Кабинет одного из ведущих российских специалистов по финансовому контролю располагается на пятом этаже здания Счетной палаты РФ на Зубовской. Широкий коридор, ковры, секретарь за дверями с табличкой «Директор департамента макроэкономического анализа и методологического обеспечения».
В кабинете отца Филиппа Симонова — все, как на рабочем месте обычного чиновника. Единственное отличие — старого письма икона Божией Матери, расположенная на стене так, чтобы хозяин кабинета, вставая из-за стола, не мог разминуться взглядом с бесстрастным ликом.
Дело житейское
Российская газета: Отец Филипп, вспомним середину 90-х: иеромонах, эконом Бобренева монастыря становится светским чиновником, аналитиком ММВБ. Что в этом переходе вам далось тяжелее всего?
о. Филипп: У меня никогда не было никаких внутренних противоречий. Они возникают тогда, когда ты делаешь то, чего ты делать не можешь или не должен. А поскольку я не нарушал условия послушания, со священноначалием противоречий не возникало никогда и, слава Богу, не возникает до сих пор. А все остальное… Монашеский быт учит человека прежде всего смирению и отречению от себя, монах в любом монастыре должен в любых обстоятельствах делать то, что ему говорят, и как можно меньше проявлять свою волю.
РГ: А на госслужбе?
о. Филипп: На любой госслужбе начальствующая воля гораздо жестче той, что существует в монастырях! В монастыре мы живем в семье, там все какие никакие, но духовные родственники, у нас есть отец, который всегда пожалеет, когда видит, что у тебя какое-то внутреннее нестроение, постарается войти в твое состояние перед тем, как дать тебе послушание. Здесь же никто ни в какое состояние входить не будет, задание есть — выполняй.
РГ: И какие были у вас задания на ММВБ?
о. Филипп: Биржа тогда находилась на стадии становления, и каждый отдавал то, что мог, что поручалось, то и делали. Меня взяли на аналитическую работу, а по ходу надо было содействовать, например, организации депозитария государственных ценных бумаг или выполнять функции связей с общественностью. Тогда каждое движение на рынке ММВБ было фактором развития всей экономики, и как-то подспудно я понимал, что каждое мое слово есть определенная ответственность, и каждая запятая, стоящая не на своем месте, может обрушить рынок.
РГ: Вы где -то сказали, что не были уверены, что вас — к тому времени уже доктора наук — возьмут на эту работу.
о. Филипп: Я привык работать в другой системе, до «экономической революции» у меня было 16 лет в министерстве внешнеэкономических связей, где я занимался международными валютно-кредитными отношениями. Там мы стояли на защите интересов государства, которое в начале 90-х на моих глазах рушили. Я это понял, увидев опубликованными в «Известиях» совсекретные цифры, которые лично мне выдавались под роспись для работы в особом кабинете. У меня была определенная неуверенность — рука заточена на одно, а нужен ли я буду в новых обстоятельствах? Но, придя на биржу, я понял, что нашел свою привычную функцию: защищать те же государственные интересы, просто в более узкой сфере. ММВБ тогда была островком организованности в море дикого российского рынка.
РГ: Заходила ли речь о духовном сане, когда вас принимали на работу?
о. Филипп: Нет. У нас с гендиректором биржи Александром Захаровым бывали дискуссии по профессиональным вопросам, но житейское — сан для меня дело житейское — не обсуждалось никогда. Ну, вот я такой. Если ребенок рождается с черными волосами, тут уже ничего на поделаешь.
Безопасное место
РГ: В какой момент своей жизни вы поняли, что должны служить Церкви?
о. Филипп: Когда я с мамой лет в 15 впервые попал в Троице-Сергиеву Лавру, то как-то сразу почувствовал себя дома. А есть такое внутреннее монашеское мнение: если человек ощущает себя дома, впервые придя в монастырь, — то там ему и оставаться. Понимание Церкви как Тела Христова происходит потом, когда догматику читаешь, а в начале так — семья, дом, здесь тебе плохо не сделают. Безопасное для человека место.
РГ: Вы родились в 58-м, в канун хрущевских гонений на Церковь. Храмы тогда были местами отнюдь не самыми безопасными.
о. Филипп: Знаете, мы народ простой, и все эти волны как-то прошли над нашей семьей, никаких страшных воспоминаний о советских годах в моей памяти не осталось. Да, какая-то осторожность, какая-то двойная жизнь была, требовалось соблюдать определенные правила, никогда не говорить на церковную тему на людях…
РГ: Получалось?
о. Филипп: В начале 80-х у меня был опыт общения с представителем известной организации — что-то я сказал про церковь, кто-то «стуканул». Мне долго грозили, что я буду невыездным. Этот довод меня не потряс — страна большая, я и здесь найду чем заняться.
РГ: А почему вы только в 92-м приняли постриг?
о. Филипп: В советские времена это было абсолютно исключено. Ни один комитет по делам религий не разрешил бы постригать сотрудника такого министерства, выпускника МГУ, молодого кандидата наук. Но я совершенно спокойно это воспринимал — значит, Господь не дает. Пришло время — Он сразу же дал.
