«Подыми на него свою длань
И запомни: ты бьешься в последний раз!»
Иов 40.27
«На Олимпе готовит нам многое Зевс;
Против чаянья, многое боги дают:
Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути;
Таково пережитое нами».
«Медея». Еврипид
Протоиерей Вячеслав Перевезенцев
Фильм «Левиафан» Андрея Звягинцева я посмотрел неделю назад, и все это время он не отпускает меня: разговоры, споры, думы… Чтобы как-то остановить этот процесс, решил хоть немного собрать свои мысли. Понятно, что это не окончательный вариант, да и возможен ли он, окончательный?
Фильм мне понравился, очень. И про это я писать не буду. А постараюсь написать (неизбежно сумбурно, тезисно) о тех смысловых узлах, вокруг которых крутилась моя мысль последнюю неделю.
1. Мне кажется, очень важно понять, что в фильме Звягинцева мы сталкиваемся с подлинной трагедией — не в биографическом, а в жанровом смысле. То есть это не социальная драма на злобу дня, а трагедия в античном смысле этого слова. Злоба дня, конечно же, присутствует, и по-другому быть не может. Античная трагедия, которая возникла в Греции в эпоху гибели и разложения родового строя, когда рушились патриархальные устои родового быта, тоже была злободневна для современников Эсхила и Еврипида, но нам она интересна не поэтому. Так что все разговоры на тему того, что Звягинцев гениально показал всю беспощадную правду про современную Россию или, наоборот, так ничего в этой России и не понял и потому породил гнусный пасквиль, мне представляются не очень уместными.
Что же такое трагедия? Вот одно из определений: «Трагедия (буквально — «песня козла», от τράγος, tragos — «козёл» и ᾠδή, ōdè — «песнь») есть драматическое произведение, в котором главное действующее лицо нарушает некий общеобязательный (с точки зрения автора) и неодолимый закон; при этом герой трагедии может или вовсе не сознавать своей вины, или не сознавать ее долгое время, действуя либо по предначертаниям свыше (например, в античной трагедии), либо находясь во власти ослепляющей страсти (например, у Шекспира). Борьба с неодолимым законом сопряжена с большими страданиями, неизбежно кончается гибелью трагического героя и вызывает в нас духовное просветление».
Какой закон нарушает герой «Левиафана» Николай Сергеев? Он поднимает свою длань на самого Левиафана (о том, что в картине Звягинцева образ Левиафана не сводится только к государству, я скажу ниже), а закон такой: сильный всегда прав, власть – все, ты – ничто, так было, так есть, так будет. Это очевидные вещи, но вот совсем неочевидно, вызывает ли эта борьба духовное просветление, катарсис, без которого, как известно, не бывает античной трагедии?
Те, кто смотрел фильм, как правило, отрицательно отвечают на этот вопрос, то есть они переживают разочарование, в котором нет облегчения, но доминирует ужас и страх. Я их понимаю – собственно, и у меня сразу после просмотра были похожие переживания. Но вот, что пишет Аристотель: «трагедия при помощи сострадания и страха производит катарсис подобных аффектов». То есть трагедия возбуждает в зрителях аффекты страдания и страха, и то, что они переживают, сидя в зале, а не в реальности, очищает эти аффекты, делая их более осознанными, то есть человечными.
Конечно, нам ближе такой катарсис, когда в конце все-таки торжествует справедливость. Наверное, всем было бы легче, если бы фильм закончился сценой, в которой в построенном на крови храме собираются все злодеи этого городка, и во время «замечательной» проповеди митрополита… дальше как кому нравится (громадный кит обрушивает цунами на этот храм, и воды мирового океана поглощают его, или огонь сходит с неба, землетрясение и т.д.), и естественно от всех этих катаклизмов разрушаются стены узилища, Николай оказывается на свободе и в конце говорит Ромке, сыну своему: «Ну, вот сынок, а ты не верил, никогда не отчаивайся…»
Есть такой жанр роуд-муви (road-movie). Казалось бы, это не про «Левиафана». Недавно свою рецензию на последний фильм А. Кончаловского я назвал «Одиссея почтальона Алексея Тряпицына» — мне действительно показалось, что в этом фильме герой, подобно гомеровскому Одиссею, преодолевая соблазны и препятствия, возвращается к себе, к своей душе, то есть домой. И в фильме Звягинцева мы видим эту дорогу, только это дорога из дома в…. ад. Это погружение во ад автослесаря Николая Сергеева.
С Кем он там должен непременно встретиться — остается за кадром, это другая история, но ведь мы знаем, что встретиться должен непременно и именно с Тем, «Кто во гробе плотски, и во аде с душею яко Бог, в раи же с разбойником и на престоле был если… » и «Кто отрет всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21.4).
