«Лисицу сыр пленил»
Около половины года с осени 1974-го я был штатным псаломщиком Патриаршего Богоявленского собора и одновременно иподиаконом. Как-то раз я читал часы перед Литургией и по детской привычке прочел неправильно одно слово в Воскресном тропаре 6 гласа: «плЕнил еси ад, не искусився от него». Это случилось потому, что я с детства постоянно слышал пение этого тропаря в исполнении нашего правого хора в селе Маккавееве именно с таким ударением.
Когда я вошел в алтарь, Святейший Патриарх (Патриарх Пимен, у которого о. Сергий в 1974-1978 годах служил иподиаконом – ред.) сказал мне: «Надо читать с правильным ударением, Сергей, Вы разве не помните, что «лисицу сыр пленИл»?». Я попросил прощения и обещал впредь употреблять правильное ударение.
Неумелая формулировка
По старой традиции, если иподиакон собирается жениться, он должен обязательно испросить благословения у своего архиерея на это важнейшее событие в своей жизни. Подошел и я просить благословения на брак.
– Ваше Святейшество, я собираюсь жениться, благословите меня на это.
Святейший сказал:
– Бог благословит.
И замолчал. Но мне так хотелось, чтобы он благословил меня не только словесно, но и благословляющим крестным знамением и с произнесением таинственного и великого Имени Божия, ибо благословение Патриарха это не просто так – оно имеет колоссальную духовную силу и может горы переставлять, потому что он – Ангел Русской Церкви, всей Русской Церкви.
И я сказал:
– Ваше Святейшество! Я благодарю Вас, но мне очень хочется, чтобы Вы благословили меня рукой.
Патриарх сказал:
– Отец Антоний, подойди ко мне!
Иеродиакон Антоний подошел.
– Принеси мне мой чемоданчик.
Отец Антоний принес совсем небольшую сумку-чемоданчик какого-то старого покроя и встал перед Патриархом, держа чемоданчик в руках в горизонтальном положении. Патриарх открыл верхнюю крышку, «покопался» немножко, отослал отца Антония и сказал мне:
– Вот, возьми. Это тебе на свадьбу.
И сунул мне какие-то бумажки в руку. Я поблагодарил и отошел восвояси. Никакого торжественного осенения рукой и возвышенного благословения я не дождался. Всё было сверх-просто.
Потихоньку раскрыв руку, я ахнул. В руке лежали пять сторублевых бумажек – это умопомрачаемая сумма. Большая часть всей свадьбы вместе со всеми гостями и со всевозможными покупками была устроена именно на эти деньги. А на сэкономленные средства я купил пишущую машинку «Эрика», на которой сам собственноручно печатал 10 лет свою магистерскую диссертацию о святителе Андрее Критском.
Вот так, без лишнего пафоса Патриарх не только благословил, но и обеспечил наше семейное торжество и способствовал написанию работы о Великом каноне в нашей новой домашней церкви.
На Божественной Литургии в храме св. пророка Илии в Обыденском переулке, 1977 г.
Кот в Соборе
Шла обычная всенощная под Воскресенье. Пропели «Хвалите», Святейший прочел Евангелие. Мы подошли к помазанию и ушли в алтарь. У самой стены в южной части алтаря за фанерной перегородкой было укромное место, где можно было незаметно посидеть, пока не было близко начальства, и два батюшки пошли туда, надеясь побыть в молчании и созерцании. Спокойно зашли и вдруг быстро выскочили обратно. Что случилось?
Какой-то бездомный кот, умудрившийся вырасти до взрослого состояния и остаться диким, забрел днем в священническое убежище отдохнуть, посидел там, а потом побоялся выйти, когда началась служба. Он–то и зашипел угрожающим рысьим шипом на соборных протоиереев. Они испугались, потом стали рассматривать, кто же там так страшно шипит. Кот был большого размера, коричнево-рыжий и, видать, свирепый.
Отец архимандрит Трифон сказал:
– Зовите отца Сергия, он вырос в деревне, пусть попробует его выгнать отсюда.
А я никогда в детстве не отличался любовью к ловле котов и никогда не имел желания подражать лермонтовскому Мцыри в его поединке. Но слово архимандрита надо выполнять.
