Дорогие читатели, рассказов на конкурс пришло столько, что не успеваем опубликовать все, а следовательно подвести итоги. Чтобы никого не обидеть – переносим подведение итогов на 18 августа.
Предлагаем Вашему вниманию еще один рассказ, присланный на конкурс. Его автор — Вера Захарова, методист реабилитационного центра «Искра». Если рассказ вам понравился – оставляйте отзывы на форуме и рекомендуйте его в социальных сетях.
Часть 1
Утро еще не проснулось. Оно только-только начинало освобождаться от царствования ночи, едва пробираясь сквозь щель под дверью. Лунный просвет постепенно тускнел, потом совсем исчез. Стало темно-темно.
Колька съежился от страха. Теперь ему не с кем поиграть, он совсем один в этой кромешности. Колька еще сильнее зажмурил свои глазки-вишенки. Он боялся пошевелиться на постели, сооруженной из двух деревянных ящиков, в которых принято хранить яблоки, и видавшей виды рваной телогрейки. Мальчик очень любил подушку из рукава старой цигейковой шубы.
Упрятав свое смуглое личико в ласковую мягкость того, что некогда называлось шубой, Колька еще сильнее свернулся калачиком, еще усерднее втиснулся носиком в кислую пряность мягкой подушки.
А утро просыпалось. Оно вкрадчиво вползало через щель под дверью, сначала густо-синее, потом все светлее и светлее… И вот уже совсем белое, оно сообщило мальчишке, что уступает место новому дню. Колька потянулся.
Ящики предательски разъехались, и то место, которое чаще всего страдало от теткиной нелегкой руки, оказалось на земле. Острые чумазые коленки встретились с подбородком, отмеченным вчерашним, а может позавчерашним, меню. В животе кто-то сердито заурчал. Этот кто-то часто сердился на Кольку, который никак не мог понять, зачем он поселился в его тощем пузе. Кольке и самому всегда хотелось есть, а тут еще и этот непрошеный кто-то.
Мальчишка поднатужился, пытаясь освободиться из ящичного плена. Но не тут-то было. Ящики не двигались, видно, за что-то зацепились. Еще одна бесплодная попытка, еще и еще. И вот он оказался на грязном полу, вывалился, ударившись боком. Полежал в ожидании, пока утихнет боль. Но боль не проходила, зато утренний холодок пробежал по всему маленькому телу. За три года своей жизни Колька почти привык к боли, холоду, меньше всего он терпел голод.
– Колька, ты все дрыхнешь, пролик тебя задери, — раздался до боли знакомый голос, и что-то сильно-сильно сжалось внутри у мальчишки. — Вставай, дармоед, уже все на вокзале, только Настена тебя дожидается.
Дверь клетушки, где почивал Колька и где так часто к нему во сне приходили волшебники, исполняющие его желания, запищала своим железно-противным голосом.
— Ты что валяешься, паршивец? А ну вставай, ляд несчастный!
Колька подскочил, но ноги, озябшие от лежания на полу или от неудобной позы, а может, просто от страха, предательски подломились, и мальчишка вновь оказался на полу. Падая, он спиной проехался по одному из ящиков, затрещала рубашка, и тут же затрещало в голове от немилосердной руки добродетельной тетушки. Кто-то в животе притих, видно, расхотел есть.
Колька отыскал в куче тряпья свою замызганную курточку, стал надевать ее, но никак не удавалось попасть в рукав: подкладка, иссеченная на ленточки, все время путалась, цепляла то за мизинчик, то за указательный… Тетка, не выдержав, рванула за курточку, притянула к себе племяша. Съежившись, ожидая очередной порции » ласки», Колька обмяк. Он послушно выполнял все команды.
О, как хотелось ему прижаться к родному человеку! Он совсем не помнил ни отца своего, ни матери. А ведь были же они когда-то. Он это точно знает: до сих пор его преследует удивительный запах чуть прокисшего молока и еще чего-то сладкого, пряного. А потом вдруг к этому запаху примешался тошнотворный, отвратительный: так пахнет от его тетки почти каждый день. Она пьет из каких-то бутылок, чтобы согреться, как она говорит. Колька ей очень сочувствует в эти минуты.
