«Когда я установила забор, на монастырь началось восстание»

Входишь на территорию обители – и не видишь монашествующих. Вообще почти никого не видишь. Есть рабочие, реставрирующие корпуса (до храмов – красавцев, жемчужин русской архитектуры дело еще явно не дошло). Может, и нет тут монахов – чисто номинально настоятельница назначена, и все? Так бывает: большой восстанавливаемый архитектурный объект, а в нем – очень маленький, просто микроскопический, почти не существующий монастырь.

– У нас огромный монастырь! – отвечает на мои соображения игумения Афанасия. – Одна монахиня и еще одна послушница. И я.

Монахиня Иоанна – родная мама матушки. Их вместе отправили сюда из Толгского монастыря, где они трудились почти десять лет. Послушница Лидия – в прошлом работница бюро технической инвентаризации – попала сюда как будто случайно. Впрочем, случайностей не бывает.

– Мы по работе делали чертежи, замеры, описывали состояние зданий, – рассказывает сестра Лидия. – Когда храмы начали передавать Церкви, наша работа понадобилась и там, так что по долгу службы я бывала в храмах, но тогда никакого призыва Божьего еще не было. А затем я стала работать в канцелярии одного мужского монастыря. Когда настоятель сменился – пришла сюда. Сначала просто приезжала помогать. А потом матушка сказала: «Чего тебе домой ездить? Оставайся у нас». Я и осталась.

Когда я установила забор, на меня подали в прокуратуру

Оглядываюсь. На одном храме растет дерево. Из другого вываливаются кирпичи. Одно здание – с забитыми окнами. Но в центре двора лежат кое-какие стройматериалы, да и проходящие мимо рабочие тут явно не для антуража. Но…

Когда восстановят обитель – по-человечески высчитать невозможно, денег пока нет. То есть «нет» – это значит, что нет совсем. Сестры пытаются хотя бы просто выжить.

– Когда я сюда пришла, здесь не было вообще никого, – рассказывает матушка. – Есть ощущение, что люди были, но где они? Неизвестно. На счету монастыря было всего пять тысяч рублей. А за обителью числился долг по электроэнергии, и мне грозили, что отключат электричество. Я стала упрашивать: «Не надо, со мной ведь пожилая монахиня! Мы не сможем даже чайник вскипятить, у нас никого нет, чтобы попроситься пожить!» В итоге мне помогли собрать денег, и я заплатила за электричество.

Пожертвования – особая страница истории восстановления и строительства любого храма или монастыря, но тут, учитывая географическое положение обители, она и читается как-то в духе Кафки.

– Сплошь и рядом приезжаю, начинаю просить на восстановление монастыря, – с чуть заметной горечью рассказывает игумения, – а мне в ответ: «Ростов?! Да не может быть! Это же город Золотого Кольца, и вы говорите, что водопровода и газопровода нет?!» – и воспринимают меня как обманщицу. А какой-то «бог Кузя» миллионы собирает.

Когда игумения прибыла сюда из Толгского монастыря, жить можно было в единственном отреставрированном здании – обшитом изнутри пластиком игуменском корпусе:

– На фоне всего, что я увидела вокруг, мне показалось, что я попала в какие-то хоромы! – смеется матушка. – Ворот, в которые мы въезжаем сейчас, не было. Был «журавлик», на котором размещался чисто символический замок. Он мне давал призрачную гарантию, что ночью сюда не заедет машина и не заберет дрова, находящиеся на территории. Больше брать было нечего. Строительные материалы были бы точно разворованы.

Если я кого-то провожала поздно вечером, то я запирала этот журавлик, мой гость подползал под него и провожал меня до корпуса. Даже эти сто метров идти в позднее время было небезопасно: вокруг заросли кустарника, разрушенные сараи, бездомные собаки…

Когда я установила забор, который заменил каменную стену, бывшую у монастыря изначально, на монастырь началось восстание! На меня подали в прокуратуру: я уродую архитектурный облик и вообще, как я имею право огораживать еще не оформленный участок земли.

Юридически вопрос, наверное, был поставлен правильно, но никто из чиновников и не думал ни о безопасности двух монахинь, ни о сохранности строительных материалов. Многие здания тогда еще не были переданы монастырю, а ведь это процесс на годы. Не мог же он существовать все это время без элементарной ограды.