РГ: Отец Филипп, а было ли что-то в вашей светской жизни, что помогло вам в жизни духовной?
о. Филипп: Понимаете, я был пострижен молодым еще человеком, с определенным жизненным опытом и тогда плохо понимал, что такое послушание. А монашеские послушания существуют в том числе и для того, чтобы поставить человека в условия, когда он ввиду отсутствия времени не поглощается чем-то внешним для себя, нередко вредным для души. Копать огород, сажать капусту, плести корзинки, шить одежду, писать книжки, читать их — это все занимает твое время, не дает тебе развлекаться, помогает войти в себя, сосредоточиться. В последние двадцать лет, совмещая разные служения, я разучился отвлекаться. Возможно, в монастыре, на приходе мне это было бы даже труднее, чем здесь.
Не «вторая волна», а следующий кризис
РГ: Чем занимается департамент, который вы возглавляете?
о. Филипп: Перспективным планированием деятельности Палаты, еще мы разрабатываем внутренние нормативные акты, правила, регламенты СП, занимаемся обобщением комплексных контрольных мероприятий. Наши сотрудники ходят на проверки, подписывают акты, сводят данные инспекций других департаментов.
РГ: Вам наверняка часто приходится сталкиваться с серьезными финансовыми нарушениями, даже преступлениями. Никогда не возникало желания проявить милосердие к человеку падшему, ошибшемуся?
о. Филипп: В Писании сказано, что начальство на то и создано, чтобы соблюдать порядок. И далее у апостола идет прекрасная ремарка: «Для того мы и налоги платим». Общество тебя поставило в определенную ситуацию, из своих налогов платит тебе зарплату, чтобы ты правильно исполнял свои функции — так исполняй их. При чем тут милосердие? Я вышел на проверку, увидел финансовые нарушения и посмотрел на них сквозь пальцы? Жалеть нарушителя закона можно будет потом, когда он будет сидеть, а ты придешь его исповедовать. Потому что грех мы осуждаем, а грешного человека, безусловно, жалеем.
РГ: Экономика, по-моему, одна из тех сфер, где расплата за грехи — взять те же санкции за неотданный кредит — самые скоронаказуемые.
о. Филипп: Просто в экономике всегда видно, как индивидуальный грех имеет социальные последствия. Не отдал кредит — описали имущество, страдает семья и не только: в банке ведь каждая копейка отработана, и, не вернув кредит, ты в конечном счете лишил кого-то зарплаты. Это та сфера, где надо быть предельно осторожным! И в первую очередь — в принятии решений, ведь от каждого из этих решений зависят жизни. Вот потратились мы на медицинское оборудование, а пользоваться им некому, нет квалифицированных врачей, пациенты умирают. А не лучше было бы хороших врачей выучить на эти деньги? Сколько стариков перемерло в начале 90-х — просто потому, что им нечего было есть! Увиденное тогда и вдохновило меня пойти в регулятор, на биржу. Я искал место, где мог бы работать со спокойной душой, где мне не будут сниться умирающие старухи.
РГ: О текущем кризисе многие говорят как об очищающем экономику, выводящем ее из тупика…
о. Филипп: История кризисов, которые продолжаются вот уже третью сотню лет, показывает, что никто ничему не учится. Текущий кризис был спровоцирован ипотекой. И только отдышалась экономика США — там опять начинается ипотечный бум! Так что не будет никакой «второй волны», будет следующий кризис. Ведь ни одно правительство не решилось сказать прямо, что это не финансовый кризис, а кризис экономической модели, кризис перепроизводства, переплетшийся со структурным кризисом! А те меры его преодоления, что предлагаются, скажем, у нас, исходят совершенно из других посылок. Запад говорит, что надо ограничивать бюджетный дефицит, — они страхуются от перепроизводства товаров и услуг. Нам-то зачем сокращать бюджетный дефицит?! Где у нас перепроизводство товаров и услуг?
РГ: Многие экономисты сегодня беспокоятся по поводу огосударствления секторов экономики. Зря?
о. Филипп: Если мне покажут исторический пример выходов из кризиса без больших жертв, который осуществился только на базе частных финансов, — я этому человеку зааплодирую. Но, как историк экономики, не знаю ни одного такого примера. Никогда не получалось выходить из кризисов и переходить на новую экономическую волну без существенного государственного финансирования военных, простите меня, отраслей! Так что все это волнение связано с догматизмом, как ни неловко мне, человеку духовного звания, так говорить. Но церковный догмат от идеологического отличается тем, что дает простор развитию и пониманию. Если мне говорят, что Бог един в трех лицах, я от этого момента начинаю думать, а тут сказано — хотя никем не доказано, — что государство неэффективно хозяйствует, и все, дальше думать необязательно!
РГ: А вы считаете, что выход — в чередовании форм собственности?
