеку, взгляд упал на здание вдалеке — над ним колыхалась белая простыня с нарисованным красным крестом. Пошел просить аспирин.
Пришел, попросил. Оказалось — сельская амбулатория. Дали. Пригласили внутрь. Похоже, поняли кто он.
Испуганный, осунувшийся, больной паренек. Военные берцы, джинсы — на армейской портупее. «Солдат? Только честно!» «Солдат…».
Эти люди спасли Ивана. Сейчас, когда я думаю о них, на глаза наворачиваются слезы. Вот о ком нужно писать! Семья врачей, все работают в амбулатории. Глава семьи — главврач. Его жена — медсестра. Сын — фельдшер. Дочь, высокая стройная красавица с длиннющей косой, только закончила мединститут, поступила в интернатуру, работала летом медсестрой в отцовской больнице. Русские, когда-то приехали на Украину из Сибири.
Врач, Георгий — тип булгаковского доктора. Из сельской амбулатории сделал конфетку. Сам привез и установил массу оборудования. Таких больниц в наших местных селах я не видел…
С началом войны все больницы в районе закрылись. За исключением этой сельской амбулатории. И теперь со всей округи больных отправляют и везут к Георгию. «Вчера опять роды принимали, еле успели, издалека привезли», — рассказывала потом мне с улыбкой красавица Женя…
Ивана спрятали в больнице. Дали нормальную одежду. Кормили. О том, что приютили выжившего солдата, не говорили никому в селе, даже беженцам из Донецка, проживавшим у них в доме. И правильно делали…
“Ваш сын у нас!”
О том, что случилось с бойцами, в городе N., стало известно сразу же. Без подробностей, так как связи ни с кем не было — бойцам запретили включать телефоны, да связь там почти и не работает. Кое-кто из блуждавших по полям, все же смог дозвониться до родных. Родственники делились собранной информацией. Вся она была неутешительной. Мне удалось через знакомых сделать неофициальный запрос в Министерство обороны Украины — в списке убитых Ивана не было. Но списки еще уточнялись и дополнялись. Точного количества потерь, кстати, не оглашают до сих пор. Но погибло много. Короче говоря, в городе — стон и слезы…
Два дня прошли в неизвестности и тревоге. На третий день, после обеда раздался звонок. Неизвестный мужчина позвонил на мой телефон. «Ваш сын у нас. Срочно приезжайте за ним». Первая реакция — «это какой-то развод».
Потом еще несколько звонков и разговоров — нет, точно, Иван там.
Наконец, удалось поговорить с ним самим. Решаю ехать. Лихорадочные сборы, поиски денег взаймы у друзей и знакомых, зарядка телефонов и т.д. С собой беру только небольшой рюкзак. Смену белья, смену одежды, спортивный костюм и обувь для Ивана. Фонарик, все возможные документы. Бинокль — его я взял с определенной целью, но это оказалось огромной глупостью, чуть не ставшей фатальной.
Дело в том, что к селу, которое я быстро нашел на карте, с украинской стороны проехать было невозможно. Украинская армия не пропускала. А мужчин призывного возраста просто задерживала по подозрению в шпионаже или терроризме. В общем, ехать можно было только через Россию. От села до российской границы — 20 км. Первоначальный план был таков: со стороны России подхожу к границе, некоторое время изучаю обстановку (для этого и взял бинокль), затем перебегаю границу, нахожу село, забираю Ивана — и тем же путем обратно. Полная авантюра! К счастью, перед самым отъездом изменил план. Решил ехать в Ростов.
Автобус переполнен — люди стоят в проходе. Интересно, что половина пассажиров автобуса едет на Донбасс. Люди возвращаются в свои дома через Россию. В Краснодон, Донецк и т.д. Нашел свободную ступеньку возле задней двери, присел. И просидел следующие 17 часов — автобус шел в объезд Донбасса, через несколько российских областей. Поспать, конечно, не удалось. Зато привел в порядок мысли. Отказался от безумных идей вроде переползания границы или обращения за помощью к ДНР или ФСБ (друзья обещали связать). Решил действовать сам. Как — не знал. Просто появилась уверенность какая-то. Молился и чувствовал, что все получится. Так и вышло — весь путь стал чередой удивительных и даже чудесных совпадений, ни одно решение не оказалось ошибочным. Господь вел…
“Не боись, вывезем пацана!”