2. Многие сетуют на то, что в фильме нет положительного героя. Но это трагедия, у этого жанра свои законы. Такой ли уж положительный герой Гамлет? Кто положительный в «Медее» Еврипида — Ясон или, может быть, Медея? Как говорит сам Звягинцев про своего героя: «он не совершил никакого зла». Понятно, что это слова воспитанного интеллигентного человека, который хорошо думает о людях. Всегда, когда я слышу такие слова, мне вспоминается одна притча.
Некоей даме было открыто, что за свои грехи она обязательно погибнет в пучине морской. Приняв это к сведению, она резонно решила к морю не приближаться. Проходят годы, и она забывает об этом откровении, а тут выпадает неслыханная удача – бесплатный морской круиз на современном чудо-лайнере. Спустя несколько дней после начала плавания лайнер начинает идти ко дну, дамочка, конечно же, все вспоминает и приходит в ужас от своей легкомысленности и глупости, ведь вместе с ней на борту находятся еще сотни людей! «Господи, прости меня, я знаю, что виновата и должна погибнуть, но спаси остальных, они же ни в чем не виноваты», — взмолилась она. И услышала в ответ: «Не виноваты? Да я вас всех 10 лет собирал в одном месте». Так что невиноватых среди нас нет, только дети…
И все же видно, что Николай — хороший мужик, всем помогает, любит свою жену и сына, пытается сохранить родовое гнездо, в котором все так уютно и красиво устроено (а это совсем не обязательная вещь для дома в провинциальной России, вспомним хотя бы того же почтальона Тряпицина). Даже бандиты не могут нарыть на него компромат. Вот только в Церковь он не ходит, не ставит свечки, непонятно, какому Богу молится.
Это и правда серьезный вопрос, и не такой простой, как кажется на первый взгляд. Возможно, Звягинцев на него отвечает несколько прямолинейно, но это его право. «Каков поп, таков и приход» — трудно себе представить Николая в одном храме с мэром. И это реальная коллизия. Ну не мог Николай придти в храм, где уже был такой мэр.
Вы скажете: «но ведь в храм идут ко Христу, а не к попам и прихожанам» и будете правы, я сам так говорю. Но жизнь устроена сложнее, и тот «двойник Церкви», о котором так много писал С. Фудель, не просто в ней присутствует, но реально мешает людям приходить ко Христу. Тема «двойника Церкви» очень важная, и за одно то, что в фильме «Левиафан» она так ярко поднята, стоит сказать спасибо режиссеру особенно нам, православным зрителям.
Ведь так было всегда, хоть и в разных масштабах в разные периоды истории Церкви. И так будет всегда. Нельзя этого бояться, но и молчать об этом нельзя. Лучше С.И. Фуделя, наверно, об этом и не скажешь: «О церковном двойнике надо говорить с самого начала, говорить ясно и просто, так же ясно, как о нем говорится в Евангелии. Знайте о нем и ищите Христа в Церкви, только Его ищите, потому что Церковь и есть только Тело Христово в Своем человечестве, только Тело Его, и тогда вам будет дано мудрое сердце для различения добра и зла в церковной ограде, для того, чтобы видеть, что Свет (Церкви) во тьме светит, и тьма не объяла его».
А как же о. Василий, с которым заговаривает Николай у дверей магазина? Он-то вроде хороший батюшка и все правильно говорит? К истории об Иове мы еще вернемся, а я хотел бы напомнить, как на слова священника реагирует Николай: «отец Василий, я же с тобой по-человечески, что же ты мне хрень гонишь?». Батюшка, наверное, человек грамотный и Библию вроде к месту цитирует, только Николай ему неинтересен, и боль чужую он не чувствует, да и забот у него много, вот купил мешок хлеба, ведь чем-то надо свиней кормить, а тут какой-то пьяница да еще и безбожник со своими соплями.
3. Теперь про Иова. Я согласен с теми, кто считает Николая мало похожим на библейского праведника. «Левиафан» скорее античная трагедия, чем библейская. Но я не согласен с теми, кто считает его антиподом Иова, своего рода Антииовом. Не поспоришь: Иов был праведником, а Николай жил без Бога в душе. Об этом нам говорит образ разрушенного храма, куда подростки, да и сам Николай один раз, приходят вечером выпить. Разрушенный купол — вот символ души Николая. Вот потому-то Бог и не с ним. Что поделаешь…
Однако, мне не близка мысль, что Бог пребывает только с праведниками, Евангелие очевидно говорит нам о другом. История Иова — о том, что праведник верен Богу не потому, что Тот щедро одаряет его за верность, как думал Сатана. А в Евангелии Бог верен человеку и любит его, даже если человек готов убить Его, или ему до Него нет дела. «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят» (Лк. 23,34).
Наверное, имеет смысл напомнить, о чем же повествует библейская книга Иова.
Ни в чем не повинному, непорочному человеку Бог послал для испытания его верности величайшие страдания. Иов чувствует, что невероятные испытания нельзя объяснить его грехами, что совершается что-то недоступное ему и невыносимое для него — именно по этой своей непостижимой незаслуженности. И восстает против тайны невинного страдания. «Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, — говорит он Богу. — Зачем Ты поставил меня противником Себе?» «Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?». «За что Ты со мною борешься?» (Иов 7:19-20).