У него есть повод. Как-то он так замерз, что зубы без устали исполняли изнуряющую мелодию под названием «Холодрыга». Тетка заставила его хлебнуть этой вонючей жидкости. В голове закружилось, перед глазами поплыл туманный мир… страшная мучительная тошнота то подступала, то отступала. Несколько дней Колька тогда пролежал в забытьи, это было что-то среднее между обмороком и сном. Его не брали на работу и даже кормили не очень испорченными фруктами. Вот когда появился этот ужасный запах, Кольку первый раз побили, сильно, безжалостно.
В памяти о тех днях сохранилось лишь недоумение. А потом этот тошнотворный запах исчез, а с ним исчез и запах молока. И уже нельзя было уткнуться в мамкин мягкий живот, почувствовать ее тепло. Тогда-то мальчишка впервые услышал не очень понятные, но пугающие слова «сгинула», «зашалавилась», «пропала», а в его жизнь ворвались чужие дяди и тети, непроходящее чувство голода, вокзал… Вот и сегодня он, едва проснувшись, вынужден тащиться на вокзал зарабатывать ужин. Про обед подумать ему в голову не приходило.
Выйдя на улицу из кромешности барака, давно списанного за непригодность к проживанию и потому заселенного людьми, про которых говорят » с особым статусом», Колька зажмурился. Любил он играть с солнышком. Закроешь глаза — и мир розовым счастьем наполняет тебя, зажмуришься сильно-сильно — все становится черным, но не приводящим к ужасу, а таинственным, неведомым. Тогда можно было пофантазировать, помечтать.
Больше всего Колька любил мечтать о… Сидит он в привокзальном ресторане, а перед ним большая тарелка с мягким хлебом, большая тарелка с красным (непременно красным) борщом и бутылка » Крепыша». Хлеб он, конечно, ел каждый день, правда, не свежий, а засохший, иногда подернутый плесенью. Тетка то говорила, что это мука, то утверждала, что грозы не будешь бояться, если плесень съешь. Но Колька грозы все равно боялся, хотя и ел плесень. «Крепыша» ему тоже доводилось пить, когда кто-нибудь бросал недопитую бутылку. А вот борщ? Колька знает, как он дурманяще пахнет, потому что кто-то в его животе, чуть потянет этим замечательным борщом, сразу оживает, становится неукротимо безжалостным…
Колька открыл глаза. Его старый знакомый клен, деликатно склонив свою ветку, добродушно поприветствовал мальчишку. Тот ответил:» «Пйивет, кйен!» Они часто делились друг с другом своими переживаниями. Клен рассказывал, как немилосердно срывает с него ярко-красные, золотые, желтые листья ветер. У Кольки с ветром были свои счеты. Мальчик ветер просто не любил: он продувал малыша насквозь, заставлял дрожать все внутренности. Но сегодня было тихо, ветер, видимо, взял выходной. Правда, золотой дождь из листьев, медленно плавающих в воздухе, нарушал эту тишину. Колька подошел поближе к дереву, задрал голову вверх и задохнулся от восторга. Ему показалось, что он очутился на солнечной планете, где нет голода и боли, где пахнет пряностью и молоком, что он попал в золотой ливень счастья.
— Опять рот разинул, дармоед паршивый! Марш на вокзал. Настена, ты куда запропастилась? Малой без тебя заплутает, — раздался знакомый, вовсе не долгожданный голос.
Клен содрогнулся от этого окрика, пролив несметно золотые капли, напоминающие слезы сострадания.
На вокзале как всегда было суетно, бестолково, громко. Дядька Петр, завидев детей, подошел к ним, крепко схватил мальчика за руку, потащил на перрон. Колька едва поспевал. На перроне дядька ткнул его в плечо так больно, что мальчик осел. «Садись сюда и работай, проси. Наберешь много — куплю конфет, у тебя же сегодня именины. Не наберешь — убью,» — произнес дядька и ушел. Сомневаться в его словах было глупо.
Колька посидел немного, потом встал и заканючил: «Дайте денежку, ну, дайте денежку».
Он давно научился отличать хороших и добрых тетенек от плохих и злых. Только часто добрые тетеньки, увидев грязного оборванного малыша, начинали причитать, охать, винить какие-то органы, а вот чтобы денежку дать — тут уж дудки, разве что конфеткой угостят или погладят по головке, пустив при этом слезу. Колька страшно не любил, когда его гладили по голове, ему всегда хотелось плакать, если кто-то жалел его. Среди плохих были те, что просто обругают и ничего не дадут, но были и другие — они и обругают, и монетку бросят.
