Недавно вышла в свет новая книга Марии Городовой «Колыбель огня». Новая работа, также как книги «Ветер Нежность» и «Сад желаний», построена как переписка Марии с читателями «Российской газеты». Мы предлагаем вашему вниманию одну из глав книги.
Письмо 17. Колыбель на ветру
«Здравствуйте, Мария! Этим летом меня привлекли к проверке работ по ЕГЭ. Не буду останавливаться на том, что современные выпускники школ математику не знают. Дело не в том. Когда я в первый раз вместо решения простенького задания обнаружила рисунок, какие обычно видишь на наших заборах или гаражах, я пришла в ужас.
Когда тот же неприличный символ был изображен в пятнадцати работах (специально посчитала!), я поняла, что оплакивать надо не математику, а наших детей. Мы выпускаем недоучек, маленьких дикарей в наш абсолютно прагматичный, жестокий, опасный мир, не вооружив знаниями не только о математике, но и о них самих, о том, в каком мире им придется жить. В мире, где главный идол – деньги, где основная движущая сила – закон наживы. В мире, где почти не осталось бескорыстия, и критически мало любви и сострадания.
Мы выпихиваем наших детей в этот мир, не вооружив их знаниями, как надо жить, толком не объяснив, что плохо, а что хорошо, что можно, а что непозволительно, не только не научив различать, где добро, а где зло, а даже вполне конкретно дезориентировав. По сути, мы их оставляем беззащитными. Если Вы считаете, что я преувеличиваю, вспомните, что последние двадцать показывает телевизор – наш главный воспитатель. Чему учит. Какие основы закладывает.
Мы выпихиваем эти неокрепшие души в наш лицемерный, коварный мир, и тот неприличный рисунок, если хотите, символ – естественная реакция на то, с чем они сталкиваются. Кстати, знакомая, в другом городе проверявшая работы по литературе (!!!), пожаловалась на ту же проблему! А ведь те, кто сегодня пишут ЕГЭ, станут взрослыми и начнут определять жизнь этой страны тогда, когда мы будем уже беспомощными стариками». Елена Владимировна К.
Здравствуйте, Елена Владимировна! Я тоже не буду про математику, телевидение, культурную катастрофу 90-ых и ЕГЭ. Давайте лучше поговорим о том, какие основы стоит закладывать в молодых.
Юность можно считать духовной колыбелью личности. Именно в этот опасный период активно идет ее формирование. Внешне это проявляется в том, что у юных происходит самоопределение – половое, ролевое, социальное. А также национальное, культурное, смысловое, и что особенно важно, ценностное. Отсюда конфронтация с другими поколениями и тяга к компаниям сверстников. Идет идентификация. И вот удивительно, именно на этом этапе незрелости, неоформленности, неопытности, человек бывает максимально открыт этому миру. Как ни в какой другой период жизни.
С бесшабашным азартом юность ныряет в этот мир – как сорвиголова с тарзанки, и также неосторожно распахивает себя миру. Причем кокон целомудрия – этот естественный спасательный круг, которым Господь наделяет каждого, к этому времени многими уже бывает безжалостно изодран. Возможно, становление личностных качеств и должно происходить в столкновении с миром, на ветру жизни. Возможно. Тогда принципиальную важность приобретает то, каков этот мир.
И тут прямые аналогии с младенцем. Дитя, выходя на свет Божий из теплой, уютной утробы матери, нуждается в защите. Для новорожденного весь мир таит опасность – и жар, и холод, и инфекции, и обилие питания, и его скудость… Но духовное формирование тоже нуждается в пестовании. И что делать, если мир, в котором должны вызревать сердца и души наших детей, сам содрогается от безумных порывов?
Церковь всегда считала юность опасным периодом жизни человека. Царь Давид, святой и пророк, взывал к Господу: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай; по милости Твоей…» (Пс. 24. 7). А святой праведный Иов, в минуту отчаяния, и вовсе упрекал Бога: «… Ты … вменяешь мне грехи юности моей… – гонишься по следам ног моих» (Иов. 13. 26-27).