Нашел какую-то тряпку потолще, подошел как можно ближе – и, надо заметить, в стихаре, не догадался даже его снять, – совершил бросок и хотел схватить зверя за спину. Кот разгадал мой маневр и в тот же самый миг резко прыгнул вперед мне под ноги. В моих руках оказался только хвост, и кот начал яростно освобождаться. Рядом стояли отец архимандрит Трифон, отец архидиакон Стефан и отец иподиакон, а может, тогда уже иеродиакон Агафодор, нынешний наместник Донского монастыря.
Я предупредил:
– Помогайте! Кот вырывается! Он сейчас уйдет!
Никто не среагировал и ближе не подошел. Боялись.
Наконец кот вырвался, быстро и энергично начал пересекать пространство правой стороны алтаря, собираясь выскочить в южную боковую дверь. Выбранный маршрут кота проходил прямо под ногами о. Трифона, и тот вдруг сделал какой–то совершенно неестественный книксен, думая, что кот, накрытый архимандричьей рясой, потеряет направление, устрашится монашеской темноты, и мы его снова поймаем.
Не тут–то было. Кот нисколько не был смущен ни темнотой, ни рясой Его Высокопреподобия и, выскользнув, с прежней скоростью бежал по намеченному пути.
В это время началась ектения по третьей песни канона. И все бы обошлось, если бы не громадное зеркало, которое было встроено в дверцу шкафа для облачений. Оно было так чисто, так аккуратно протерто чьей-то заботливой тряпочкой, что кот, увидев отражение приоткрытой двери в зеркале, бросился в эту щель, чтобы выбежать из алтаря.
Раздался глухой стук – это кот врезался головой в зеркало. Его буквально отбросило метра на полтора назад. Кот понял, что отсюда, через, так сказать, боковую дверь, ему не уйти, и побежал к Царским вратам главного алтаря. В это время завершалась ектения и о. Николай Воробьев, ключарь Патриаршего собора, заканчивал говорить возглас по третьей песне канона. По уставу полагается повернуться в конце возгласа и поклониться Святейшему Патриарху, который в это время помазывал народ. Во время помазания Патриарх не глядел в сторону Царских врат. Но на возглас священника он как раз должен был поднять глаза и благословить его, как полагается по уставу.
Все совпало до секунды! Поклон священника, поднятый взор Патриарха и кот, пулей выскакивающий из Царских врат как раз в это мгновение.
Отцы впали в отчаяние и стали нещадно обвинять меня:
– Ну, конечно, это все из-за тебя, это ты виноват, звероловец несчастный. Сейчас Патриарх будет в таком гневе, что достанется всем! Что делать?
– Надо упредить Святейшего, и как только он войдет в алтарь, сразу же просить у него прощения, он и смягчится,– сказал о. Агафодор.
– Кто ловил, тот пусть и кается,– отрезал о. Архидиакон.
Отец Николай был печален и задумчив, он чувствовал, что гнева не избежать, а ему всегда больше всех попадало.
Я сказал:
– Отцы, не унывайте. Я с детства научен каяться, мне не составит труда взять весь гнев на себя, – выдержу. Как только Святейший войдет в алтарь, я к нему и подойду, вы не беспокойтесь.
Но, о достойное удивления смирение отца-ключаря! Он опередил меня. Я только подошел к Святейшему, а о. Николай уже сам начал говорить:
– Ваше Святейшество, простите! Это мы виноваты с этим диким котом. Никак не могли поймать, вот он и выбежал прямо на возглас.
Святейший, пребывая в умиротворенном состоянии духа, ничуть не разгневался. Он просто сказал:
– Это ничего. Кот – не собака, ему можно. Вот у моего предшественника, Патриарха Алексия, был случай. В какой–то большой праздник отворяются Царские врата, а откуда–то сбоку вдруг выходит красивый откормленный кот, хвост трубой, и медленно и торжественно шествует впереди Патриарха на литию. Кота отловили, привели к Святейшему, посадили на стул, и Святейший совершенно серьезно обратился к коту: «Кот, а кот! Что же ты Устава не знаешь?! Разве можно выходить на литию впереди Патриарха? Ты должен выходить позади всех, после протоиереев и иереев. Чтобы этого больше не повторялось». Все вокруг смеялись, но так и не поняли, усвоил кот урок литургики или нет.