Часам к 15 приехал в Ростов. Захожу в вокзал и натыкаюсь на таксиста-глашатая, собирающего людей «На Мариуполь!». Мне почти по пути. «А до ****?». «Это в стороне, но как с водителем договоришься». Заодно узнаю, что из всех пунктов пропуска на границе работает только один — Мариновка/Куйбышева. Это на противоположном конце Донецкой области. Через него только все и ездят. Ничуть не сомневаясь, записываюсь в число пассажиров.
Водитель — донетчанин на машине с украинскими номерами. «Садись до Донецка, а в дороге решим что-нибудь». Вместе со мной садятся еще трое пассажиров — пожилая супружеская пара из Мариуполя и дама с собачкой из Харцызска. Решаем, что едем в Донецк, а там Дима (водитель) находит коллег по службе такси и отдает меня им до ****, или же — отдает мариупольцев, а сам везет меня. Поехали.
К Мариновке добираемся к 17. Большая очередь автомобилей перед пунктом пропуска, около полусотни. Простояли больше трех часов. Границу пересекли уже в сумерках. Узнав, что у меня прописка в N-ской области, водитель заметно занервничал. «Тягать тебя будут. Неместных особо шмонают». Не придаю особого значения его словам. А зря — Дима оказался прав на 100%. Тягали и шмонали. Думаю, мой внешний вид сыграл мне на пользу. Был я в пиджаке и с бородой — недели три назад начал отпускать, сам не знаю зачем. Пригодилась. Сделала меня лет на 10 старше. Москвичи потом сказали, что я был похож то ли на профессора, то ли на хипстера. Но уж никак не на военного…
Едем по ДНР. Даже в сумерках видна мрачная картина полей сражений. Чем-то напоминает панораму Курской битвы. Поля и дорога усеяны сгоревшей техникой — танки, БТР, БМП и т.д. Скоро совсем темнеет.
Первый сюрприз — внезапно нас оглушает грохотом. Метрах в ста от дороги начинает бить Град. Дает несколько залпов, видно как снаряды летят высоко над нами. Водитель, не смотря на разбитую дорогу, прибавляет скорость. «Сматываться скорее надо — сейчас сюда ответка прилетит!».
Сматываемся. Была ли “ответка” — не знаю, гремело вдалеке со всех сторон еще долго.
Ночные блокпосты ДНР. Лучше проехать пяток дневных, чем один ночной. Вооруженные ребята по ночам злые. Соблюдают светомаскировку. Метров за 100 сигналят приближающейся машине фонариком. Водитель должен сбросить скорость, выключить фары и подфарники, включить свет в салоне и на первой скорости подъехать к блокпосту. При невыполнении этого правила — стреляют. Возле некоторых блокпостов на обочинах стоят изрешеченные пулями легковушки.
Пару раз Дима запаздывал с фарами, получал трехэтажные маты в свой адрес. Впрочем, брань — нормально. Больше напрягали автоматы, направленные на водителя и пассажиров. Пока один проверяет документы, остальные держат машину на прицеле. Досмотр вещей — открываю рюкзак — вода, одежда. В боковых карманчиках тоже ничего. Багажник и сумки других пассажиров тоже чисты. Едем дальше. Все это повторяется бесчисленное количество раз. Блокпосты стоят примерно через каждые 10 км, плюс на въезде и выезде в каждом городе, иногда — на улицах.
Ополченцы на блокпостах разные. Серьезные, в шрамах, жесткие в общении, похожие на чекистов или спецназовцев. Откровенные урки-сидельцы с наколками и вставными зубами. Малолетки (не помню в каком городе) — лет по 17-18, веселая стайка, с пивом, картишками и автоматами даже у девчонок. Конечно, все разнообразие видов я увидеть не мог, но Дима-водитель рассказывал много….