Бедность, небезопасность, непрестанные заботы… Молиться сестры ходят в соседний храм святителя Николая – исторические здания обители находятся в аварийном состоянии, и в них даже запрещено водить экскурсии. Не выдерживаю и задаю бестактный вопрос:

– А с чего же вы живете?

– С чего Господь пошлет. Вот помощницы наши – привезли капусту и хлеб. Кто-то пожертвовал картошку, крупу, макароны, консервы… Ни разу еще за время своего игуменства я не подумала: «Завтра мне нечем кормить людей, что же делать?!» Это признак того, что Сама Царица Небесная заботится об обители.

Мама игумении Афанасии, монахиня Иоанна, правда, рассказывает о трудности жизни в обители более откровенно:

– Раньше матушка письма писала по ночам, просила пожертвований. Мы тогда десяти рублям рады были! Господи, мы обнищали – ради Тебя! Но просим для восстановления обители!

 

Матерь Божия Сама к нам придет

На самом деле их здесь четверо. Четвертая – Сама Божия Матерь, Чье присутствие чувствуется в каждой травинке и каждом глотке воздуха. Если бы Ее тут не было, тут не было бы ничего. Хотя монастырь передан Церкви уже как 20 лет, матушке Афанасии, которая здесь только с 2011 года, пришлось столкнуться и с бумажной волокитой, и с практически нежилыми условиями, и с человеческим хамством и недоверием чиновников.

Девичий монастырь Рождества Богородицы основан святителем Феодором Симоновским, архиепископом Ростовским, племянником преподобного Сергия, еще в конце XIV века. Кстати, храмов, посвященных святителю, в Ярославской епархии нет, и у матушки Афанасии есть мечта: один из приделов освятить в честь основателя обители.

Перед революцией здесь жили почти двести сестер. Занимались иконописью, шитьем – белошвейным и золотошвейным. Горожане разных сословий, у которых были дочери на выданье, заказывали в обители приданое – в зависимости от своего достатка. Сейчас тут тоже рукодельничают (матушка шьет с детства), но всерьез заняться этим нет ни времени, ни возможности.

Игумения считает, что рукоделие могло бы приносить пользу и труждающимся, и паломникам и туристам, но во всем нужна мера – пока торговля ведется преимущественно через группу во «ВКонтакте»:

– Это ведь тоже милостыня – и рукодельничать, и приобретать. Но я бы не хотела суеты в храме, так что прибегаем к помощи интернета.

Монастырь был хорошо известен в России: его посещали святой праведный Иоанн Кронштадтский и императрица Мария Феодоровна. В соборе Рождества Богородицы сохранились фрески XIX и XVIII века, но работы по их восстановлению пока не ведутся – храм заставлен строительными лесами. Они – как напоминание о том, что какая-то культурная жизнь возрождается, но трогать здесь пока ничего нельзя – памятник архитектуры.

Впрочем, в деле Божьем всегда есть место чуду – недавно сестры заметили, что в соборе более древние фрески обновляются. Проступают яркие, чистые краски.

Во втором, Тихвинском храме раньше тоже были фрески, но открыть их не могут – в стены въелась масляная краска, которой замазали храмовую красоту. Возможно, только из-под побелки на сводах удастся их освободить. Пока же на стенах видны лишь посредственные иллюстрации к сказкам Пушкина – в советские годы в церкви располагалась библиотека.

– Я бы хотела, чтобы здесь была и монастырская библиотека в отдельном помещении, и церковная лавка, – матушка аккуратно водит меня по опасным лестницам.

В честь Тихвинской иконы Божией Матери храм был освящен неслучайно: до революции в обители находился чудотворный список этого образа, написанный самим основателем монастыря вскоре после явления иконы в России (1388 год). Видимо, новая святыня произвела на святого архипастыря такое сильное впечатление, что он своей рукой создал ее список.

С иконой ежегодно совершался двухмесячный крестный ход в Ярославль. По дороге заходили в села и деревни, освящали колодцы, посещали тяжко болящих в их домах, а к празднику Тихвинской иконы Божией Матери возвращались Ярославским трактом обратно.

Где сейчас находится святыня – неизвестно. В запасниках Ростовского Кремля она отсутствует, однако и сведений о ее уничтожении тоже нет.