Так что же происходит с юными? Проблему изучают ученые разных профилей. Физиологи отмечают особенную обнаженность восприятия и реакций. Эндокринологи говорят о гормональных бурях. Сексологи – о напряженном полыхании пола. Свой взгляд у психологов, социологов, генетиков. К исследованию вопроса привлекается даже лингвистика и математическое моделирование. Но интересней всего, свидетельствования самих юношей, переросших взрывоопасную стадию.
«В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья, —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня».
Или вот такие:
«Ноги уносят мои руки и туловище,
И голова отправляется следом.
Словно с похмелья, шагаю по улице я,
Мозг переполнен сумбуром и бредом.
Все говорят, что надо кем-то мне становиться,
А я хотел бы остаться собой.
Мне стало трудно теперь просто разозлиться.
И я иду, поглощённый толпой».
Причем Виктор Цой, поющий про голову, которая следует ЗА ногами и руками, не менее точен, чем Александр Сергеевич в описании демона, отравляющего своим злобным ядом чистую душу юности.
Как ни странно, честных свидетельствований того, какие пожары полыхают внутри молодого создания, за всю историю человечества оставлено не так уж и много. По-видимому, нам проще забыть демонов, обуревавших нас в младые годы, чем, сгорая от стыда, вспоминать то, что мы тогда наделали или только могли совершить…
И все-таки, исповеди, предельно откровенно рассказывающие о том, что происходит в этом возрасте с душой и телом, есть. Вчитаемся в одну из них. Она ценна не только анализом происходящего в молодом человеке, но и тем, что беспощадно оценивает мир, в который он входит. Мир нисколько не обеспокоенный тем, чтобы уберечь и защитить входящего в него. Итак, блаженный Аврелий Августин. «Исповедь».
Елена Владимировна, вот о школе и лицемерии мира взрослых:
«Меня и отдали в школу учиться грамоте. На беду свою я не понимал, какая в ней польза, но если был ленив к учению, то меня били… У меня, Господи, не было недостатка ни в памяти, ни в способностях, которыми Ты пожелал в достаточной мере наделить меня, но я любил играть, и за это меня наказывали те, кто сами занимались, разумеется, тем же самым. Забавы взрослых называются делом, у детей они тоже дело, но взрослые за них наказывают, и никто не жалеет ни детей, ни взрослых. Наставник, бивший меня, занимался не тем же, чем я? Если его в каком-нибудь вопросике побеждал ученый собрат, разве его меньше душила желчь и зависть, чем меня, когда на состязаниях в мяч верх надо мною брал товарищ по игре?..
Господи Боже мой, я грешил,.. я тешил свой слух лживыми сказками, которые только разжигали любопытство, и меня всё больше и больше подзуживало взглянуть собственными глазами на зрелища, игры старших (гладиаторские игры и цирковые скачки, которые устраивали высшие городские магистраты – М. Г.). Те, кто устраивает их, имеют столь высокий сан, что почти все желают его для детей своих, и в то же время охотно допускают, чтобы их секли, если эти зрелища мешают их учению; родители хотят, чтобы учение дало их детям возможность устраивать такие же зрелища».
А вот о том, чему учили подростков Древнего Рима:
«Посмотри, Господи, как тщательно соблюдают сыны человеческие правила, касающиеся букв и слогов, полученные ими от прежних мастеров речи, и как пренебрегают они от Тебя полученными непреложными правилами вечного спасения. Если человек, знакомый с этими старыми правилами относительно звуков, произнесет вопреки грамматике слово homo без придыхания в первом слоге, то люди возмутятся больше, чем в том случае, если, вопреки заповедям Твоим, он, человек, будет ненавидеть человека. Ужели любой враг может оказаться опаснее, чем сама ненависть, бушующая против этого врага? Можно ли, преследуя другого, погубить его страшнее, чем губит вражда собственное сердце?..
