Откуда берется картинка идеальной семьи
Михаил Бурмистров: Работая с семьями, мы часто сталкиваемся с желанием иметь какую-то идеальную картинку, в которой бы сочетались прекрасные послушные дети и ласковая мама, которая выпевает: «Дорогие, мы сейчас помоем посуду». И дети ей: «Да, мамочка, конечно же!» – и бегут! Откуда эти картины в голове у родителей?
Екатерина Бурмистрова: Они из Facebook и из Instagram. Раньше были из глянцевых журнальчиков. Нет одной прекрасной картины, которую можно воплотить во всех семьях. Нужно понимать, как конкретно в вашей ситуации: с вашим характером, вашими навыками и вашей нагрузкой можно с детьми взаимодействовать.
Одно дело – у вас есть помощница пять раз в неделю, и вам не надо ни посуду мыть, ни еду готовить, ни одевать, ни раздевать – пожалуйста, можете применять один спектр методов воспитания. А вот у вас помощница три дня в неделю, делегировано меньше функций, – ваш метод другой. А вот вы вообще одна с тремя погодками зимой в Москве в пятиэтажке на пятом этаже без лифта. Тогда у вас спектр методов воспитания третий. Может, у вас вообще депрессия – все, сузились возможные способы.
Надо знать, где вы находитесь. Эту методику можно назвать «Дневник внутренней погоды». Нужно понять: кто я, где я, определить место, позицию, кто мои дети. И, по крайней мере, не пытаться использовать то, что не работает.
Идеальная картинка красивых и послушных детей – это главный демотиватор.
На самом деле их нет. Мамы выкладывают в Instagram и Facebook красивые фото, а в жизни они испытывают совершенно другие состояния.
Мы уверены, что личность ребенка – самое ценное
Михаил Бурмистров: Наказание связано с темой власти в семье, которая присутствует в различных формах в отношениях мужа и жены, а также есть в отношениях родителей и детей.
Болезненность и странность ситуации с наказанием ребенка заключается в том, что родитель еще ничего не сделал, только подумал что-то, но эту свою ужасную мысль он несет или на исповедь, или к психотерапевту.
Еще совсем недавно почти все великие творцы, деятели культуры, не говоря уж про обычных людей, были пороты, как «сидоровы козы», и с ними обходились очень жестко. До сих пор в слоях населения попроще сохраняется убеждение в том, что «если муж жену не бьет, то он ее не любит».
Поскольку в традиционном сознании отношения в семье выстраивались в иерархическом порядке, то тема власти, наказания, воспитания решалась совершенно однозначно.
Нашим недалеким предкам даже представить было невозможно, что родители на цыпочках будут закладывать виражи вокруг маленького свинтуса, а потом мучиться рефлексией и не спать ночами.
Екатерина Бурмистрова: Это изменение основывается, с моей точки зрения, на очень высокой ценности личности ребенка. Раньше детство видели по-другому, этому изменению уже больше чем 70 лет, это много. После Второй мировой войны подход к ребенку в целом изменился. Мы этой смены не застали, но мы – уже второе или третье поколение родителей, которые думают, что личность ребенка – это самое ценное, что есть.
Родителям нужно пройти по такому острию бритвы: с одной стороны – нужно помочь вырасти и раскрыться этой личности, а с другой стороны – есть вероятность вырастить человека, который вообще не чувствует границ дозволенного.
Ребенок помещается в центр семейной системы, то есть вообще все внимание родителей обращено на детей. Если это единственный ребенок, он может быть таким «императором». Как можно наказывать императора?
Если в период дошкольного детства границы не выставляются, растет личность, которую никто никогда не ограничивал. Казалось бы, здорово: ребенок растет свободным и творческим, но очень часто он вырастает «пограничником» – человеком, который все время провоцирует других, все время пробует границы дозволенного.
