У нас считают, что правда вредна
В моей практике нечасто бывают случаи с приемными семьями, но я много работаю с семьями смешанными, неполными. Консультируя семьи с детьми и работая со взрослыми проблемами, я часто сталкиваюсь с историями, связанными с тайной происхождения. Бывает, что приходит взрослый мужчина или взрослая женщина 30-40 лет, и говорит: «Я про отца своего ничего не знаю. Его никогда не было. С мамой про это невозможно было говорить. Она один раз мне сказала: «У тебя нет папы», – и потом, когда я спрашивала, где мой папа, у нее делалось такое лицо, что я спрашивать перестала».
В итоге у человека огромное беспокойство, дыра в идентичности, он отчасти не понимает, кто он, и в результате строит всякие фантазии. И еще относительно благополучный вариант, когда просто информация отсутствует. А бывает, что история происхождения скрывается, и тогда человек получает ощутимый удар по самооценке.
Вообще в России есть тенденция к закрытию информации. Уверенность, что информация может быть опасна и вредна, – одно из частных проявлений общей стратегии. Например, только у нас в России терминальному больному не говорят, что ему осталось жить несколько дней или несколько недель. У нас к праву на знание правды относятся так, как будто человеку будет лучше, если он будет находиться в неведении.
Непременно расскажет кто-то чужой
В случаях с детьми эта ситуация усиливается, и если уж взрослый человек лишен права знать о болезни, то за ребенка вообще решают только взрослые. Ребенку подают некую версию, и кажется, что он никогда ничего не узнает, и ему так будет лучше. Примеров в практике у меня множество. И все же обычно что-то ребенок да узнает. Есть известная русская пословица: шила в мешке не утаишь. Действительно, информация тем или иным образом к ребенку просачивается.
Кроме того, я многократно наблюдала, что у детей, которые растут в подобной ситуации, возникает им самим, может быть, непонятное желание: искать. Я знаю девочку, которая что-то бесконечно искала в бумагах. Она была как сыщик, как следователь, как искатель кладов – у нее было непреодолимое желание все просматривать. В какой-то момент она нашла бумажку, подтверждающую, что она не родной ребенок в семье.
Я знаю ситуации, когда ребенку-подростку о происхождении говорил кто-то из родственников или дальних знакомых – и по опыту, и по наблюдениям всегда информация о настоящей истории происхождения поступает в самый неудачный момент или в достаточно неудачный момент. У ребенка мало возрастных периодов, когда он абсолютно стабилен. Родители, как правило, тянут, думая: «Наверное, мы расскажем, но он должен вырасти. Он еще недостаточно большой, ему 11-12 лет, он еще не все понимает, он не готов».
И тогда сначала создается безопасная легенда, ложная, вымышленная история происхождения, а потом уже ее нужно поддерживать, потому что не хочется признаваться во вранье. Время, когда родители собираются рассказать, откладывается. И в какой-то момент рассказывает кто-то другой, и всегда гораздо менее бережно, всегда в неудачный момент, часто в очень неудачной форме. Главное, что ребенок получает информацию первой степени важности не от родителей. Для него это удар, но главное, что это удар по отношениям, потому что он уверен: «Меня обманывали».
Я знаю среди родителей подпольщиков очень высокого уровня, которым удалось создать и поддерживать легенду десятилетиями. Дети уже успели вырасти, а легенду по-прежнему нельзя разрушить, потому что как это – мы столько лет говорили одно, мы не можем говорить другое. Но обычно, если о настоящей истории происхождения в курсе больше чем один-два человека, рано или поздно по сумме обстоятельств, в какой-то момент – мы же не можем все проконтролировать – ситуация вылезет наружу.
Екатерина Бурмистрова. Фото: фейсбук
Самое важное — узнавать от родителей
Правило, которое следует соблюдать: информацию первого порядка по степени важности ребенок должен получать от родителей всегда, не только в этих случаях, а вообще по жизни.
Это и информация о том, что может увеличиться семья, что кто-то болеет так, что есть опасность за жизнь, что семья испытывает серьезнейшие материальные изменения.
Вещи первого порядка связаны с изменением состава семьи, контуров семьи и каких-то событий, связанных с близкими ребенка. Очень часто взрослые скрывают смерть: скажем, умерла учительница, умер пожилой дедушка, а ребенку об этом не говорят. Обычно эти серьезные события он тонко чувствует: чувствует изменения в поведении родителей, их тревогу, боль и другие сложные эмоции, и не умея найти этому объяснение, придумывает что-то гораздо более худшее, чем реальная история, и, главное, что-то, в чем он себя обвиняет.
У детей 7-8 лет и в подростковом возрасте один из механизмов самовосприятия таков: они думают, что если произошло что-то плохое с их близкими, они виноваты или частично виноваты, то есть ребенок считает, что его мысли, его слова могут изменять мир. Это общая тенденция анимистического (детского) мышления, у кого-то она больше проявляется, у кого-то меньше, но дети думают, что они ответственны за все. Если им не рассказывают правду о самых существенных событиях, они с этой ответственностью остаются один на один.