В Харцызске нужно высадить даму с собачкой. На въезде в город — блокпост. Опоздали с фарами, выслушали немало ласковых слов. Обыскали и отпустили. Только отъехали — сзади автоматные очереди. Кто там ехал за нами и почему стрельба — непонятно, да как-то и не хотелось знать…
В городе Дима наконец-то повесил на машину шашечки такси. На блокпостах это сделать было некогда, а останавливаться в пути он категорически не хотел — опасно. Проехали Снежное, Торез, Харцызск, Шахтерск, Зугрэс и еще какие-то города. Их много, я со счета сбился и последовательность могу путать. Выглядят почти все одинаково — улицы безлюдны, фонари не горят, в домах света нет. Ощущение Чернобыля. Кое-где стекла выбиты — мародеры грабили брошенные квартиры. Из людей — только бойцы ДНР на блокпостах.
Соцсети
Часам к 11 вечера приезжаем в Донецк. Город чуть более оживлен — по улицам ездят редкие машины. Людей почти нет. С 22.00 в ДНР — комендантский час. Его соблюдают строго. На блокпостах нам выговаривают за нарушение и обещают в следующий раз задержать. К этому времени окончательно выясняется, что везти меня в ****-ский район некому. Все друзья и коллеги водителя отказались. Решаем заехать на автовокзал, поискать таксистов. Если не находим — я еду с ним до Мариуполя, а на обратном пути заезжаем за Иваном…
Три таксиста на вокзале, услышав про пункт назначения, шарахаются от нас как от чумных: «Даже днем не поедем!». Уговаривают заночевать в мотеле, а утром искать транспорт. Подумав, соглашаюсь. Дают телефон какого-то Толика, судя по голосу и повадкам — прожженного шоферюги, который ничего не боится. «Тебе сколько лет? А сыну? — слышу в трубке. — А какое это имеет значение? — Тут, братуха, даже размер обуви имеет значение. Остановят, примеряют — и пойдешь служить». На поездку, впрочем, соглашается. За большие деньги. Прощаюсь с Димой, еду в мотель. По дороге звонит Толик — меняет условия: довезет не до Ростова, а только до границы. Меня это не устраивает, расторгаем договор.
В гостинице нет воды. Но мне и не до душа — поскорее бы упасть поспать. Утром вызываю такси, еду на вокзал. Дорогой пытаюсь уговорить таксиста на нужное мне село. «Вы что! Там бои идут! Не поеду ни за какие деньги! И никто не поедет!». Ладно. Посмотрим.
На вокзале первым делом иду к кассам — выяснить насчет автобуса до Ростова. Оказывается, он ходит раз в сутки, в 6 утра, уже ушел. Выхожу из вокзала. Таксистов море. Почему-то взгляд устремляется к одному, стоящему дальше всех со своим Ланосом. Почему? Сам не знаю. По наитию. Подхожу: «В **** район отвезете?». «Садись, поехали». Слегка обалдевший от такой сговорчивости, сажусь. Едем.
Еще несколько часов пути через блокпосты. Днем спокойнее. Некоторые бойцы добродушные, к проверке относятся формально. «Документы в порядке? Езжайте». Но большинство по-прежнему напрягает моя прописка. «Вась! N. у нас чей? Укропский?» — кричит один ополченец другому. Тот приходит и начинается допрос: кто, куда, зачем. Отвечаю правду: еду к сыну. В некоторых случаях приходится дополнять придуманными подробностями: сын — студент, учился в Донецке, когда начали бомбить — уехал в село к родственникам, чтобы пересидеть. Но там тоже бои начались, решил в Донецк вернуться. Вот, еду за ним. Этой легенды мы придерживались потом все время…
Таксисту Саше рассказываю правду. Лучше пусть знает и понимает опасность. Серьезнеет. «Не боись, вывезем твоего пацана. Правильно, что приехал. У меня у самого сын, понимаю…».