Как ни странно, два типа воспитания могут породить пограничную типологию: если воспитание очень жесткое, у ребенка нет пространства свободы, и если границ не было вообще, и ребенок так и не разобрался, что можно, а что нельзя. А правда где-то посредине.
Не хотите наказывать – устанавливайте границы
Михаил Бурмистров: Случаи, когда родители находятся в глубокой зависимости от поведения ребенка, можно описать так – это утрата статуса, потеря понимания того, что родители и дети – статусно разные существа.
Эта сумятица в умах, связанная с обрушением иерархического порядка, достигает и уровня отношений родителей и детей. И кажется, будто все сидят в одной песочнице: Вася лупит Машу, только Маша – это мама. Но родители не сидят с детьми в одной песочнице, это существа разных статусов.
Екатерина Бурмистрова: Тут важно, чтобы эта ситуация не привела, во-первых, к созданию жесточайшей иерархии и нового насилия со стороны взрослого. Но, с другой стороны, не сравняла статусы и не перевернула пирамиду в положение, когда ребенок наверху. У нас все ситуации бывают в достаточном количестве, только золотой середины, как всегда, меньше, чем хотелось бы.
Часто сталкиваешься с людьми, которые не могут поставить границы поведению ребенка. Это либо какой-то выдающийся ребенок, гораздо более упорный, чем мама; либо это конфликт темпераментов; либо это про травматический опыт насилия; либо у родителей сильно «заспамлены» верхние отделы коры головного мозга теорией о том, что никакую волю ребенка вообще никак подавлять нельзя.
Я могла бы подобрать картинную галерею ярких случаев того, что терпят матери от маленьких детей, думая, что они не вправе остановить это поведение. Действительно есть часть людей, которые не могут останавливать в принципе, и тогда в подростковом возрасте все процветет просто пышным цветом.
Ребенок в возрасте до трех лет должен понять, что родитель тоже человек со своими желаниями, но очень часто люди не разрешают себе остаться человеком в родительстве.
Очень часто в голове чистый спам, картина жертвенного материнства, где полная подстройка под ребенка, полная реализация его желаний, которая начинается с младенчества и потом не заканчивается.
То, что хорошо для первых 40 дней жизни ребенка, не подходит для следующих 40 лет.
Если вы наказывать ребенка не хотите, нужно уметь устанавливать границы и иметь веер способов реакции, когда поведение ребенка границы нарушает.
Я очень рекомендую познакомиться с так называемой жетонной системой поощрения. Потому что наказания не работают, а жетонная система поощрения работает до подросткового возраста. Потом и она работать перестает, и с человеком нужно договариваться, как со взрослым.
Принцип системы поощрения в том, что ребенку подробно описывается желаемое поведение и назначаются некоторые бонусы. Внимание, это не торговля и не шантаж, это обозначение желаемого поведения, которое будет премировано.
Ребенку очень важно понимать, чего вы от него хотите. Не что вы от него не хотите, а что вы от него хотите.
Ребенок от насилия уйти не может, и он должен его принять
Татьяна Орлова: Работая в кризисном центре, я имею дело, в основном, с ситуациями, которые выходят за грань обычного поведения и обычной средней нормы.
Чем отличается средний путь воспитания ребенка, когда не слишком строго и не слишком все дозволено, от домашнего насилия? Тем, что эта средняя линия формирует границы, устанавливает правила внутри семьи, и в результате ребенок понимает, что приемлемо, а что неприемлемо, и эти границы помогают менять его поведение, но не разрушать его личность.
Есть и такие формы воздействия: мать пришла в ярость и избила ребенка, ударила о косяк. Такие ситуации не способствуют установлению правил, то есть ребенок никакого вывода из этого не делает. Единственный опыт, который он усваивает – это то, что такое поведение бывает, и что его надо как-то пережить. Эти способы переживания формируют личность с внутренним травматическим расщеплением. Они готовят ребенка к тому, что это будет повторяться, никакой системы нет.