“Вдруг эти злые люди — не мои родители”
Мы все в детстве строили свою историю, мы думали про свою семью, про родителей, про то, как все будет во взрослой жизни. Почти у каждого ребенка в возрасте 4-6 лет возникает так называемая «фантазия усыновления». Это очень распространено, хотя про это мало пишут в русскоязычной среде.
Ребенок, сталкиваясь со всякими нравственными запретами, ограничениями и границами со стороны родителей, испытывает недовольство взрослыми. Он начинает думать, что «эти злые люди, которые так меня ограничивают, – не мои родители». Ребенок фантазирует, что его настоящие родители – какие-нибудь король и королева, богатые и добрые люди, что его перепутали в роддоме и отдали этим злым людям на воспитание. В той или иной степени фантазии усыновления есть у всех детей, в том числе, растущих в благополучных полных семьях.
Это одно из нормальных явлений, его не надо путать с тем, что есть у ребенка, который действительно имеет тайну происхождения, которую от него тщательно скрывают. Если обычная фантазия усыновления либо почти не проявляется, либо быстро проходит, то у ребенка с тайной она задерживается и делается болезненной – это один из вариантов. Либо ребенок растет инфантильным, он как бы не ходит, не смотрит в эту сторону, – это второй вариант.
Фото: womo.ua
Когда вырастил отчим, а папа жил в соседнем квартале
Есть правило, которое подтверждается многолетней практикой: ребенок должен расти вместе с информацией о своей биографии. Информация может быть разного рода, даже тяжелой: например, заболевание типа диабета, которое будет влиять на его жизнь; генетическое мужское бесплодие; история происхождения. Бывают всякие вещи, которые точно никуда не денутся, они навсегда останутся с ребенком. Если есть какой-то фактор, на который ребенок сам повлиять не может, и он потенциально сложный, то ребенок должен с ним расти.
Не надо создавать вымышленные легенды, нужно выстраивать упрощенные версии на каждый возраст, которые потом можно дополнять. Если делается по-другому, и ребенок растет с одной картинкой, а правдивая история другая, то потенциально в нестабильном возрасте, чаще всего подростковом, произойдет взрыв бомбы.
Я знаю не один случай, когда доходило вплоть до психотического срыва, если человек в сложном подростковом или юном возрасте получал информацию, которая полностью рушила его картину мира: и информацию о физическом заболевании, и информацию о происхождении, и информацию о какой-то утрате.
Когда человеку говорили, что дедушка переехал в другую страну, а на самом деле дедушка давно умер. Когда человек узнавал, что тот человек, который его растил и которого он всю жизнь звал папой, это его отчим, а папа живет в соседнем квартале или занимается бизнесом в Америке, – это все живые истории, это не плод моей фантазии.
Действительно, очень сложно иногда открыть правду. Иногда настоящая история происхождения не очень красивая, и там много боли и страданий матери или еще кого-то, но с этой болью проще срастись с маленького возраста. Чистому все чисто, и ребенок каких-то вещей просто не усвоит, но он будет это знать, и будет понимать, что любим.
Противоположная стратегия готовит глобальный подрыв – подрыв уверенности в отношениях и подрыв в осознании себя как целостной личности.
Тайна сама себя закрепляет. Когда мы что-то долго прячем, есть ощущение, что мы и должны это прятать, а на самом деле это всех связывает, обременяет и не дает разговаривать искренне. Очень часто глубокие ямы в отношениях, дистанции связаны с тем, что невозможно поговорить о том, как было на самом деле. В семье, где мать родила дочь вне брака и никогда не рассказывала свою трагическую историю, дочь вырастает без душевной близости, потому что одну из основных историй из жизни матери она не знает.
Фото: naturallybetterkids.com
“Есть важный разговор, когда тебе удобно?”
Даже если это было много лет назад, и по-прежнему очень больно, и ребенок был выращен в любви, все равно он имеет право знать правду. Конечно, сначала может быть очень сложный период адаптации, когда ребенок привыкает к новой информации, но потом становится легче почти всегда.
Говорить надо, подбирая максимально спокойную обстановку, когда потом у родителей будет время на ребенка. Скажем, перед отпуском, в начале каникул, а не перед командировкой и не в начале сессии, условно. Подбирать время, когда ребенок готов слушать. Если это относительно взрослый человек, 13+, сказать: «Знаешь, у нас есть очень важный разговор. Когда тебе будет удобно?» – дать ему время настроиться.
По моему опыту в консультировании часто бывает так: люди долго подводят к такому разговору, а потом оказывается, что на самом деле ребенок уже все знает или сильно догадывается – то есть для него это гораздо меньшая неожиданность, чем думали и представляли взрослые.
Подготовила Тамара Амелина
Подписаться на информационную рассылку Екатерины Бурмистровой
Группа Екатерины Бурмистровой на фейсбуке
Страница «Психологическая мастерская Екатерины Бурмистровой» на фейсбуке
Группа Екатерины Бурмистровой «В Контакте»