– Я глубоко верю, что когда я смогу восстановить храм в честь Тихвинской иконы, то Матерь Божия Сама к нам придет, – голос игуменьи приобретает одновременно нежность и твердость. – Я просто не устроила еще для Нее достойный дом. Я думала, что надо потрудиться в этом направлении, еще до того, как у меня появились документы на Тихвинский храм, и в скором времени какая-то совершенно незнакомая мне женщина передала мне маленькую старую Тихвинскую иконку Матери Божией. Молюсь перед ней в своей келье.

Я даже не знала, что флешку можно взять и купить

За те десять лет, которые матушка провела в Толгском монастыре, мир изменился до такой степени, что словосочетание «электронная почта» для нее казалось непостижимым. Осваивать всемирную паутину и вообще компьютер пришлось с нуля. «У моего разумения есть пределы, – говорит она. – Где ангелы – я понимаю. А где интернет – нет».

– Прихожу в одно учреждение, а мне там говорят: «Нам нужен бланк монастыря». Я задумалась: «Где же тут типография, чтобы его распечатать?» И они продолжают: «Скиньте на флешку, принесите мне». Я совсем растерялась: «Флешка?.. А где ее взять?» Собеседница уже раздраженно: «Ну найдите себе где-нибудь флешку, скиньте на нее бланк и принесите мне!» – а я же не нарочно, для меня это и вправду что-то запредельное.

Выхожу, потрясенная, с круглыми глазами, и только повторяю: «Флешка… Флешка…» Прошу знакомых: «Найдите мне где-нибудь флешку!» – они на меня тоже смотрят странно. Я даже не знала, что эту самую флешку можно просто взять и купить! Это было шесть лет назад. С вами говорит человек из каменного века.

Сейчас проекты обоих храмов – собора Рождества Богородицы и Тихвинского – наконец, готовы.

– Когда я провела здесь примерно месяц, – говорит игуменья, – и вообще ощутила себя в пространстве и времени, я поняла, что здесь такой клубок проблем, связанных с документацией, что даже кончик его найти невозможно. Потихонечку нашла и стала распутывать, и сейчас у меня огромное количество папок – думаю, понадобится архив.

– Канцелярия тоже на вас?

– Конечно. Только, когда я пришла, мебели в потенциальной канцелярии не было. Один человек предложил помощь: «У меня мебель в офисе освобождается. Хотите – привезу?»

Мне привезли кресло, стол руководителя и большой, длинный стол, обычно использующийся директорами для планерки. Я говорю: «Уж он-то мне точно не понадобится!» – а мне ответили: «Берите, матушка, пригодится!» В итоге мы его собрали, накрыли клеенкой и поставили в трапезную. Пригодился!

Архимандрит Кирилл: «Вместе будете!»

Архимандрит Кирилл (Павлов)… Кажется, нет человека, кто хоть раз его встретил и потом не испытывал к нему любовь и благодарность.

– Мы при отце Кирилле с 1995 года, – вспоминает монахиня Иоанна.

Мать Иоанна ушла в Толгский монастырь с разрешения супруга. Ее духовник, архимандрит Кирилл (Павлов), благословляя, сказал: «Вместе будете!»

– Я не поняла: «Я же в женском монастыре буду?!» – призналась мать Иоанна. – Но оказалось, что Господь призвал моего мужа помогать обители.

Очень он был хороший человек – добрый, порядочный и отзывчивый. И вся его жизнь – свидетельство: иди за Господом, не оглядывайся.

История их семьи напоминает житие святых Петра и Февронии. Мать и дочь в один голос признаются: всего, что существует в монастыре, коснулась рука Виктора Ивановича. Умирая от тяжелого онкологического заболевания и испытывая страшные боли, он горевал только об одном: что не успеет больше помочь обители.

Матушка игумения рассказывает об отце с нежностью:

– Папа был военнослужащим. Когда я была еще совсем маленькой девочкой, он, собираясь в ответственную дальнюю командировку, уединялся в комнате, вставал перед секретером, где стояли маленькие литографические иконки – и я знала, что он молится. У него не было молитвослова, но он стоял перед иконами, истово крестился и шептал какую-то молитву – наверное, которой учила бабушка. И выходил после этого сосредоточенный и радостный. Я понимала: папа помолился Богу, теперь все будет хорошо.