День между тем уже вовсю хозяйничал на земле, в Колькиной же копилке пока была лишь одна монетка, брошенная таким же маленьким мальчиком по поручению его красивой и заботливой мамы. Из-за угла вокзального здания показался дядька Петр. Свинцовой тучей надвигался он на малыша, не предвещая ничего хорошего.
Подойдя, он лишь мельком взглянул на нахально поблескивающую монету, Колькину добычу в этот его рожденьешный день, и удалился, не издав ни звука. Прошло немало времени. Стрелочка на привокзальных часах, вздрагивая, неутомимо двигалась по кругу. Колька еще не понимал по часам, зато он хорошо понимал по своему животу. Голод просто истязал его, голова кружилась, хотелось лечь, свернувшись в клубочек. Но нельзя, надо зарабатывать. Перрон то и дело содрогался то от трескучего голоса диктора, объявляющего прибытие поезда, то от приближающегося состава. Ноги, ноги, чемоданы. сумки, коляски, ноги… Как в калейдоскопе (Колька как-то видел эту непонятную затейливую игрушку) меняются картинки перед глазами. Гудит подъезжающий поезд. Или, может, гудит Колькина голова?..
Колька очнулся от вызывающего озноб крика. Тетка схватила его за руку, дернула так, что косточки захрустели. Он не мог понять, чего от него хотят. Тетка тащила его куда-то. Вечер давно опустился на землю. Синяя густая бездонность окутала город. Колька не успевал за теткой, не успевал поглядеть ни вокруг, ни под ноги. То вприпрыжку, то спотыкаясь, бежал он за своей великодушной родственницей. Оказавшись у двери, куда чаще других входили милиционеры, которых он очень боялся, мальчик ощутил что-то живое в своем горле, сердце билось часто-часто, ноги сделались мягкими, непослушными, страшная тревога сковала малыша. Войдя в казенщиной пахнущее помещение и втащив за собой племянника, тетка швырнула на стол документы:
— Вот, возьмите, сирота он. Отца не знаю, может, не было. Мать сгинула, как сквозь землю провалилась, шалава беспутная. А я ему кто, зачем он мне, лишний рот. Определяйте.
Колька не понимал, что происходит, но чувствовал: для него наступают новые времена. И пошел он в люди.
Часть 2
За свою недолгую жизнь Колька немало повидал поездов. Но впервые стал его пассажиром. Он и не предполагал, что областной город Б., в котором прожил свои три года, не его родной город, что прописана мать Колькина в маленьком городке химиков. Тревога и любопытство переполняли малыша. Что ждет его?
Из приюта, где пробыл он всего пару дней, его забрала какая-то женщина. Она была, по мнению многое повидавшего на своем веку Кольки, ни добрая, ни злая, нормальная. Ее звали Мария. Имя это вселяло в мальчишку оптимизм. Он слышал от одной старой-престарой старухи со сморщенным лицом, которую часто видел у храма святого Николая просящей подаяние, что давно-давно жила на земле дева Мария. Она была очень добрая. Был у нее сын, которого звали Иисус. Старуха еще говорила, что Богородица Дева Мария – заступница всех сирых и обездоленных. Что это означало, Колька не знал. Но почему-то старухины рассказы успокаивали малыша, дарили надежду.
Вот и сейчас, увидев тетю Марию, Колька вдруг почувствовал какое-то умиротворение.. » Все будет хорошо,» — словно шептал ему кто-то. Но как поверить в это, если не знаешь, что ждет тебя завтра?
Оказавшись в вагоне, Колька осмотрелся. Его давно мучили вопросы «Как же люди спят в поезде?» и » Если вдруг приспичит, где же справлять нужду?» Ответ на первый вопрос он увидел сразу. Длинные полки, конечно, могли предназначаться для спанья. А вот про нужду надо бы спросить у тети Марии. Колька заерзал, сидя на нижней полке у окна. Он сам выбрал это место. И никто, впервые никто, ему не указывал, где сесть. Он заерзал сильнее, всем своим видом показывая, что хочет пописать. Тетя Мария участливо посмотрела на малыша и попросила: «Потерпи, на остановке туалет закрыт. Тронется поезд – и я отведу тебя».