Но побояться все же пришлось. И мне, и ему. Последний блокпост перед селом. Нас предупреждают, что следующий нас не пропустит, в районе идут бои. Следующего, однако, не оказывается. До ***** нас больше не проверяли…
Человеческие ноги в военных штанах
Последнее перед нашим село. Подъезжая, видим яркий гражданский грузовичок. Стоит в попутном нам направлении. Двери распахнуты. Может, поломался? Притормаживаем. Стекло забрызгано кровью, везде пулевые пробоины, над окровавленными сиденьями жужжат мухи…
Едем дальше. Расстрелянный военный ГАЗ. Рядом — старенький Москвич и какой-то мужичок из местных, не обращая на нас внимания, деловито вытаскивает из газона ящики и коробки. Мародер. Саша зачем-то начинает снимать все на видео телефоном. Зная по рассказам Димы, что ополченцы этого очень не любят, уговариваю прекратить. Не слушает, снимает…
А вот и ополченцы. Слева от нас на пригорке, в сотне метров. Человек 20. У них тяжелый пулемет, автоматы. Разглядывают нас в бинокли. Сбрасываем скорость, медленно проезжаем мимо, ожидая знака остановиться. Знака нет. Едем дальше.
Francisco Leong / AFP
В зоне видимости отряда главная дорога уходит на очередной пригорок. У подножья дымятся несколько сожженных грузовиков. Видимо, бой тут был ночью. Что на пригорке и за ним — не видно. Направо — какая-то грунтовка, за ней виднеется село. Едем налево, по главной. Взбираемся на пригорок и понимаем, что попали на место ночного боя.
Масса сожженной техники справа и слева. Саша снимает. Вижу в паре метров оторванные человеческие ноги в военных штанах и ботинках. Дальше — трупы. Некоторые — обугленные, скрюченные. Их все больше.. И техники. Онемев от ужаса, несколько десятков метров едем среди этого ада. В спину смотрят ополченцы. А вдруг подумают, что мы мародеры или за оружием охотимся? А вдруг обстреляют?
Наконец проехать становится нельзя — сплошной завал из обгоревшего дымящегося железа. Саша резко разворачивается: «Я на такое не подписывался! Мотаем отсюда!». Я кричу, что без сына никуда не уеду. Уговариваю его свернуть на грунтовку. Она тоже, как оказалось, вела в нужном направлении…
Все то же село (еще не наше). Вымершее. Многие хаты разбиты. Заезжаем в узкую улицу и сталкиваемся с колонной — три танка, БТРы под флагами Новороссии. На броне везут пленных. Разворачиваться поздно, да и бегство может вызвать подозрение. Выручил какой-то дедушка. Выбежал со двора, кричит — «Давайте сюда, ребята!». Заехали почти во двор, освободили дорогу колонне. Я изображаю местного — неторопливо закуриваю, выхожу на обочину и с видимым интересом разглядываю колонну и людей. Похоже, им все равно…
У деда вместо дома — груда кирпичей. Прямое попадание. «Как же вы живете?» «А вот так и живу, — вздыхает дедушка. — Дайте, ребята, сигарету, хоть покурю…».
На выезде из села снова попадаем на поле боя. Земля обуглена, трава покрыта слоем копоти, асфальт кое-где поплавился. Всюду воронки и осколки. У крайнего дома — люди. Подъезжаем, нужно спросить дорогу. Выхожу из машины, спотыкаюсь о какой-то предмет. Неразорвавшаяся мина. Кругом — еще несколько. Люди грузят домашний скарб в посеченный осколками «Шевроле». К машине привязан самодельный белый флаг — тряпка на палке. Узнав, что у нас такого флага нет, водитель изумляется: «Вы рехнулись так тут ездить? Они же объявили, что в зоне боев — только с белым флагом, иначе расстреливают без предупреждения, как мародеров».