Обычно дети берут вину на себя: «Если я буду лучше учиться, если я буду подметать пол, если я не буду попадаться в какие-то периоды маме или папе на глаза, то, возможно, все будет лучше». На самом деле это иллюзорная вина, потому что такие ситуации все равно повторяются, и они не зависят от поведения ребенка.
Сейчас сформировалось такое мнение, что для того, чтобы человек жил в такой ситуации, у него должен быть ранний, в основном детский опыт домашнего насилия либо в качестве свидетеля, либо в качестве жертвы.
Если взрослый может уйти, то ребенок из ситуации насилия уйти не может, поэтому он должен ее как-то принять, и он принимает ее как более или менее нормальное явление.
Его личность отщепляет свою раненую часть, субличность, которая хранит воспоминания об этом травматическом опыте.
Человек живет как бы в двух мирах. Все раны, все несчастья, вся боль хранится в изолированной зоне, о которой человек стремится не помнить. А существовать он предпочитает в другой зоне – когда он верит, что все будет хорошо, что мама когда-то будет трезвая, что мама даст ему заботу. Хотя мама может быть трезвая и умная, но непредсказуемая; родители могут неожиданно подраться между собой; родители могут так унизить, что это невозможно выдержать.
Замирание в ответ на агрессию: человек «готовится к смерти»
Татьяна Орлова: Есть очень важный контрольный тест на то, как вы реагируете на обращенный к вам гнев. Есть три способа реагировать на агрессию извне: ответная агрессия, побег и замирание. Если человек не может ни ответить, ни убежать, то он готовится к смерти, он замирает. Если у вас есть такой механизм замирания, когда к вам обращена агрессия, то значит, у вас есть некий травматический опыт, который не проработан.
Дети, которые замирают классически на гнев родителей, потом не могут нормально реагировать на агрессию в классе, они часто становятся объектом травли в школе.
Екатерина Бурмистрова: Я сейчас дам ответ психолога-оптимиста. Может быть, не все так плохо, если даже ребенок замирает, – возможно, это очень чувствительный ребенок. Имея нескольких детей, вы видите: одному совершенно, как с гуся вода, ори – не ори, линейки ломай над головой (я фигурально выражаюсь) – он совершенно не реагирует; а есть тот, кто даже на чуть другой тембр голоса замирает.
Может быть, он просто чувствительный, ему действительно очень громко? Тогда с таким ребенком стоит проговорить: «Знаешь, когда я ору, я тебя все равно люблю, я очень переживаю за тебя». То есть приписать этому крику не значение сигнала опасности, а такое кривое проявление любви.
Татьяна Орлова: Если ситуации разные, это палитра: то вы накричали, ребенок замер, то он вам ответил, то он пошалил, и вы все в шутку перевели. Но если, что бы вы ни сделали, ребенок замирает, или вы не можете по-другому отреагировать, кроме как применить насилие – тогда ситуация близка к «красной зоне», должен «замигать датчик», нужно что-то менять. В этом отличие конфликта от насилия. В конфликте есть, во-первых, разнообразные сценарии, во-вторых, относительное равенство сил.
Лишение поощрений – не наказание, но работает лучше всего
Екатерина Бурмистрова: Дети бывают очень разные, как мы все знаем. Есть сложный возраст от полутора до трех-четырех, пока речь не станет полноценной, есть подростковый возраст. А бывают просто трудные дети – возбудимые, с плохой регуляцией, очень упорные, очень похожие по характеру на кого-то из родителей. Это ситуации, где максимально вероятен яркий эмоциональный контакт, переходящий в наказание и непрогнозируемое насилие.
С этим ребенком нужно обращаться очень аккуратно, потому что вы с ним образуете гремучую смесь – не потому, что кто-то плохой или кто-то хороший. Это как скользкая дорога или как собственная головная боль. Конечно, особенно внимательными нужно быть людям с каким-то насилием в бэкграунде, когда имеется сложная, постоянно провоцирующая ситуация внутри семьи.