Тем и закончилось это маленькое событие. Но не меньше дикого кота мне запомнилось самоотверженное смирение соборного отца-ключаря, доброго отца Николая.
«Нет ничего тайного, что не открылось бы…»
Отец говорил, что быть долгое время иподиаконом – неполезно, увеличивается самомнение, ощущение своей значимости, даже походка меняется и становится похожей на архиерейскую. Лучше послужить года два и идти на приход, подальше от начальства.
Я это помнил и старался не привыкать к иподиаконству и всегда осознавать свою отдаленность от великих мира сего.
Как-то раз в один из самых больших праздников в Троице-Сергиевой Лавре, Сергиев день, 18 июля, мы не только участвовали в богослужении, но и помогали организовать праздничный прием, на который собирались весьма значимые гости и приезжие иностранные святители. Иподиаконы разносили блюда, наполняли опустевшие рюмки и фужеры для воды.
Тут-то я и приметил, что о. Антоний наливает Патриарху водку из особой, «патриаршей» бутылки, и потом как-то отдельно её прячет. Бутылка была красивая, «Столичная», с иностранной надписью – на экспорт. А у меня в этот день как раз были именины, и я подумал: «Всё равно кто-то будет допивать эту бутылку, не патриарх. А у меня – именины, а я, сельский отрок, никогда не сподоблюсь попробовать патриаршей водки. Раз в жизни можно решиться на это неблагочестивое дело: взять, да и «приватизировать» эту святыню ради дня ангела…»
Так и получилось. Приём кончился, все встали, помолились и стали расходиться. Мы помогли отнести всю посуду на мойку, сами сели немного перекусить, потом попрощались друг с другом, и я смог тихо и незаметно осуществить свой грешный замысел и приватизировать вожделенный продукт.
Уже в Москве, дома, я торжественно объявил своей жене:
– У нас сегодня особый день. Мы попробуем не просто водку из Троице-Сергиевой Лавры, а «патриаршую водку», из этой бутылки пил сам Святейший Патриарх, ему особо наливал о. Антоний. Я решился на этот грех ради того, чтобы хоть раз в жизни попробовать ту самую водку, которую пил Патриарх.
Мы всё приготовили, налили водку в рюмки, я сказал краткое прочувствованное слово, и…
Эффект был совершенно неожиданный! Кажется, у меня вырвались слова: «Это чудо!». Мы налили ещё раз, попробовали ещё… Я не верил своим ощущениям.
Это была чистейшая вода без всяких градусов! И только позднее я понял и узнал, что уже много лет о. Антоний так тщательно наливает Патриарху именно такую жидкость из специально отмеченной для себя бутылки, чтобы случайно не налить воду какому-нибудь очень важному гостю.
Вот так тайно держится аскетизм и подвижничество; вот так просто может ошибиться журналист или газетчик, описывая то, что он сам лично своими глазами видел; вот так незаметно хранится молитва и Православие.
Этот урок я запомнил, конечно, на всю жизнь. И я позднее не раз обращался к этому патриаршему приему в тех случаях, когда меня назойливо и неотступно угощали и требовали участвовать в праздновании. Тогда я доставал «патриаршую» бутылку, такую же, как на столе, но наполненную «патриаршим» содержанием, и все были довольны. Особенно я.
Интервью отца Сергия «Правмиру» в 2016 году
Две телеграммы
Когда я был иподиаконом, незадолго до праздника Рождества Христова меня попросили помочь: кто-то там не успевает, надо съездить на Центральный Почтамт и послать по списку поздравления от нашего Святейшего Патриарха Предстоятелям Православных Церквей и далее по чину и положению всем тем, кого уже много лет принято приветствовать и поздравлять в самые главные праздники в году. Текст был стандартный в двух вариантах: для православных и для неправославных. Надо было на международных бланках телеграмм написать русские тексты латинскими буквами.
Я провозился довольно долго, но все телеграммы с адресами написал. Подхожу к окошку и подаю телеграфистке целую стопку телеграмм. Она тоже довольно долго возится, проверяя по какой-то книге индексы государств и цену за слово. Позади меня потихоньку накапливается очередь из иностранцев, потому что другого международного окошка нет.
Один бланк телеграфистка возвращает мне и говорит:
— Эту телеграмму я принять не могу, потому что вы не написали название государства.