И вот вагон задрожал, дернулся раз, другой и медленно поплыл, а за окном поплыли провожающие, носильщики, вокзал. Картинки сначала менялись медленно, потом все быстрее и быстрее и вот уже мелькают так, что едва успеваешь разглядеть, проносятся дома, кустарники, деревья, люди…
Колька засмотрелся, забыв о своем желании узнать ответ на вопрос о том, где же в поезде туалет. Но тетя Мария напомнила. Колька, шагая перед тетей Марией по длиннющему вагону (с улицы он не казался таким длинным ) качался из стороны в сторону. Ему очень нравилось это: вагон качается, стуча по рельсам колесами, и Колька качается, стуча старыми башмаками по полу вагона. В маленьком туалете все блестело. Большое зеркало, маленький рукомойник… Совершив свои дела, Колька потянулся к рукомойнику, но тетя Мария сказала, что надо смыть «следы своего преступления», нажав на педаль внизу. Он так и сделал. Нажал педаль, и, откуда ни возьмись, побежала вода, а в дырочку увидел Колька убегающую в неизведанность дорогу. Очень понравилось это все мальчишке. Ему хотелось вновь и вновь нажимать на чудо-педаль и смотреть, пытаясь понять, куда бежит эта дорога и что же это за неизведанный край.
Поезд прибыл на незнакомую станцию рано утром. Сквозь сон Колька почувствовал, как кто-то ласково дотронулся до его плеча, стараясь разбудить. Он удивился: не было привычного теткиного окрика, не было страха. Новое утро несмело входило в этот мир, в Колькину жизнь. На перроне было немноголюдно.
Взяв пакет с немудреными пожитками, которыми сумел обзавестись Колька только в приюте (до этого и не предполагал, что такое собственность, а теперь он владелец настоящего «богачества»: железная коробочка из-под чая, плюшевый то ли заяц, то ли мышонок и целых две новенькие футболки), вышли они с тетей сопровождающей (как ее почему-то называли) на привокзальную площадь.
Ярко-желтый автобус с крупной надписью «Дети России» дружелюбно подмигивал мальчику своими блестящими глазами-окнами. У автобуса стоял кругловатый добродушный дядя в серой с черными полосками кепке. Он улыбался, радостно приветствуя приехавших. Подошел к вынужденным путешественникам:
— Ну что, шкет, как добрался?
Колька потупился, молчал, Ему не очень привычно было такое дружелюбное обращение.
— Как звать-величать тебя будем?
— Колька,- еле слышно пролепетал вдруг оробевший малыш.
— Николашка, значит.
— Нет, Колька.
— Да, ладно, Николашка же лучше.
— Колька и Николашка – это одно и то же имя, — объяснила тетя Мария. — Садись в автобус.
Колька никак не мог взять в толк, почему это Николашка то же, что и привычное Колька.
— Как доехали, Мария Викторовна? — спросил дядя, оказавшийся шофером.
— Да ничего, хорошо все, устали только.
— Ну, поехали. Николашка, занимай плацкарту, на выбор дороже, — пошутил шофер.
Автобус шустренько бежал по еще не проснувшемуся городу. Светофоры радостно приветствовали его своими зелененькими огоньками. Выехав за город, водитель немного прибавил скорость. Первый раз Колька ехал в таком автобусе, да еще практически один во всем салоне (тетя Мария не в счет). Он прильнул к окну, спать в такое утро не хотелось, было тревожно, что ждет его в этом новом доме. За окном проносились лес, дома, речка… Когда въехали в небольшой город, где предстояло мальчишке жить в приюте с непонятным названием социально — реабилитационный центр и таким обнадеживающим – «Искра», тетя Мария сказала:
— Скоро приедем. Ты не переживай, у нас хорошо.
Колька почему-то поверил ей.
Центр встретил сонной тишиной. На звонок вышла заспанная женщина. Она подошла к мальчишке:
— Ну, здравствуй. Меня зовут Людмила Сергеевна. А тебя?
— Николашка, — опередив Кольку, ответил водитель. Мальчик успел к нему привыкнуть, всю дорогу из областного города он то напевал что-то, то рассказывал какие-то занятные истории, то расспрашивал… Вот и теперь он рассказывает этой еще не проснувшейся тетеньке, как они ехали, пока тетя Мария не увела его, напомнив, что пора по домам.
Людмила Сергеевна взяла малыша за руку, прижала к себе:
— Ну, Николашка, не робей. Пойдем руки мыть, завтракать, а потом мыться и отдыхать.
С этого дня Колька стал не Колькой, а Николашкой.