Но не только личные невинные страдания давят своей тайной Иова. Бог «губит и непорочного, и виновного (…), Земля отдана в руки нечестивых». «Почему беззаконные живут, достигают старости (…), дети их с ними (…), дома их безопасны от страха и нет жезла Божьего на них?». «Почему (…) бедных сталкивают с дороги, все униженные земли вынуждены скрываться (…), в городе люди стонут, и душа убиваемых вопиет, и Бог не воспрещает того?» (Иов 9:22,24; 21:7-9; 24:4,12). «Земля отдана в руки нечестивых» — разве это не предельно лаконичный синопсис истории, рассказанной А. Звягинцевым?
Уильям Блейк, Иов обвиняемый
И все же разница между Иовом и Николаем есть, и она — не в нравственной плоскости, один, мол, праведник, а другой матершинник и пьяница. Не вера в Бога колеблется у Иова, а вера в божественный миропорядок. Именно в силу своей веры Иов неотступен от Бога, и в этой неотступности проявляется величайшее его доверие к Богу. Иов хочет, чтобы сам Бог заступился за него, вот почему он не хочет слышать правильные слова своих друзей.
Иов ждет и получает ответ, но дело совсем не в словах. Слова Творца обращенные к Иову мало чем отличаются от слов его друзей вразумлявших его. Дело в ином. «Только слухом я слышал о Тебе; ныне же глаза мои видят Тебя, — сего ради отступаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42:5-6). Иов получил больше чем ответ на проклятые вопросы, Он получил Самого Бога. В присутствии Господнем все вопросы отпали сами собой.
Николай не знает Бога и не может верить Ему, в его мире нет Бога, и это не столько его вина, сколько его беда. Но, как известно, «в окопах атеистов не бывает», и когда «гром грянул», и он стал вопрошать Бога: «За что, Господи?». И вот тут-то и происходит его встреча с о. Василием, который сначала на его вопрос отвечает в стиле друзей Иова: «Сам, мол, виноват, твои страдания — следствие твоего безбожия». А затем и вообще начинает говорить с Николаем от лица Самого Творца: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана…» (Иов 40,20). Верующий Иов встречается с Богом, и потому смиряется сердце его, неверующий Николай встречается с тем, кто мнит себя богом, и получает «камень вместо хлеба». Продолжит ли Николай вопрошать Бога, мы не знаем, но время ему дано.
4. И последнее о Левиафане. Конечно, это и образ государства (восходящий к Т. Гоббсу), но это и «верх путей Божиих». «Только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой» (Иов 40,14). Это образ силы Божьей. Вспомним, что одним из самых ярких, завораживающих образов фильма А.Звягинцева — скелет какого-то морского зверя на берегу моря. Многие сравнили эти кости с костями Левиафана. Звягинцев рисует нам мир, в котором Левиафан умер.
Умерла сила Божия, соль потеряла свою силу, хотя и не утратила своего вида. Двойник встал на место Церкви и вещает от ее имени – для меня это был один из самых жутких эпизодов фильма. А где же Христос? Все там же, на кресте. И слова великого инквизитора из «Легенды» Достоевского, сказанные им Христу, особенно зловеще звучат после просмотра фильма «Левиафан»: «Повторяю тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу тебя. Dixi».
А как же государство-левиафан, оно вроде как здравствует и торжествует, и все у него хорошо? В какой-то момент Т. Гоббс хотел дать название своей книге о государстве «Смертный бог», потому что ему (государству) под покровительством бессмертного Бога мы обязаны сохранением мира и нашей жизни. А у блаженного Августина есть слова: «Государство, не защищающее всех своих граждан, в том числе и при помощи справедливого (одинакового для всех) правосудия – есть шайка разбойников». Получается, что и этот «смертный бог» умер, выйдя из-под покровительства бессмертного Бога, поправ правосудие. Без правосудия нет государства, а есть шайка разбойников, которая вместе с «двойником Церкви» делает общее дело.
Страшно? Аж жуть. Но это та самая жуть, которая может отрезвить, заставить задуматься о том, что же с нами происходит? Нужно, чтобы соль вновь стала соленой, а государство вспомнило о правосудии. И тогда мы снова увидим резвящегося Левиафана в водах морских, а не в больном воображении утратившей всякую надежду несчастной жены Николая.
Итак, фильм «Левиафан» — это трагедия, и мне вспоминаются слова, звучащие в финале «Медеи» Ларса фон Триера: «Жизнь есть путешествие во тьму, где только богам подвластно найти дорогу, потому что Бог может сделать то, на что человек не отваживается даже надеяться».
Главное — не терять надежду.
Фейсбук протоиерея Вячеслава Перевезенцева