Вроде бы все происходит как всегда — работа, дом, магазины, дети и ранний восход солнца. Должно быть, легче вставать и жить. Но ты христианин, и для тебя в эти дни неподъемно уставшее от поста тело, и даже весенний воздух как будто разрежен. Как в горах.
Мы идем в гору с Великого Понедельника. Мы придем туда в Пятницу.
Самое большое искушение в Страстную Седмицу для меня — проскочить ее незаметно. Как-то доживать, устало добираться до конца дня, скорее уходить спать, утром наспех читать правило, ну, может, еще молитву Ефрема Сирина, бежать на работу, где тот же детский шум и гам, никакой постной еды, музыка и все те же разговоры о привычных делах.
Забирать дочку из сада и говорить с ней только о том, что вот-вот уже Пасха, в воскресенье мы придем в собор — а там все красное и золотое, и праздничная трапеза, и вот 40 дней самого необыкновенного счастья. И кстати, ее день рождения в Светлый Понедельник. И так удачно, что на внезапных майских каникулах мы сможем ходить причащаться каждый день.
Но я знаю, что у меня так не выйдет. Чтобы воскреснуть, Господу нашему Иисусу Христу пришлось пройти через моление о том, чтобы миновала Чаша сия, через предательство ученика, через побои и унижения. Умереть в муках в Пятницу и быть в молчании Великой Субботы, когда покоится все. И мне надо быть рядом, чтобы тоже воскреснуть. Христос воскреснет — и мы воскреснем.
Хочется закрыть глаза и не погружаться в это страдание. Хочется, чтобы открыл глаза — и уже настала Пасха.
Но эти дни — данная нам возможность быть рядом с Ним. Не позволить себя отвлечь миллиону дел, которые кажутся большим обязательством, чем каждый день приходить на службы Страстной. Не поддаваться на мысли: «Ребенок ничего не поймет в этих долгих бодрствованиях, зачем брать ее на Двенадцать Евангелий или будить ни свет ни заря в Чистый Четверг на раннюю Литургию».
Ребенок твой — христианин, говорю я себе, а христианин — это тот, кто следует за Христом. А Христос в эти дни идет на Крест, и мы не смеем от этого отказываться. Каждый день мы сейчас должны подходить к Кресту.
У меня каждый день между садом дочери и своим садом есть ровно 10 минут. Я могу зайти в ближайший маленький храм, подойти к Кресту и упасть на колени, сказав: «Господи, я здесь, как могу, я здесь». Воздух в храмах в эти дни другой. И почему-то нет разницы, в своем ли ты привычном приходе, или же попадаешь туда, где ближе, где расписание служб. Везде сейчас, заходя в храм, оказываешься на Крестном пути на Голгофу и всем сердцем слышишь Страсти. Слушать в который раз: «Разве я иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне, что Ты сделал?» Заплакать на этих словах, и на словах о разодранной завесе тоже не удержать слезы.
Ходить на работу… Да, конечно, никто ее не отменял. В Иерусалиме две тысячи лет назад тоже приходилось кому-то стирать, готовить, вытаскивать лотки овощей на рынок, носить воду и готовиться к Пасхе. Нельзя было препоручить эти дела кому-то, нельзя было все бросить.
Но нам сейчас легче, чем им две тысячи лет назад. Ведь мы знаем, что это страдание закончится к Воскресенью.
И если мы не отворачиваемся, не закрываем свое сердце от Страстей Христовых, то из скорби Пятницы вдруг оказываемся на утрене Великой Субботы, а потом — в покое того вечера, когда дома уже ничего не надо делать. Когда все сделано.
Только ждать, немного не веря после этих тяжелых дней, того первого удара колокола, когда камень снова отвалят от гроба, и Воскресение Его ангелы поют на небеси.