Игумения Афанасия считает милостью Божией и счастьем то, что она попала в руки именно к архимандриту Кириллу, такая у него была удивительная любовь к Господу и тактичность:

– Он вел меня своими молитвами и наставлениями. Я чувствовала, что каждый год по чуть-чуть поднимаюсь в своих духовных устремлениях. Конечно, Господь всю жизнь меня вел, но я отчетливо помню, как именно на праздник Успения Пресвятой Богородицы, когда батюшка обязательно приезжал в Лавру, мое духовное чувство еще больше укреплялось.

Наконец, я пришла к отцу Кириллу и даже не посмела сказать: «Благословите меня на монашество!» – мне казалось, что у меня права такого, сил таких нет, не дотягиваю я до этой жизни! Это что-то такое большое, святое, какое я имею право!.. Но уже у меня было такое чувство, что хоть и не дотягиваю – но больше я ничего не хочу, только в монастырь: «Господи, Ты Сам помоги, я не могу больше». И вот пришла к отцу Кириллу с этим порывом и, заплакав, попросила: «Батюшка, благословите меня жить в монастыре!»

Он три раза меня переспрашивал, как при постриге. Я ему: «Батюшка, благословите меня жить в монастыре!» – а он, как будто не слышит: «Что-что?» – я повторяю. А келейник отца Кирилла, отец Мефодий, меня торопит (людей-то много скопилось), тянет за руку, а батюшка тянет за другую и переспрашивает: «Что-что?» – а я уже со слезами: «Батюшка, благословите меня жить в монастыре!» И тогда он ответил: «Можно, можно!»

И потом был знаменитый Толгский монастырь, в котором молодая монахиня вместе со своей матерью провела 10 лет. До назначения игуменией обители Рождества Богородицы. Поблажек никаких ей не было: матушка прошла все послушания.

Зачем монастырю автомобиль

Игумения сама водит маленькую вишневую Skoda Roomster – она на ней меня и встречала, и провожала. Любители покопаться в церковных карманах могут спать спокойно – это подарок, причем совершенно неожиданный, не иначе как дар Божий в помощь матушке в ее трудах.

– Об автомобиле я даже не мечтала, – объясняет она.

Пешком шагала по Ростову, по многу часов тряслась в электричках и автобусах, иногда из-за какой-то бумажной путаницы проделывая один и тот же путь несколько раз. Нужно было оформлять множество документов о передаче прежних зданий в лоно монастыря.

Появилась машина, и пришлось садиться за руль. Игумения начала ходить на курсы, внимательно и с интересом слушала, но вот незадача – времени на подготовку к экзаменам не хватало катастрофически. К пробному экзамену пришлось готовиться в последнюю ночь.

– Утром пришла сдавать, – улыбаясь вспоминает матушка. – Написала один вариант. Руководительница на меня смотрит удивленно и дает второй. Просмотрела – еще более удивленно посмотрела и дала третий. Оказывается, я все написала без ошибок.

Машина обители нужна не для статуса.

– Она увеличивает интенсивность моих действий, что положительно отражается на развитии монастыря. Никуда не денешься, – разводит руками игумения. – Я сама могу съездить до Москвы или до Ярославля, привезти и картошку, и цемент, и вещи. А до этого было столько проблем! Надо найти людей, попросить, да еще так, чтобы не нарушить их планы…

Пока я оглядываюсь по сторонам, прикидывая, как игуменья сама возит картошку и цемент, матушка Афанасия раздает послушания помощницам: кабачки прополоть, ягоды собрать… В общем, поработать там, где пожилым сестрам не под силу. Обычно матушка и сама, если не занята хлопотами об обители (что, впрочем, бывает редко), работает на огороде.

Монастырю в бытовом отношении помогают миряне, но рассказывать о своих отношениях с любимой обителью готовы не все. С трудом уговариваю сказать несколько слов двух женщин, которых вижу на том самом огороде, Елену и Людмилу. Обе – семейные, живут в Ярославле. Приехали однажды на престольный праздник в незнакомую обитель, попали на архиерейскую службу, познакомились с матушкой, предложили помощь. А через неделю уже убирали территорию.

Как апостол Павел пишет? «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение» (Гал. 5:22). Частый случай: жена становится постоянной прихожанкой святой обители, а в семье начинается разлад – не про наш монастырь. Семьи помощниц только рады такой духовной дружбе:

– Если у меня выбор между домашними делами и поездкой в обитель – муж говорит: «Я сам все сделаю, а ты поезжай в Ростов», – делится Елена. – Сам он сюда не ездит помогать – устает на работе, мы железнодорожники, а он и так по дому много делает. А на службах бывает, часто меня отвозит в Ростов, очень это поддерживает.