Палку выломали в ближайших кустах, белую наволочку с цветочками нам дали. Делаю флаг. Становится страшно. Реально страшно. Слышно как недалеко постреливают…
Вот тут я и стал писать смски с просьбой молитв. Родным, близким и коллегам. Было ощущение близкой смерти. Не знаю, как его описать… Спасибо всем, кто молился!
Нам объяснили, что трасса забита сгоревшей техникой, участок пути нужно ехать по полю. Тронулись. Вижу впереди высоковольтную ЛЭП. На высоте метров 20 на проводах какой-то предмет. Слишком большой для птицы.. Отвожу взгляд, надеюсь, что показалось… Но нет, не показалось. Подъезжаем ближе — на проводах висит труп. Взрывом забросило. Лица не видно. Штаны съехали на щиколотки, белеют ноги.. Саша не видит, смотрит дорогу, а я специально не показываю…
Здравствуй, сынок!
Слава Богу, до нашего села было уже близко. Доехали без приключений. Пару раз видели отряды ДНР, но пронесло. Нашли нужный дом. Анна, жена врача Георгия, выбежала навстречу и предупредила, что их постояльцы-беженцы ничего об Иване не знают, чтобы мы не проговорились. Самого главы семейства дома не было — вызвали в райцентр по работе. Пока ждали, Анна нас покормила, напоила чаем. Дочка Женя рассказала, как они живут. Электричества нет уже почти месяц, воды тоже. Спасает насос, но он на бензине, а бензин почти кончился. У местных есть оружие, собранное на местах боев. Дети развлекаются стрельбой из автоматов в оврагах и посадках…
Сотовой связи почти нет. Чтобы позвонить, нужно выходить в поле, взбираться на пригорок.
Отхожу на сотню метров. И внезапно ощущаю что впервые за время отъезда остался один. И тут меня накрывает. Меня, взрослого мужика под сорок, просто разрывает от рыданий. Перед глазами — мертвые. Разорванные, обугленные, висящие на проводах… Чьи-то сыновья, мужья, отцы, братья. Еще вчера — теплые живые люди. Сегодня — куски мяса. Не знаю, как даже передать, что я тогда чувствовал. Минут пять просто выл в небо в чистом поле, захлебываясь слезами.
С Георгием связи нет, решаем ехать в амбулаторию без него. Иван с Романом в палате. Обнимаемся. Пока Анна кормит пацанов, я изучаю содержимое рюкзака Ивана. Батюшки! Две гранаты, военный билет, памятка-инструкция гранатометчика, таблица с оценками по стрельбе… Все это решаю выбросить, документы — сжечь. Из гранат выкрутил детонаторы, попросил спрятать надежно, чтобы никто не нашел, особенно дети.
Приехал Георгий. Обнимает, смеется — «Ну, что, не развод?». Он сделал Ивану карточку и справку с диагнозом — контузия. Мол, может комиссуют из армии. Но мы уже знаем, что в Украину Иван не вернется, а такая справка, если ее найдут ополченцы, может выдать. Решаем не брать. Прощаемся. «Ваня, теперь Георгий — твой крестный отец. Молись за него» — говорю. Георгий не может сдержать слез, долго обнимает Ивана…
Уже в машине замечаю у Ивана в джинсах армейскую портупею. Заставляю снять. Очень правильно, как оказалось…
Через пару часов после нашего отъезда позвонил Георгий — под их селом украинские бойцы из разбитого добровольческого батальона расстреляли машину с семьей… Видать, транспорт им был нужен. А вечером того же дня к нашим медикам нагрянули бойцы ДНР. Кто-то из местных донес, что Георгий украинских солдат скрывает. На допросе, как рассказывала Женя, Георгий отрезал: «Ко мне никто за помощью не обращался, но если обратятся — буду помогать всем. Я врач и давал клятву Гиппократа. А флаг у нас один — белый с красным крестом». Те почесали затылки: «Да, вы правы. Можете быть свободны». И уехали…
Обратно мы сумели проехать, обогнув страшное, искалеченное боем село с десятками убитых. А дальше началась увлекательная игра под названием «Обмани блок-постовых», ставкой в которой была наша свобода, а может и жизни.