о. Филипп: Естественно! Смена формы собственности — абсолютно ситуативное действие. Если в текущем состоянии выгодно огосударствить предприятие до 100 процентов, значит, это должно случиться! Вся Великобритания развивается на волнах приватизации и национализации. Постиг кризис их железную дорогу в свою пору — они ее национализировали: новые рельсы проложили, подвижной состав обновили, все откатали на деньги налогоплательщиков — и потом приватизировали. Сейчас поднимаются цены — они ее опять национализировать начинают. То же касается энергетики, угольной промышленности…
От Петра к Павлу
РГ: Что говорит о кризисе церковный народ — в том же храме Святителя Николая в Отрадном, где вы уже много лет служите и принимаете исповеди?
о. Филипп: Увы, российское общество десятилетиями находится в состоянии перманентного, неослабевающего кризиса. Поэтому содержание исповедей за последние 15 лет не поменялось. Проблема у рядового российского человека все та же — как бы выжить.
РГ: А должна ли Церковь извлекать из происходящего какие-либо уроки?
о. Филипп: Церковь никому ничего не должна — кроме спасения души человека. За последние двадцать лет я не вижу со стороны Церкви, как единства людей и Христа, таких шагов, которые были бы сделаны во вред спасению души. Да, жизнь сложна, и в ней возможны перегибы. С первых веков в истории Церкви было то, в чем можно было бы клириков или мирян упрекнуть. Но главную свою функцию, несмотря на это, Церковь выполняет. И в первую очередь потому, что она никому ничего не навязывает. Вот не нравится вам этот священник — собрались и пошли к другому. На многих духовников сегодня жалуются за якобы сектантские нравы в общинах, самый свежий пример — история с Боголюбовым. А кто же этих девушек там держал? Вы приехали, вам дали место где пожить, не нравится, плох вам отец Петр — идите к отцу Павлу. Все мы Христовы, и где ты почувствуешь, что твоя душа спасается, — туда и ходи.
РГ: Но ведь такие случаи отвращают людей от Церкви.
о. Филипп: Как показывает исторический опыт — ненадолго. В 313 году Константин Великий провозгласил христианство равноправным с язычеством и стал его гласно поддерживать — так вся Византия бросилась креститься. От этого стали зависеть должности, экономическое процветание и так далее. Пришел Юлиан Отступник — и народ побежал назад, кадить идолам. Но Церковь от этого не пострадала, ведь люди все равно вернулись! В советские времена партчиновники проповедовали атеизм, но, собираясь умирать, обязательно просили их отпеть. Бога нет, конечно, но «что-то» есть, как тогда говорили, и ради этого «чего-то» надо бы отпеться.
Вредный профессор
РГ: Несколько лет назад вы возглавили на своей альма-матер, истфаке МГУ, кафедру истории Церкви.
о. Филипп: Нам выпала честь восстановить старую университетскую традицию, вернуть на факультет кафедру, закрытую в 1918-м. Ну нельзя иметь истфак, где нет истории в полном объеме, ведь история Церкви — часть общего исторического процесса, дающая ключ к пониманию важнейших проблем. В курсе древней истории и истории Средних веков мы еще учитывали религиозную составляющую — менталитет общества того времени! — а в курсе нового времени с определенного момента почему-то перестали. При том что Церковь, естественно, продолжала существовать и играть свою роль.
РГ: Студентам интересна эта проблематика?
о. Филипп: Общий курс слушают все студенты факультета. И каждый год по кафедре специализируются несколько человек, чего мы не ожидали. У нас ведь трудно. Если студент занимается историей отечественной Церкви, он должен обязательно знать греческий и церковнославянский, если всеобщей — тут уж, будьте любезны, греческий, латынь и два европейских. Я сам проходил эти курсы и знаю, что это бессонные ночи, хроническая усталость… Но всеобщую и русскую церковную историю вредному профессору сдают все студенты истфака.
РГ: А вы вредный?
о. Филипп: Когда на Ученом совете огласили итоги первой после организации нашей кафедры сессии, то все возмутились, услышав про «мои» 40 двоек по истории Церкви. Но тут же затихли: декан, завкафедрой истории Средних веков, поставил по своему предмету 53 «неуда».
РГ: Как продвигается ваш учебник по истории Церкви для светских вузов?
о. Филипп: Уф… Пока не представляю, как в 40 печатных листов уложить 2000 лет. Я подготовил вводную часть — источниковедческий обзор, — и получилась книга в 800 страниц, и историографию — 1200 страниц. А ведь ужимал как мог.
РГ: Вам не кажется иногда, что ваши профессиональные знания и опыт могли бы помочь не светской, а собственно церковной экономике?
о. Филипп: Я начал с того, что любой монах находится прежде всего в послушании у архиерея. Сегодня я по благословению моего архиерея работаю в Счетной палате.
РГ: А самому не хотелось бы…
о. Филипп: Что значит — хотелось бы? Слава Тебе, Господи, я почти 20 лет монах, и мне уже давно ничего не хочется. Послушание есть — иди, сынок, трудись.
«Российская газета» — Федеральный выпуск №5399 (23)