До сих пор с любовью вспоминаю своих учеников

Все время нашего общения матушка то отвечает на телефонные звонки, то отвлекается на беседы с рабочими, то подсказывает что-то сестрам… Чувствую себя неловко: отдыха у нее явно не бывает.

– Матушка, сколько же вы спите?

– По-разному. Были случаи, что часа по три. Но это плохо, трудно, так нельзя: конечно, сначала адреналин, но потом все равно нужен отдых. Должностные обязанности заставляют двигаться. Потому что если я не буду двигаться, ничего не будет двигаться. Такой крест у всех игумений и игуменов. Человек должен идти, генератор вращаться, лампочки включаться.

Задатки «генератора» у матушки проявились еще в мирской жизни, когда она была школьным учителем. Работать начала еще во время обучения в университете – в 90-е педагоги были не в силах заработать на кусок хлеба в школе и увольнялись. Анастасию, студентку третьего курса, попросили помочь – хотя бы подготовить к поступлению в вуз старшие классы.

– Я проработала в своей школе учителем географии и биологии до своего ухода в монастырь, – мысли игумении уплывают в прошлое. – До сих пор с любовью вспоминаю своих учеников – и двоечников, и отличников. Двоечников даже больше. Совершенно неординарные личности – в поиске подходов к ним приходилось импровизировать. Теперь они, уже взрослые, иногда меня окликают на улице, когда я иду в монашеском облачении, по имени-отчеству, как запомнили в школе, и я с радостью вспоминаю их лица.

Прошлый опыт молодой игуменье пригодился. Она считает, что педагог – это удивительная профессия, которая учит человека проникновенно относиться к людям:

– Сестры у меня хорошие. Не все желающие могут успешно влиться в монастырский коллектив. Для некоторых это вообще невозможно, потому что идут в монастырь не для того, чтобы исправить себя, научиться подчинять свою волю воле Божией, а чтобы других «исправить» и свою волю творить. Такие «эксперименты» ни к чему хорошему не приводят. Человек может очень стараться, ломать себя, как девушка в нашумевшей истории, покинувшая крупный монастырь, но если это не его путь – и другим скорбь, и себе в итоге не будет преуспеяния. Надо очень серьезно разобраться в самом себе.

Теория вызова и ответа в духовной жизни

Матушка Афанасия относится бережно к любому опыту:

– Когда мы, с одной стороны, желаем себе мирной и спокойной жизни, это по-человечески естественно. Но с другой стороны – в полном покое у нас не будет духовного преуспеяния. Ведь именно в преодолении, которого требует та или иная ситуация, ты приобретаешь опыт.

– Просто по Арнольду Тойнби – теория вызова и ответа! А вы говорите, что плохо ориентируетесь в современной жизни.

– Монастырь – это непревзойденный университет. Имея высшее образование, я, конечно, имею и навыки аналитической, интеллектуальной деятельности. Но попав в монастырь, я поняла, что мои представления об этом весьма ограничены. Потому что духовная жизнь дает человеку больше возможности многогранно развиваться.

Со стороны кажется: ну какое развитие, то нельзя, туда нельзя. Но это же все внешнее. А на самом деле духовная жизнь исключительно универсальна. То, что человек переживает в духовной жизни, он может наложить на любую жизненную ситуацию, и ему это очень помогает. Если бы Господь не определил меня на эту стезю, я бы о многих вещах не знала и даже бы не задумывалась. Поэтому я Ему очень благодарна.

Поэтому и период безденежный и загруженный бумажной волокитой матушка не считает неудачным. И в это время действует Господь. И в это время приходят нужные, верующие люди, которые могут потратить свои силы и возможности на устроение древней, полуразрушенной, почти забытой обители.

Многие, правда, отказывают. Кто-то уже поддерживает других, кто-то не имеет коммерческого присутствия в регионе, поэтому не может помогать обители, у кого-то личные причины.

– Я хочу показать людям, что есть такое место, куда можно вложить свою душу, ум, интеллект, средства – и, если они откликнутся, Сама Матерь Божия привлечет их сюда, под Свой благодатный Покров.

Матушка видит монастырь не просто местом молитвы, но и своего рода интеллектуальным центром. Хочет создать церковный музей, чтобы экскурсии проводили сами сестры, а посетители знакомились бы со старым бытом, историей, интересными людьми из прошлого. Например, в обители сорок лет подвизался священник Аристарх Израилев – известнейший кампанолог, обладатель международной премии. Он изучил знаменитые ростовские звоны и переложил их на ноты. Благодаря его труду ростовские звоны вообще сохранились.

Правда, пока экспонатов для будущего музея немного – монастырская утварь практически не сохранилась. Но матушка уверена: если Господь вложил в ее голову эту мысль, то будут и экспонаты.

– Что вы думаете! Недавно мне передали несколько старинных священнических облачений! Это образцы того, как могли выглядеть работы сестер, подвизавшихся здесь.

Я могла умереть во младенчестве, но осталась жить

Первая встреча с монашеством у игумении произошла в юном возрасте – в десятом классе. В какой-то степени она стала определяющей.

– У нас заболела учительница истории, и нам в качестве замены дали пожилого учителя. Наверное, он был человеком верующим. На Светлой седмице (мы, конечно, этого не знали) он сказал: «Я повезу вас в музей» – и привез нас в Сергиев Посад, в лавру. Там действительно был историко-художественный музей, но мы даже до дверей его не добрались. Когда мы вошли на территорию, мы подумали, что вот тут-то музей и начинается. Учитель дал нам два часа свободного времени. Мы стали заходить в храмы, я зашла в Успенский собор, в церковную лавку… Мы впервые погрузились в атмосферу благодати.

И вот я гуляла по лавре и, устав, присела отдохнуть на скамейку напротив академии. Никого не было вокруг, и вдруг я увидела за несколько метров от себя двух монахов. Я подумала: «Какие необычные люди!» Они идут такие радостные и, увидев, что я смотрю на них внимательно, приостановились и воскликнули друг другу: «Христос воскресе! – Воистину воскресе!» – и по-братски облобызались. И я так же восторженно смотрела им вслед… Как будто снежного человека в горах увидела.

В следующий раз Анастасия попала в лавру уже взрослым человеком, в конце 90-х годов. Монахи вновь произвели сильное впечатление – на этот раз своим образом жизни: необычным, наполненным смыслом. Ей казалось, что ее собственная жизнь – самая обычная, но о выборе монашеского пути речь пока не шла.

– Правда, – уточняет матушка, – однажды, когда я вела воскресную школу при приходском храме Покрова Богородицы в селе Черкизово, наш батюшка – он был старенький, много в жизни перенесший, строгий, но внимательный и радостный – сказал мне: «Вот молишься за вас – а ведь вы будете игуменьей». И я про себя думаю: «Ни от чего зарекаться, конечно, нельзя. Монашество – это хорошо. Может, Господь приведет когда-нибудь, но сейчас, с моим багажом – завуч в школе, стою тут на каблуках, в сережках, бусах, в красивой одежде… Хороша игуменья».

А через четырнадцать лет все сказанное им исполнилось.

Частые поездки в лавру, богослужения, духовная литература и беседы давали о себе знать. Молодая женщина стала думать, приглядываться, прислушиваться… и поняла, что хочет жить именно так – в монастыре.

– Я стала пристально рассматривать свою жизнь, узнавать от родителей, как Господь меня все детство хранил – я могла умереть во младенчестве, но Он меня спас… Я стала обращать внимание на то, как Он простирал благодать Свою на мой род, мою семью. И задумалась: «Почему Он так устроил? Почему оставил меня жить?»

И тогда до меня дошла самая важная в жизни мысль: «Если Господь меня сохранил, то явно не для того, чтобы я просто вдыхала и выдыхала воздух». Я должна как-то Ему послужить. А ведь я Его даже особенно не знаю, не работаю Ему! Живу по общепринятому человеческому режиму: встаю, иду на работу, получаю зарплату, кормлю семью (родителей – в брак я не вступала). Как-то это слишком упрощенно. Неужели для этого Господь меня хранит?

 

Подходит ко мне одна прихожанка и протягивает… часы

Глядя на улыбчивую, жизнерадостную игумению, не скрывающую, тем не менее, скорбей и искушений в своей монастырской жизни, не выдерживаю и задаю очень личный вопрос:

– Матушка, у вас был в вашем монашеском опыте такой момент, когда сначала состояние легкое, светлое, а потом Господь как бы отступил, отпустил руку?