Вот на пороге какой жизни находился я, несчастный, и вот на какой арене я упражнялся. Мне страшнее было допустить варваризм, чем остеречься от зависти к тем, кто его не допустил, когда допустил я… Как я был мерзок тогда, если даже этим людям доставлял неудовольствие, без конца обманывая и воспитателя, и учителей, и родителей из любви к забавам, из желания посмотреть пустое зрелище, из веселого и беспокойного обезьянничанья. Разве я не делал другим того, чего сам испытать ни в коем случае не хотел, уличенных в чем жестоко бранил? А если меня уличали и бранили, я свирепел, а не уступал.
И это детская невинность? Нет, Господи, нет! позволь мне сказать это, Боже мой. Всё это одинаково: в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы, – в сущности, всё это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания. Когда Ты сказал, Царь наш: «Таковых есть Царство Небесное», Ты одобрил смирение, символ которого – маленькая фигурка ребенка».
Зов плоти.
«В шестнадцатилетнем возрасте своем, прервав по домашним обстоятельствам школьные занятия, жил я вместе с родителями на досуге, ничего не делая, и колючая чаща моих похотей разрослась выше головы моей; не было руки выкорчевать ее. Наоборот, когда отец мой увидел в бане, что я мужаю, что я уже в одежде юношеской тревоги, он радостно сообщил об этом матери, словно уже мечтал о будущих внуках, радуясь опьянению, в котором этот мир забывает Тебя, Создателя своего, и вместо Тебя любит творение Твое, упиваясь невидимым вином извращенной, клонящейся вниз воли.
… туман поднимался из болота плотских желаний и бившей ключом возмужалости, затуманивал и помрачал сердце мое, и за мглою похоти уже не различался ясный свет привязанности. Обе кипели, сливаясь вместе, увлекали неокрепшего юношу по крутизнам страстей и погружали его в бездну пороков… Кто упорядочил бы скорбь мою, обратил бы мне на пользу ускользающую прелесть всякой новизны, поставил бы предел моим увлечениям? Пусть бы о берег супружеской жизни разбилась буря моего возраста, и если уж не может в нем быть покоя, пусть бы удовлетворился я рождением детей, согласно предписаниям закона твоего, Господи!.. Мои близкие не позаботились подхватить меня, падающего, и оженить; их заботило только, чтобы я выучился как можно лучше говорить и убеждать своей речью. Кто не превозносил тогда похвалами моего земного отца за то, что он тратился на сына сверх своих средств, предоставляя ему даже возможность далеко уехать ради учения. И в то же время этот отец не обращал никакого внимания, каким расту я перед Тобою и пребываю ли в целомудрии, – лишь бы только в красноречии был я прославлен»
Елена Владимировна, а вот о матери, сверстниках, гражданской жене:
«Мать моя хотела, чтобы я не распутничал, и особенно боялась связи с замужней женщиной, – я помню, с каким беспокойством уговаривала она меня наедине, мне стыдно было ее слушаться. Я стремглав катился вниз, ослепленный настолько, что мне стыдно было перед сверстниками своей малой порочности. Я слушал их хвастовство своими преступлениями; чем они были мерзее, тем больше они хвастались собой. Мне и распутничать нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. Боясь порицания, я становился порочнее, и если не было проступка, в котором мог бы я сравниваться с другими негодяями, то я сочинял, что мною сделано то, чего я в действительности не делал, лишь бы меня не презирали за мою невинность и не ставили бы ни в грош за мое целомудрие».