Aleksandr Glyadyelov / Facebook / ІЛОВАЙСЬК. Фотовиставка
Ложь во имя спасения
Как несколько десятков блокпостов сумели пропустить двух молодых мужиков с не местной пропиской — до сих пор не пойму. Господь им глаза закрыл. Допрашивали тщательно, иные пытались запутать, поймать на деталях. Мы твердо стояли на нашей легенде: отец везет сына-студента. Борода, повторюсь, помогла. И Саша-таксист. Узнали у него какие вузы есть в Донецке, выбрали подходящий. Адреса учебных корпусов и общаг Иван говорил правильные, со слов Саши. Фамилии и имена преподавателей называл из своего реального вуза, где учился заочно. Кто там проверит…
Саша довез нас до границы. Переезжать КПП ополченцев отказался. Попросил еще денег за пережитый риск. Пришлось дать из оставшихся. На КПП нас ждала самая трудная проверка. После долгого допроса, когда ополченцы, уже казалось, расслабились, один вдруг подошел к Ивану: «Снимай футболку!». Я криво усмехнулся — меня зло осадили: «Это не смешно!». Раздевают на проверках и ополченцы, и украинцы, чтобы увидеть — есть ли на плече след от ремня автомата. А Иван не только автомат, но и гранатомет с боекомплектом носил. Я похолодел… Он снимает футболку — плечи чистые, следов нет. Все облегченно вздохнули. Расстались почти друзьями, пожали руки, нас даже предложили на БТР подбросить полкилометра до российского КПП. Отказались, решили прогуляться. По дороге Ванька рассказал, что ребята неопытные — нужно смотреть не только под футболку, а на ноги — следы от берцев есть у всех военных. И показал свои… А будь на нем портупея?
На российском пограничном посту нас ждало последнее приключение. Вернее — меня. Ивана досмотрели быстро, понимающе усмехнулись, спросили — не хочет ли пойти в ополчение? Нет, говорит, не хочу. Настала моя очередь выкладывать вещи. Такой досмотр был у меня впервые, ополченцы ограничивались заглядыванием в рюкзак, иногда — рытьем в вещах. Выкладываю все.
«А это что?». «Это? Бинокль». «Бинооокль?!!!». Вижу как у пограничников меняются лица. По рации: «Шестой — первому. Тут корректировщик».
Мигом налетело их человек восемь, как осы на мед. Смотрят злобно, говорят: «Где твоя рация? Куда рацию дел?». Я сперва обалдеваю, потом пытаюсь объяснить, что я никакой не корректировщик. Матерно обрывают. Щас, говорят, разберемся. Дожидаемся сотрудников ФСБ. Ведут в вагончик, допрашивать. Полчаса гоняют по биографии, работе, роду деятельности и т.д. Чуть ли не как звали первую учительницу спрашивают. Отвечаю всю правду, кроме как о сыне. Потом осеняет: «Послушайте, я ваш КПП вчера вечером переходил, пробейте по базе. Какой, нафиг, корректировщик?». Вижу, офицер смягчается. Переписали все данные и отпустили. Бинокль забрали. Если бы его обнаружили ополченцы на одном из блок-постов… Боюсь даже представить…
Ну, а дальше была Россия и обычная беженская история, не особо интересная. Скитания в поисках работы и крыши над головой. Но любые скитания лучше войны. Пока она окончательно не закончится, Иван на Украину не вернется.
Меня потом спрашивали друзья и близкие, кто был в курсе этой истории: за кого я теперь? Кто виноват во всем? Не горю ли местью и злобой на тех, кто едва не убил сына? Не горю. Бог всех рассудит. У каждой из сторон своя правда. Одно скажу — не нужно было гнать войска на Донбасс.
А злость есть, конечно. Прежде всего — на себя. На нас всех. За то, что позволили войне начаться. За то, что не помешали вовремя тем, кто эту войну разжигал. Сумеем ли теперь потушить?