Новая жизнь ворвалась стремительно. Это был крутой поворот в Николашкиной судьбе. А сколько их еще будет?
Утро новой жизни началось для мальчишки почти в обед, когда он открыл глаза после сладкого сна, который сморил его с дороги. Потянувшись, удивился, почему же предательски не разъезжаются ящики. Осмотрелся. Первый раз в жизни спал Николашка на настоящей кровати, на настоящей простыне, под настоящим одеялом. Даже подушка была настоящая, а не привычный кусок цигейковой шубы. Было уютно и хорошо. Со стен смотрели различные зверюшки, они подбадривали малыша. Дверь скрипнула, светловолосая длинная девчонка, любопытствуя, заглянула в спальню. Кареглазый мальчишка спрятался под одеялом. Дверь захлопнулась. Николашка выполз из своего укрытия.
Любопытство перемешалось со страхом. Неизведанное всегда пугает. Но любопытство взяло верх. Он встал. На маленьком красивом стульчике лежали аккуратно сложенные вещи. Николашка отчетливо вспомнил события последних дней. Он оделся, тихонько приоткрыл дверь и вышел из спальни. В большой комнате за столом сидела совершенно незнакомая женщина. На полу в большом количестве лежали игрушки. Мальчик и та самая любопытная девчонка, которая заглядывала к новенькому, складывали из маленьких кусочков картинку.
— Проснулся? — спросила красивая женщина.- Давай знакомиться. Меня зовут Ирина Евгеньевна. А тебя?
— Ко…, ой, Николашка, — тихо произнес мальчик, стараясь угодить этой тете, и вдруг понял, как приятно ему произносить его новое имя.
— Ну что ж, Николашка, поиграй с ребятами, а потом будем обедать.
— Здесь тоже кормят обедом, как в приюте, не то что в доме у тетки, — подумал Николашка. И кто-то живущий в его животе очень обрадовался, это ему очень нравилось. Он присел на диванчик, всматриваясь в окружающую обстановку.
Между тем в комнату вошла еще одна тетя. Она сразу понравилась мальчику. «Вот если бы у меня была такая мама,» — подумал он. В ее серо-голубых глазах увидел Николашка не только жалость к нему, но и поистине материнскую любовь и заботу. У него появилась смелая мысль: именно эта тетя поможет ему найти маму.
— Здравствуй, дружочек. Ты у нас кто? Николаенко Николай Николаевич?- ласково спросила она и прижала к себе все еще робеющего малыша.
Николашка, доверчиво прильнув к ней, обмяк, напряжение, державшее его с тех пор, как от него отказалась родная тетка, спало. На душе стало спокойно-спокойно.
— А как вас зовут?- вдруг осмелился спросить Николашка эту добрую тетю.
— Людмила Николаевна.
— А меня Николашка, — не дожидаясь вопроса, радостно произнес мальчик и с жаром обнял свою новую знакомую.
— А сколько же тебе лет, мой дорогой?
— Не знаю.
— А про день рождения свой ты что-нибудь знаешь?
Мальчик только покачал головой.
— Одиннадцатого сентября, дружок, тебе исполнилось три года. Мы чуть-чуть опоздали с поздравлениями. Ну да подарки получать никогда не поздно. Держи машинку, она теперь твоя.
Взяв игрушку, Николашка почувствовал какое-то странное ликование в груди. У него, оказывается, есть день рождения, когда поздравляют, когда дарят подарки. В этот день он впервые получил много разных подарков. Для него испекли именинный пирог. Ему подарили книжку с картинками, фломастеры… Вместе с другими детьми он пил чай. Для него пели песни.
С этого дня жизнь Николашки стала совершенно иной. Просыпаясь утром, он знал, что встретят его теплые руки воспитателей, их добрые глаза и ласковые слова, что ждет его завтрак, потом еще и обед, ужин… и все вкусное, аппетитное.
Николашка быстро привык к распорядку, установленному в центре. Здесь он научился пользоваться не только ложкой, но и вилкой. Ох и нелегкое это дело! Николашка никак не мог догнать по тарелке макаронину. Только приловчится, а она раз — и убежала. Немалого усердия понадобилось, чтобы все-таки научиться есть с помощью вилки. А еще он знает, что такое борщ. Не только по запаху, а и на вкус. Когда впервые ему налили тарелку этого волшебного супа, он не поверил. Жадно заглатывал Николашка этот вкуснейший борщ.