– После монашеского пострига у меня было такое блаженное состояние, что мне было желательно, чтобы меня на месте расстреляли – и я бы в этом состоянии отошла ко Господу. Ожидать лучшего я не могла, да и не стоило – так хорошо было в тот момент.

Иногда, когда попадаешь в волну искушений, постигают скорби. Возникает ощущение, что ты одна. В этот момент душа скорбит: «Господи, что же Ты?! Как мне быть?» Периодически бывает такое состояние бури. Но в этот момент нет мысли, что Господь не контролирует ситуацию – просто есть понимание, видно, что-то делаю не так. Есть и понимание того, что Господь возложил на меня дело важное, нужное, хочет, чтобы я поработала Ему. Тут нужно терпение и упование на Господа и Его Пречистую Матерь Пресвятую Богородицу. Начинаешь Его звать – и Господь утешает. Безысходности нет.

– А посылал ли вам Господь какие-то знаки в подобные минуты?

– Мы добиваемся любви человеческой. Но это так изменчиво! Человек изменяется. Человек изменяет. Мы переживаем, получаем сердечную травму. Но Господь никогда не изменяет. Он всегда готов прийти на помощь. Просимое получается не сразу. Сначала бывает во многих важных вопросах все не так, все трудно, какие-то препятствия непреодолимой силы… И вообще мы не уверены, слышит ли нас Господь? Угодно ли это Ему? Правильно ли я действую? И Господь посылает нам удостоверяющие знаки, причем так просто, но так вразумительно.

В первый день Великого поста я собиралась на службу и надела свои часы. Мне их подарили взамен старых, и они меня очень устраивают: темные, скромные, недорогие, прочные, браслет нестираемый – металлический. И вот застегиваю я их и не попадаю в темноте в замочек. Я думаю: «Надо же! Если эти часы сломаются, других мне таких не найти!» – но потом все встало на место, я успокоилась и пошла на службу, совершенно забыв эту свою мысль.

После службы подходит ко мне одна прихожанка и протягивает… часы. И говорит: «Матушка, я принесла вам в подарок!» Я смотрю на часы… на нее… в голове проносится воспоминание об утре и мысль: «Да ведь я же не просила часы!» Видимо, женщина мое недоумение поняла по-своему: что они не к месту или не нравятся – и начинает пояснять: «Это очень хорошие часы! Мне их муж подарил. Они серебряные, я их не ношу, а вы носите!»

– Это и был тот знак?

– Да, я про себя все думала: как же меня Господь на примере этих часов на место поставил! Я себе сказала, что мне лучше часов не найти, а Он мне говорит: ты такой ограниченный человек! Откуда же ты знаешь предел лучшего? Так и в жизни: мы пределы ставим по нашей ограниченности, а у Господа пределов нет. Когда Он нам вверяет что-то, Он уже знает, как это должно все Им устроиться.

Вспоминается Евангелие: апостол Симон Зилот последовал за Христом после чуда на браке в Кане Галилейской. Только ли о веселии брака позаботился Господь, претворив воду в вино? Посредством такой помощи открылись у многих духовные очи, укрепилась вера, невозвратно последовали они за Христом!

 

Для чего Господь сохранил монастыри?

– Матушка, а вы не боитесь, что после восстановления монастыря здесь будет много паломников и туристов, которые будут мешать духовной жизни?

– А что значит «мешать духовной жизни»? Вообще-то монастырь в городе и устраивался как училище благочестия – чтобы человек, погрузившись в эту жизнь, задумался о вечности, о том, для чего он живет, кто он, куда идет.

– Шум, суета… будут приходить люди внешние, не будут знать, как себя вести… Задавать уйму вопросов…

– Общаться с людьми, которые не знают и ищут ответа на духовные вопросы – это, между прочим, и есть пример миссионерства. И для монастыря это очень серьезное духовное делание.

Приходят люди и хотят приобщиться к истории монастыря и отечества. То есть к истории духа. Экскурсовод может не ограничивать их только рассказом об архитектуре и истории, а, вооружившись Священным Писанием, коснется вопросов духовных: как молиться, что значит «спасаться», что значит жить, понимая, что человек не вечен на этой земле, помнить, что Господь наш Помощник и Покровитель. И в этой беседе он должен создать условия, чтобы Слово Божие или поучение Святых Отцов, которое он передает, коснулось их душ.

Другое дело, что в монастыре следует соблюдать правила приличия, но я думаю, что люди, входящие в обитель, имеют некоторый навык поведения в обществе, и до крайностей дело не дойдет.

Для чего вообще в наше время Господь сохранил монастыри? Этим вопросом задаются многие, даже глубоко верующие и воцерковленные люди. Сегодня от верующего требуется активность, работа, труд на благо ближнего, взаимопомощь… Кому нужно это созерцание, бесконечная погруженность в себя, бытовые тяготы? Зачем себя ломать?

Матушка утверждает, что монастырь – это и есть и активность, и труд на благо ближнего. Просто духовное развитие человеку тоже необходимо. И, парадоксальным образом, для этого следует отказаться от себя – только так и можно найти себя. И Бога.

– Когда человек стремится трудиться для других, для многих это в диковинку – как это так? Человек же не своей силой все это делает – а силой и благодатью Божией. Нужно только ради Господа отвергнуться от себя. Он же Сам говорит: «Воззрю на кроткого и смиренного сердцем».

Монастырь – это не исправительная колония

Всему этому игумению Афанасию научил монастырь. По ее словам, это необычайно богатый мир – с радостью и грустью, скорбями и утешениями. Потому что там душа работает, движется к Богу. Потому что таких душ там много – вот и трутся друг о друга, как камушки.

– Кто говорит о монастырских скорбях – прав, конечно. Но скорби происходят от искушений, а искушения – от того, что воля человека сопротивляется воле Божией. Во многих скорбях нужно винить только себя и вместо вопроса «За что?» спрашивать: «Почему это со мной произошло?» и «Для чего мне это попущено?» Надо внимательно следить за собой и выявлять свои слабые стороны, чтобы исправляться, – это и есть покаяние. Господу надо меня спасти, а не убаюкивать. А чтобы меня спасти, нужно очистить мою внутренность.

– Вы сейчас рассуждаете как многие современные психологи: чтобы в себе что-то изменить, надо постараться не подавить то, что меняешь, а напротив, дать ему раскрыться и узнать себя.

– Я вообще не знакома с современными психологами. Я стараюсь рассуждать, как учат древние Святые Отцы. Вероятно, это психологи уразумели, что истинного понимания духа и души надо искать у Святых Отцов.

Вообще, советская психология не признавала существование души, считалось, что все основано на рефлексах. А сейчас появилась другая, тоже довольно опасная тенденция. Все признают душу, но основная задача ставится – воздействовать на нее. А это опасно.

Настоящая психология – это жизнь души. Открывайте святоотеческую книгу и читайте! Я в монастыре бралась за книги, когда мне было сложно, скорбно, плохо, что-то непонятно, находила у того или иного святого, что он сам через это прошел – и тут же использовала прочитанное в своей духовной жизни. Просто опыт Святых Отцов надо не на полочку ставить и не цитировать к случаю, а применять!

Никого удерживать в монастыре матушка не собирается – если человек хочет жить по своей воле, а не по воле Божьей, монашество ему ни к чему. Такие люди к матушке приходили, она безуспешно пыталась им помочь… и отпускала.

— Монастырь – не исправительная колония и не может ею быть. Если тебе здесь не нравится – не вижу ни желания, ни возможности заставлять – нужно расстаться. Спасайся в миру, это вполне возможно.

– А как спасаться мирянину?

– Да очень просто! Заботься о своей семье, чти Бога, учи этому своих детей, почаще исповедуйся и причащайся, в скорбях уповай на Господа, делай добрые дела, твори милостыню… Мирянину трудно сохранить ум в чистоте, потому что он живет в мире, имеет, пусть и невинные, радости, обращенные к себе, но добрые дела и милостыня его спасают. Доброе дело – это тоже милостыня, жертва своим временем, например. А известно, что «блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Нет у человека духовных подвигов – но он для кого-то что-то делает – значит, он нужен на этом свете.

К монаху, конечно, больше предъявляется требований, ответственности за себя. Держать ум и сердце в чистоте – это очень серьезно и сложно.

На сайте монастыря представлены различные способы сделать пожертвования. У обители есть странички в социальных сетях – там можно приобрести монастырское рукоделие.

И можно просто помолиться за игуменью Афанасию с сестрами. Тоже жертва.