Я беру бланк. Там написано: «Град Ватикан. Его Святейшеству, Римскому папе Павлу Шестому». Говорю телефонистке:
— Ватикан — это город-государство. По-славянски слово «град» означает «город».
— А где он расположен?
— На территории Рима в Италии.
— Ну вот так и пишите: Италия, Рим.
— Не могу я так писать, это совершенно другое государство, так можно задеть очень важные дипломатические стихии, это очень опасно, да и текст не мой, я его только отсылаю.
Телефонистка полезла снова в справочник. Наконец встала разъяренная и громко и отчетливо на полтелеграфа сказала:
— Нету такого государства, видите, нет! Я говорю:
— Может быть, и Римского Папы тоже нет?
— А может, и нет, откуда я знаю? Принять не могу! В очереди получили большое удовольствие от нашего диалога. Такого яркого примера субъективного идеализма никто из них за всю жизнь наверняка не встречал. Смеялись громко и откровенно.
Наконец подошел из очереди один иностранный господин и очень почтительно сказал телеграфистке:
— Уважаемая госпожа, я хочу вас заверить, что Ватикан существует, и Римский Папа тоже есть, телеграмму можно принимать.
Свидетельство иностранца для нашей русской телеграфистки не имело никакого значения. Чувствуя, что попала в смешное положение, она наконец сказала мне:
— Только на Вашу ответственность, если Вы поручитесь за Римского Папу и Ватикан, я телеграмму приму, но доставку не гарантирую.
Я торжественно поручился в центре Москвы, недалеко от Кремля, что Римский Папа существует, и Ватикан тоже есть на земле. Пусть принимает факт их существования на мою ответственность.
Телеграмма была принята. Кто бы мог подумать, что мне, рязанскому студенту и «православному отроку», придется поручиться за Папу и Ватикан и защищать их существование. Здесь есть что-то средневековое и рыцарское. И смех, и грех!
Другая телеграмма была совсем об ином, и разделяют их несколько лет.
Я уже год прослужил в Хамовниках в качестве диакона. Этот год был очень тяжелым и трудным. Я служил за двоих и нагрузки были такие, что можно было потерять здоровье (оно, кстати, и было потеряно в значительной степени именно в Хамовниках). Но физические нагрузки нельзя сравнивать с нравственными и духовными. Я был в самом презираемом и уничижительном положении у начальства, воспринимался как враг, которого хорошо бы уничтожить, но так сразу — неудобно, а постепенно даже лучше будет: пусть пострадает. О том, почему так было, скажу как-нибудь потом. А сейчас о телеграмме, которая дала мне передышку на одну неделю в этом непрекращающемся давлении со стороны моего начальства.
Под Воздвижение 1979 года ночью в Московской духовной академии случился страшный пожар. Погибли в огне несколько студентов, многие были ранены, чуть не сгорел академический храм. Я, как недавний выпускник, переживая случившееся, послал телеграмму Владыке Ректору с предложением собрать молодых энергичных прихожан в Хамовниках и выехать помочь на пожарище. В телеграмме дал обратный адрес нашего храма.
Прихожу через несколько дней. Мне говорят: «Отец Сергий, Вам телеграмма на храм пришла, лежит уже два дня». А глаза у всех какие–то странные и вопрошающие. Смотрю — и настоятель как-то по-человечески на меня вдруг взглянул. Думаю, что такое случилось, что это за телеграмма, которую уже все прочли?
Читаю: Москва, Николо-Хамовнический храм, диакону Сергию Правдолюбову = Прошу молитв = Apxuenucкon Александр.
Вот это да! Случился пожар, и могущественнейший Владыка Ректор, который всего через месяц получит государственный орден «Знак Почета» и нисколько не пострадает от последствий пожара, как пострадал бы любой генерал после такого происшествия в своей воинской части, — Он вдруг первым делом шлет телеграмму простому диакону с просьбой помолиться. Вот тебе, мол, и простой диакон, надо с ним поосторожнее.
Но прошла неделя, и все встало на круги своя. Опытный человек всегда поймет, где причинно-следственная связь, а где простая случайность. Думаю, что у других повод для усиленных размышлений все-таки имелся. Ведь никто не знал, что мною была послана телеграмма, а пришла простая ответная.