— Не торопись, не отнимут,- попросила его воспитательница.- Не хватит, дадут добавки.
— Как это — добавку? — с набитым ртом спросил малыш.
— Попросишь Надежду Ивановну, она и нальет еще.
Это очень удивило. Он съел все до капли и попросил добавку. Есть уже не хотелось, просто не верил, что нальют еще борща. Но ему налили. Добавку ел уже медленно, кто-то в его животе даже притих — просто было неловко за свою жадность. Ел и думал, вот бы Настене рассказать про такую роскошную жизнь! Его здесь все устраивало. Ему нравилось дежурить в столовой. Он был в день дежурства главным: раздавал ложки, расставлял тарелки и даже вытирал столы. Надежда Ивановна хвалила его:
— Ах, умничка, какой труженик!
Николашка еще усерднее трудился. От чрезмерного старания руки предательски не слушались, тарелка выскользнула из трясущихся рук и разбилась. Мальчик съежился, готовый получить наказание. Но Надежда Ивановна лишь сказала:
— Разбилась? Ничего, давай я помогу убрать осколки. Смотри, не поранься.
Как был ей благодарен мальчишка за понимание, доброту, любовь! Все было хорошо. Вот только…
— Ребята, раздеваемся – и тихий час.
Воспитательница Нина Васильевна подошла к Николашке, притянула его к себе и стала расстегивать рубашку. Мальчик судорожно сжался, вцепился в руку Нины Васильевны, в глазах отчаяние и боль:
— Тетя, ты будешь меня бить? Не бей, я больше не буду, не бей, — отчаянно умолял он.
— Что ты, что ты, глупый! Спать ложись, отдохни. Никто никогда тебя не ударит. Мы тебя любим.
Слезы навернулись на глаза. Воспитатели не могли пока справиться с памятью мальчишки о тех страшных днях, прожитых в доме добродетельной тетки, которая, наказывая ребенка за малый заработок или иную провинность, раздевала его донага, прежде чем пороть, чтобы ненароком не испачкал одежду, и била. Медики подлечили парнишку, он окреп. А вот как залечить душевные раны? Как сделать, чтобы не всхлипывал по ночам, не вздрагивал? Это тревожило взрослых.
А Николашка старался решить свою проблему. Была у него мечта – найти маму. Он уже предлагал нескольким тетям себя в сыновья и даже просил самую главную, по его мнению, тетю Людмилу Николаевну:
— Найдите мне маму.
— Николашка, потерпи. Тебе что, здесь плохо?- участливо спрашивала она.
— Нет, — с грустью отвечал Николашка. — Просто я так хочу, чтобы у меня была мама. Найдите мне маму.
Как объяснить этим взрослым дядям и тетям, что очень нужна маленькому человеку мама!.. Но мама все не находилась. Каждое утро, позавтракав, Николаенко Николай направлялся в кабинет к Людмиле Николаевне:
— Не нашлась моя мама? — с надеждой спрашивал маленький человек с большим желанием любить и быть любимым.
Однажды…
Часть 3
В село Волчья Дубрава Александра Ивановна приехала давно, когда осталась одна, без мужа, с пятью детьми на руках. Ей, пермячке, непристало отлынивать от работы. Да и не умела она стоять в стороне, когда другие ишачили.
Работала свинаркой. Любила она свою работу. Придет пораньше к своим хрюшкам, убирает, моет, кормит… и рассказывает им свою непростую историю: молча выслушают они и не осудят, а лишь понимающе похрюкают.
Понежилась лишь во младенчестве, пока не родились младшие братишки-сестренки. Мама, бывало, встанет рано, до света. Хлопочет по хозяйству. А как маленькие проснутся, будит старшенькую:
— Санька, вставай, уйми детей.
Санька, едва продрав глаза, забирала ребятишек и нянчила их, потому и прозвали они ее нянькой. Работы уже тогда не страшилась. И хоть трудились всей семьей день и ночь, жили едва ли не впроголодь. В шестнадцать лет вышла Александра замуж. Родился первенец. Потом второй ребенок, третий… Верующий человек, она не могла убивать деток, которых посылал ей Господь. Да и то. Трудно с одним, а если их пятеро, то уже не замечаешь устали. Когда мужа не стало, на семейном совете решили перебраться поближе к родственникам. Вот теперь здесь, со своими поросятами делюсь пережитым. Но не жаловалась на судьбу Александра Ивановна. Дети росли послушными, работящими. Не заметила, как выросли они. Однажды старший пришел к ней с вопросом:
— Мама, можно я завтра к нам гостью приглашу?