Очень важно, чтобы наказание не было абсолютно непрогнозируемым и очень сильным, потому что тогда мы закладываем возможность вступить в отношения, в которых вполне может произойти насилие.
Когда вы в здравом уме и твердой памяти говорите: «Ты сегодня уроки не сделал и не выполнил домашние обязанности, поэтому ты остаешься без планшета, без мультиков, без футбола», – нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть – это не то наказание. Это лишение поощрений, которое работает лучше всего.
Использование лишения поощрения не готовит ребенка ни к каким созависимым отношениям с использованием насилия. Это не эмоциональное наказание, которое сделано в порыве, которое для ребенка потом неясно.
Отметьте в календаре, как часто вы срываетесь
Екатерина Бурмистрова: Нам надо научиться регулировать свое поведение. Родителям детей, особенно маленьких, со сложными характерами, я обычно рекомендую отмечать в календаре периодичность собственных вспышек гнева. Как часто вы срываетесь? Где это у вас? В конце недели у вас срывы? Связано ли это с месячными периодами в женской жизни? Или это связано с какими-то рабочими периодами мужа? Или это реакция на какой-то возраст детей?
Есть родители, которые очень сложно переносят определенный возраст, и это специфично: кто-то трехлеток обожает, а кто-то от трехлеток с ума сходит; кто-то договаривается с подростками на раз-два-три, а у кого-то с подростками постоянно «белое каление».
Если вы знаете, что у вас с ребенком сложный период, и что вы склонны к каким-то непрогнозируемым наказаниям и к тому, что граничит с насилием в области детско-родительских отношений, то лучше бы это взять на карандаш.
Чем хорош такой календарь? Во-первых, можно очень здорово с собой познакомиться и перестать реагировать в сложных ситуациях так, как вам свойственно. «Я не выношу детское нытье, или какой-то определенный властный тон, или беспорядок в ванной» – любую ерунду можно не выносить до состояния потери контроля. Это всегда имеет предысторию, и если вы ее раскручиваете, становится легче не попадаться в яму.
Проговаривание и обсуждение вслух с членами семьи этих ситуаций – еще одна страховка. Когда вы что-то про себя поняли – вы можете поделиться этим. Когда вы думаете, ощущаете, переживаете это, очень здорово растет зона осознанности, у вас появляется больше времени до тяжелой реакции.
Еще есть способ «взять в рамку», то есть назвать ситуацию, объяснить причину и убрать у ребенка чувство вины, если он что-то видел между взрослыми. Это могут быть ситуации, когда люди очень эмоционально поговорили, и ребенок это видел. Дети очень внимательно следят за тоном родительских взаимодействий. Вы замечали, как дети реагируют на тон голоса? Когда вы просто бурно обсуждаете что-то из области культуры, а дети говорят: «Не ссорьтесь, пожалуйста, папа и мама». Потому что от наших отношений зависит их благополучие, они не зря так реагируют.
Дети слышат спокойный твердый тон
Екатерина Бурмистрова: Можно ли сохранять спокойствие семь дней в неделю, 24 часа в сутки? Ответ – нет. Можно ли сохранять спокойствие в основном? Ответ – да, можно.
Очень важно, чтобы на вас не влиял идеал, который вы выстроили, как параметры женской фигуры 90-60-90, с которыми некоторые люди довели себя до анорексии. Очень важно, чтобы это было мотивирующим, а не дезориентирующим фактором, потому что слишком высоко поднятая планка демотивирует.
Чтобы дети слышали, с ними надо говорить спокойным твердым тоном, я называю это «твердый знак». Более сильные способы не надо использовать, иначе этот не будет работать.
Это не голос «мариванны», воспитательницы детского сада, а интонация без агрессии, спокойное волевое утверждение, за которым стоит уверенность в том, что вы можете устанавливать правила, и у вас есть силы сделать это без истерики. И тогда дети это услышат.
Подготовила Тамара Амелина