А это про воровство. И не только:
«По соседству с нашим виноградником стояла груша, отягощенная плодами, ничуть не соблазнительными… Негодные мальчишки, мы отправились отрясти ее и забрать свою добычу в глухую полночь; по губительному обычаю наши уличные забавы затягивались до этого времени. Мы унесли оттуда огромную ношу не для еды себе; и мы готовы были выбросить ее хоть свиньям, лишь бы совершить поступок, который тем был приятен, что был запретен. Вот сердце мое, Господи, вот сердце мое, над которым Ты сжалился, когда оно было на дне бездны. Пусть скажет Тебе сейчас сердце мое, зачем оно искало быть злым безо всякой цели. Причиной моей испорченности была ведь только моя испорченность. Она была гадка, и я любил ее; я любил погибель; я любил падение свое…
Что извлек я, несчастный, из того, вспоминая о чем, я сейчас краснею, особенно из того воровства, в котором мне было мило само воровство и ничто другое? Насколько я помню мое тогдашнее состояние духа, я один не совершил бы его; один я никак не совершил бы его. Следовательно, я любил здесь еще сообщество тех, с кем воровал. О, вражеская дружба, неуловимый разврат ума, жажда вредить на смех и в забаву! Стремление к чужому убытку без погони за собственной выгодой, а просто потому, что говорят: «пойдем, сделаем», и стыдно не быть бесстыдным!»
О форумах и совратителях:
«Тянули меня к себе и те занятия, которые считались почтенными: я мечтал о форуме с его тяжбами, где бы я блистал, а меня осыпали бы похвалами тем больше, чем искуснее я лгал. Я был первым в риторской школе: был полон горделивой радости и дут спесью. Господи, Ты знаешь это, я не принимал никакого участия в «опрокидываниях», которыми занимались «совратители» (это зловещее дьявольское имя служило как бы признаком утонченности). («Опрокидыватели» – люди, опрокидывавшие установленные нравственные понятия – М. Г.) Это было дерзкое преследование честных новичков, которых они сбивали с прямого пути, так, забавы ради, в насыщение своей злобной радости. Нет деяния, больше уподобляющегося деяниям дьявольским. Сначала они были сами, конечно, совращены и развращены, соблазняемые втайне и осмеянные лживыми духами в самой любви своей к осмеянию и лжи»…
«Поздно полюбил я Тебя! – с болью восклицает святой! – Вот Ты был во мне, а я – был во внешнем и там искал Тебя… И Ты простер руку Твою с высоты и «извлек душу мою» из этого глубокого мрака, когда мать моя.., оплакивала меня перед Тобою больше, чем оплакивают матери умерших детей».
Елена Владимировна, читаешь книгу этих долгих поисков Бога, книгу, написанную 16 веков назад, и понимаешь, что движения души за это время не изменились. Так же как способы обучения, забавы подростков, грехи, сжигающие души. Может быть, боль матерей по своим заблудшим детям не всегда помнит про молитву так, как помнила о ней благочестивая христианка Моника – мать блаженного Августина. Ну, и мир, мир, в который выходят наши дети, он тоже изменился. Как пишет американский психолог Филип Райс, средний современный ребенок к 14 годам уже увидел на телеэкране 18 000 убийств.
Елена Владимировна, спасибо за содержательное письмо, с уважением, Мария Городова.
Молитва за детей и за крестников, архим. Иоанна (Крестьянкина)
Сладчайший Иисусе! Боже сердца моего! Ты даровал мне детей по плоти, они Твои по душе. И мою и их души искупил Ты Своею неоцененною Кровию. Ради Крови Твоея Божественныя умоляю Тебя, сладчайший мой Спаситель, благодатью Твоею прикоснись сердца детей моих (имена) и крестников моих (имена), огради их страхом Твоим Божественным, удержи их от дурных наклонностей и привычек, направь их на светлый путь жизни, истины и добра. Укрась жизнь их всем добрым и спасительным, устрой судьбу их яко же Ты Сам хочеши и спаси души их ими же веси судьбами! Господи, Боже отцев наших! Детям моим (имена) и крестникам (имена) дай сердце правое, чтобы соблюдать заповеди Твои, откровения Твои и уставы Твои. И исполнять все это! Аминь.
Читайте также:
Только про любовь
Девочки ведут дневники