— А то че, пускай приходит, — не догадываясь ни о чем, походя ответила она.
И только ночью, когда вытянула натруженные ноги на старенькой скрипучей кровати, вдруг подумала:
— Охти тошно, пошто спросил-то? Никогда же не спрашивал, так приходил с друзьями-подружками? А тут… сердце заколотилось в предчувствии перемены…
Сидя за столом на свадьбе сына, Александра словно взвешивала свою жизнь на старом безмене. И как ни крути, выходило, что не хватает мерки этого безмена: жизнь тяжелее оказалась. Ну да ничего! Самой веселой была на этой свадьбе мать, женившая первенца.
Ходики с кукушкой, привезенные из Пермского края, неустанно отсчитывали годы. Для Александры счет был иной. Дом отремонтировала, сына женила, козочек купила, дочь замуж отдала… В суете не замечала ни усталости, ни болячек. Оглянулась, а дом опустел. Разлетелись ее детушки, своими домами обзавелись. А тут и пенсия подоспела. Села Александра Ивановна, задумалась, такая тоска взяла. Не умеет сидеть сложа руки, да и силы пока еще есть. Но в свинарник не вернуться, нет больше хозяйства, не рентабельно. Что же делать? Как жить?
Как-то по телевизору показывали семью, приютившую чужих детей. Подумала, поразмышляла, взвесила свои силы и решила помочь детям, которым выпала горькая судьба сиротства, которые не успели познать материнской любви и ласки. Так в доме появились Катя и Дима. Потом рассудила, где двое, там и третий. И появилась в семье Машенька.
Но почему-то никак не чувствовала себя счастливой Александра. Часто ей снился один и тот же сон. Вроде даже и не сон, а видение. Вокзал, маленький мальчишка просит подаяние. Но не копеечку ждет он, а маму. После увиденного просыпалась в холодном поту, вставала, потому что знала, не заснуть уж ей боле. Шла к иконам. Опускалась на колени и молилась, молилась, просила:
— Пресвятая Богородица, заступница наша, дай мне силы отыскать дитенка, который нуждается в любви моей. Помоги мне, недостойной, дело, мною начинаемое, совершити, — немного молитв наизусть знала Александра, молилась так, как велело сердце, сегодня же был особый день. Слезы наворачивались на глаза. Долго ныло сердце. Но верила она, что не оставит ее Матерь Божия, поможет совершить благое дело. И решила Александра, что найдет она этого мальчонку. Вскоре в отделе соцзащиты ей сказали, что в г. Щ. есть социально-реабилитационный центр, где живут обездоленные дети.
— Поеду,- решительно сама себе заявила Александра и, обращаясь к Спасителю, попросила, — Благослови меня, Господи!
Кроме Всевышнего, не с кем ей посоветоваться, не у кого просить помощи. Знает, что родные дети любое ее решение примут. Да и как они могут возразить? Виктор со своей женой тоже усыновили по примеру матери малыша, хотя и свои подрастают.
До центра не заметила как и добралась. В кабинете директора немного оробела, разговор был обстоятельный. Не шкаф посудный приобретаешь, ребенка берешь в семью. Весть, что приехала женщина, которая хочет стать чьей-то мамой, быстро облетела «Искру». Николашка, услышав эту новость, решил: «Пойду посмотрю, вдруг моя.»
Дверь в кабинет приоткрылась. Заглянул смугленький большеглазый мальчуган…
Взгляды их встретились. Что-то екнуло в груди Александры. А Николашка, увидев ее, распахнув от неожиданности свои удивленные глазки, доверчиво спросил:
— Ты будешь моей мамой?
— Буду, — сами собой пролепетали губы. Это было совпадение. Дрогнуло переполненное любовью сердце женщины, и поняла она, что не сможет уйти из центра без этого мальчишки, не сможет отказать ему.
— Мой, родной мой, сыночка, — выдохнула наконец Александра.
Хотела встать, а ноги подкосились, непослушными стали.
— Мама, моя!- прошептал Николашка, но шепот этот был пронзительнее самого истошного крика…
Все тот же автобус с символическим названием «Дети России» вез мальчишку в новый дом.
