Онколог Михаил Ласков, кандидат медицинских наук. За время своей профессиональной деятельности работал гематологом в отделениях онкологии и гематологии для детей и взрослых.
Проходил стажировку по гематологии, трансплантации костного мозга и онкологии в Royal Marsden Hospital (Лондон). Стажировался в отделении детской онкологии Children Hospital Los Angeles, паллиативной службе госпиталя «Адасса» (Иерусалим).
В сферу практических интересов доктора входят: взрослая и детская онкология, детская и взрослая гематология, трансплантация костного мозга и периферических стволовых клеток крови, нейроонкология.
– Михаил Савельевич, действительно ли произошла тихая революция – появление биологических и иммунологических лекарств для лечения раковых заболеваний?
– Иммунотерапия – это, во-первых, не тихая, во-вторых, не революция. Эти препараты давно уже разрабатывались, исследовались. Такие, например, как «Опдиво» (Opdivo), «Кейтруда» (Keytruda), «Зелбораф» (вемурафениб) были зарегистрированы в Америке, Европе и Израиле, некоторые («Зелбораф») и у нас, а в конце этого года и другие препараты этого списка должны по плану производителей зарегистрироваться в России.
Но никакого чуда здесь нет. Хотя препараты эти, по своим показаниям, конечно, хороши. И они тоже – шаг вперед в развитии лечения онкологических заболеваний. Но такие шаги делаются постоянно, не только с этими препаратами. Хотя, повторяю, хорошо, что они появятся в арсенале врачей.
– Насколько они будут доступны больным в нашей стране?
– Думаю, получить их смогут далеко не все, никакой массовости не предвидится, поскольку стоимость их будет очень высокой. Но у нас не только эти препараты малодоступны, но и многие другие.
И всё-таки хочется надеяться, что постепенно, со временем «круг доступа» этих и других лекарств будет расширяться.
– Действительно ли новые лекарства помогают в случаях с продвинутыми стадиями болезни, при уже наступившем метастазировании опухоли, например?
– Да, это верно. И это как раз хороший шаг вперед. Только неверно подавать информацию, что вот есть такие лекарства только в одном месте, в одной стране, но об этом никто не знает. Мол, приезжайте и вас всех вылечат. Это просто реклама для медтуристов.
А с точки зрения медицинского факта – да, появились такие препараты. Причем пока доступ к ним для пациентов будет затруднен не только у нас, но и во многих, скажем, более социально развитых странах. Потому что, как я уже сказал, они очень дорогие.
– А что касается информации о персональных генетических исследованиях, которые помогают в лечении раковых заболеваний?
– Здесь точно громких заявлений делать не надо. Разработки идут, но пока нет ни одного исследования, которое показало бы, что это помогает людям выздоравливать или хотя бы жить дольше.
У нас тоже можно сделать такой анализ. Биологический материал (кровь или ткань опухоли) отправляют за границу (уже появились и российские аналоги), получают результаты и на их основе подбирают лечение. Но я, например, в своей практике не люблю это делать, потому что пока никакой доказательной базы нет.
Михаил Ласков. Фото: Михаил Голденков/bg.ru
– Что в нашей стране разрабатывается для лечения рака?
– Мы ничего особо интересного не разрабатываем. Мы можем только быстро регистрировать то, что разработано в мире, и начать это применять или выпускать аналоги. Сначала найдя деньги для этого. Всё это мы делаем с трудом – но делаем.
Помимо препаратов для иммунотерапии, в последние годы регистрируется всё больше новых таргетных препаратов (таргетная терапия – это лечение препаратами, которые блокируют рост и распространение раковых клеток).
– Действительно ли сейчас раковых заболеваний стало больше?
– Стало больше социальных сетей, и это не всегда полезно. У нас нет навыков гигиены использования социальных сетей. При грамотном использовании и социальные сети, и интернет – это абсолютная благость. Но мы еще не знаем, как ими пользоваться, и выливаем на просторы интернета массу неверной, недостоверной информации, истерии по поводу раковых заболеваний.
Да и те же сборы денег больным. С одной стороны, это хорошо. Но когда ты начинаешь понимать, на что в некоторых случаях собирают деньги и как их собирают, кто собирает – иногда даже ужас берет. И хорошо, что я не главный детский онколог, которого за подобные же сомнения пару лет назад раскритиковали в социальных сетях. Надо меня понять правильно, я совершенно не против благотворительных фондов и ответственного сбора, на ответственными вещами должны заниматься ответственные люди.
– А если сравнивать, например, с восьмидесятыми годами прошлого века – больше стало раковых больных или нет?
– Каких-то видов рака стало больше, каких-то – меньше. Например, во всём мире частота рака желудка падает, а некоторых других заболеваний – повышается. Например, саркомы.
Причины этого в одних случаях мы можем увидеть, в других – нет. Например, что касается рака желудка – наблюдается снижение встречаемости микроорганизма хеликобактер пилори, который не только гастрит вызывает, но еще и имеет непрямое отношение к возникновению рака желудка.
Страх заболеть раком в обществе – это однозначно эффект социальных сетей. Еще кажется, что раковых больных стало больше, потому что люди в наше время дольше живут. Мы знаем, что рак – это всё-таки болезнь возраста. Хотя он бывает и у детей, и внутриутробно. Но всё равно, чем человек старше, тем больше шансов у него заболеть.
– Кстати, кажется, что и дети стали чаще болеть раком.
– С детским раком другая история. Раньше его не лечили, и никто не выживал. За последние лет двадцать дети стали выздоравливать, и соответственно о них знают больше. Они общаются, на их лечение собирают средства. Вот и возникает ощущение, что сплошь и везде детский рак. Хотя вообще это очень редкая болезнь.
– Когда-нибудь смогут найти универсальную «таблетку от рака»?
– Нет, конечно. Рак же разный, и механизмы его возникновения, причины – разные. Никогда одной-единственной таблетки, которая поможет вылечить рак, точно не будет. А вот, условно говоря, от каждого вида рака по таблетке – это уже более реально. Хотя, мне кажется, всё равно недостижимо.
Но если смотреть глобально, то потихонечку всё становится лучше. В том числе у нас в стране. Лекарств больше, возможностей больше, знаний больше. Хотя разница между Москвой, большими городами, такими как Питер, Новосибирск и Екатеринбург, например, и всеми остальными регионами – колоссальная. Когда выровняется ситуация в лучшую сторону и выровняется ли вообще – неизвестно.
Беседовала Оксана Головко