Новый крутой поворот сделала Николашкина судьба. Что ждет его теперь? Счастье быть рядом с самой родной мамой или…
Дом в Волчьей Дубраве радушно распахнул перед Коленькой (так стала называть его долгожданная мама) свои двери. Мальчишка не переставал удивляться переменам, произошедшим с ним. Теперь у него есть старшие сестры и брат. Есть своя настоящая кровать, есть свой дом. Есть мама.
Осенняя хлябь мешала исполнению многочисленных планов. Мелкий занудливый дождь сменялся снегом. Ветер рвал последние одиноко трепещущие листочки с оголенных деревьев, которые стыдливо и тщетно пытались скрыть свою безобразную наготу. Только пихта, привезенная Александрой с родной земли и посаженная во дворе, горделиво красовалась среди своих соседей. Она пыталась сохранить степенность, важно склоняла свои мохнатые ветки, но ветер безжалостно трепал их, поэтому очень скоро от степенности не осталось и следа. Коленька смотрел в окно, ему жалко было пихту, облысевшие деревья. Но больше всего он жалел маленький кленовый листочек, который в одиночку боролся с немилосердным ветром, пытаясь противостоять выпавшей на его долю судьбе. Этот листочек напоминал о старом клене, растущем у дома тетки. Мальчику было больно и страшно. В памяти всплывали нерадостные картины прошлого, которое не отпускало малыша. В такие горькие минуты на помощь приходила мама:
— Коленька, сыночек, помоги мне, родной. У тебя глазоньки молодые, острые. Давай-ка фасоль переберем, — мудрым любящим сердцем видела она, как страдает ее сын.
— А зачем, мама? — удивляется несмышленыш.
— Суп сварим, всю семью накормим.
Перебирая фасоль, мальчик успокоился, начал фантазировать, задавать свои нескончаемые вопросы:
— Почемучка ты мой,- с любовью ворчала Александра, занятая хозяйством. — Пойду козочкам задам корму. На дворе нынче знойно. Пусть поедят сенца, погреются.
— Я с тобой.
— Ну пошли-пошли, одевайся только потеплее, не то замерзнешь.
Когда вошли в сарай, где у козочек был свой загон, молодая строптивая коза Варвара (прозвище свое она получила за варварский нрав) сделала вид, что сегодня настроена миролюбиво. Однако стоило Коленьке зазеваться, потеряв бдительность, как эта негодница, опустив рогатую уже голове, грозно двинулась на малыша.
— Ах, ты забияка!- спохватилась Александра, — пошто норовишь дитя малое обидеть? Я те задам! А ты смотри зорче, рот не разевай, Коленька. Вон хворостина-то, стегани ее.
Но мальчишке не хотелось обижать Варвару — очень это больно и обидно, он знал точно.
Дни пролетали быстро. Золотой дождь сменился занудливым, моросящим. Утомляющая темнота, хлябь.
Проснувшись однажды поздним утром, Коленька никак не мог понять, зачем это мама свет включила.
— Да не свет то – зима пришла.
Кубарем скатился с кровати, старшие еще спали: сегодня выходной, в школу не идти. Чтобы не разбудить своего братика, Коленька взял свою одежду и вышел в залу. Оделся.
— Мам, я на улицу, с зимой поздороваюсь.
— А завтракать?
— Потом, все вместе, всей семьей, — первый раз произнес мальчик это слово. Он никак не мог поверить, что у него семья есть. Да и не знал он раньше, что такое семья.
Когда он жил в «Искре», там тоже что-то говорили про семью. Коленька часто вспоминает центр. Скучает по Людмиле Николаевне, которая нашла ему маму, вспоминает директора, который приезжал к нему в гости. Никогда раньше у него не было гостей. Они с мамой ходили на большак встречать его. Потом пили чай, Коленька показывал свою комнату, хвастался игрушками… Вся его семья радовалась вместе с ним.
— Мама, а что такое семья? — как-то задал Коленька совсем недетский вопрос, который застал Александру врасплох.
— Семья, сынуль,- задумалась она ,- как тебе объяснить, поймешь ли?
— Пойму, — твердо сказал посерьезневший вдруг мальчуган.
— Семья – это когда мы вместе, это когда Господь хранит нас, семья – это Любовь.
— Любовь, — вторил все понимающий Коленька.
— Господи, спаси и защити неразумного сына моего, — со слезами на глазах молила Александра. — Спаси и сохрани семью мою.
Господи, Спаси и сохрани семью.
Читайте другие конкурсные рассказы: