Большой нос, всклокоченная борода и печать Божественной любви
Геронду Григория знали не только больным и немощным, но знали и резким, категоричным, непримиримым ко многим вещам. И тем не менее стремились к нему, потому что видели в этом человеке настоящее проявление любви.
К сожалению, сейчас любовь — даже в Церкви, даже в православии — очень часто имеет оттенок некоего гуманизма. Когда достаточно быть добреньким, и это уже воспринимается как настоящая любовь. Но все-таки любовь и гуманизм, в европейском его понимании — несколько разные вещи. Настоящая любовь не всегда бывает мягкой, снисходительной, но зачастую принимает облик и жесткой, твердой, бескомпромиссной.
Самый яркий пример — отношение мамы к своему ребенку. Когда чадо тянется к опасным предметам, допустим, раз за разом хватает спички и пытается что-то поджигать, то, бывает, матери приходится даже бить по рукам, чтобы ребенок понял, что это нельзя трогать. Или когда бесконечно просит сладости, или падает в истерике, требуя, чтобы его повели в Макдональдс или купили мороженое. Любящая мать вынуждена подчас довольно жёстко отказывать, и именно это является проявлением ее любви — настоящей, желающей любимому только блага.
Так же и старец Григорий был человеком, глубоко любящим Господа и по-настоящему любящим людей. И Господь открывал ему понимание и дозированность, с какими нужно относиться к каждому. Думаю, это и привлекало к нему такое количество паломников.
Если смотреть со стороны, Геронду нельзя было назвать внешне привлекательным. У него не было правильных черт лица, иконописной бороды, каких-то приятных манер. Большой нос, всклокоченная борода, глаза на выкате… Но даже такой облик приковывал взгляд, потому что лицо старца носило печать божественной любви — любви ко Господу и ко всем Его созданиям: к людям, животным, природе, ко всему, что нас окружает. Этот человек был прекрасен душой.
«А от любовницы сколько детей?»
Но вместе с тем его нельзя было назвать любящим, как я уже сказал, в смысле европейского гуманизма. Он не терпел греха, не потакал страстям, не мирился с ситуацией, когда грех обладал душой кого бы то ни было, и искренне переживал за такого человека.
Поскольку от Господа старец был наделен даром видения человеческих сердец, для каждого приходившего к нему он находил какое-то свое лекарство. Много раз я видел, как люди, которых знаю лично, общались с Герондой впервые и насколько по-разному его воспринимали. Интересно, что чем более чистый, открытый и искренний приходил к старцу человек, тем быстрее они находили контакт, начинали мыслить буквально в унисон и дышали уже, что называется, одним воздухом. И наоборот, если присутствовала в душе какая-то скрытая гордыня, немощи, с которыми люди не желали бороться, то даже просто общение со старцем без каких-нибудь обличений с его стороны, вызывало, как правило, бурный протест.
Какие-то вещи старец обличал довольно жестко. Например, у семейных людей Геронда обычно спрашивал: сколько у тебя детей? Если много, он всегда радовался и говорил: «Браво, молодец». Когда слышал, что трое, четверо, пятеро, то прямо обнимал человека: «Иди сюда, дай я тебя поцелую». Он очень переживал, что православные христиане не радеют о потомстве, что семьи живут в эгоизме и не заботятся о том, чтобы родить и воспитать чад для Царствия Божия.
Однажды у одного человека отец Григорий спросил: «Сколько у тебя детей?» Тот говорит: «Двое». — «А от любовницы сколько?» Мужчина опешил, захлопал глазами и чуть не заплакал. Действительно, у него была женщина, с которой он сожительствовал параллельно с официальной женой, и от этой связи тоже родилось двое детей. При этом старец не просто поинтересовался этим как фактом, но спросил очень жестко, с твердой, бескомпромиссной интонацией. И было видно, насколько тот паломник впечатлился и уезжал с Афона в большом раздумье. Думаю, в дальнейшем он предпринял шаги, чтобы как-то упорядочить свою семейную жизнь.
Характерно, что те, кто не желал бороться с грехом, совершенно старца не воспринимали, говорили: «Это злобный старик, брюзга. Как он может так жестко разговаривать? Это не по-христиански, это не любовь, вообще, это какой-то тоталитаризм».
Лично для меня отношение людей к старцу было лакмусовой бумажкой. Потому что если человек стремился к святости, даже будучи в плену у греха, зачастую вообще далекий от Церкви, но стремящийся к истине, к тому, чтобы стать лучше, старец окружал его такой любовью, что грешник действительно преображался. Если в душе было желание, пусть даже в зародыше, изменить свою жизнь, рядом с отцом Григорием это зерно начинало прорастать и давать обильные всходы.
И наоборот, христиане «со стажем», но не желающие бороться со страстями, совершенно старца не воспринимали.
«Назовёшь сына Григорием»
Когда-то давно в одной из первых книг о преподобном Паисии Святогорце — называлась она «Когда чужая боль становится своей» — я прочел, что старец Паисий очень сочувствовал людям, переживал за них. Я подумал тогда — ну и ладно, я тоже переживаю. Пока не столкнулся с этим сам, долго не мог понять, что в этом особенного.
Но, общаясь с отцом Григорием, я буквально своими глазами увидел, как это — воспринимать беду другого как свою. Неоднократно я становился свидетелем, как, выслушав какую-то печальную историю человека, которого он, может быть, впервые в жизни видел, старец весь менялся в лице, начинал волноваться так, будто бы эта неприятность произошла лично с ним самим прямо здесь и сейчас, по его лицу текли слезы. Это не было просто каким-то внешним сочувствием. Мы все так или иначе сопереживаем, когда кому-то рядом плохо. Но как помочь? Если человек приехал, условно говоря, из Воронежа, как здесь, на Афоне, старец может посодействовать в решении какой-нибудь семейной или финансовой ситуации?
Но старец помогал. Тем, чем мог помочь — своей молитвой. Зачастую мы относимся поверхностно, без настоящей веры, к тому, что молитва много может. Да, знаем слова Апостола «многое может усиленная молитва праведного» (Иак. 5, 16). Однако не только праведника, но и каждого человека Господь слышит, призирает на все прошения, обращенные к Нему. В Евангелии есть такие слова Христа: «Если двое или трое согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного» (Мф. 18, 19). Если сам человек в скорби будет молиться, и станет молиться тот, кто об этой скорби знает, то вот уже двое взывают Господу о разрешении сложной ситуации. Господь близко, и Он обязательно поможет.
Я сам много раз видел и свидетельствую, что по молитвам отца Григория совершались чудеса. Один мой хороший знакомый очень хотел иметь сына. У них с женой было две дочки, и вот уже более десяти лет дети не рождались. С этой скорбью мой знакомый обратился к старцу, и тот ему совершенно уверенно сказал: «Не переживай, всё нормально, будет у тебя сын. Только назови его Григорием». Представьте, человек вернулся домой, и ровно через девять месяцев у него родился сын, которого, как положено, назвали Григорием. Затем родился и ещё один сын… Так, по молитвам Геронды, человек получил не только то, что хотел, а вдвое больше — двоих сыновей, которые теперь радуют его и его супругу.
Подобных случаев лично я знаю очень много.
«Кричи погромче Богородице! Она старенькая и плохо слышит»
Благодаря кинематографу и не совсем правильному пониманию смирения у нас сложилось понятие о смиренном монахе как о человеке с потупленным взором, с приложенной ко груди ручкой, томно вздыхающем и постоянно говорящем о своем недостоинстве. На самом деле всё это мало общего имеет с настоящим смирением.
Смирение — это что такое? В первую очередь, трезвое понятие о себе. Любой человек, какие бы ни имел подвиги, какие бы ни стяжал добродетели, всё равно понимает, что, по слову преподобного Макария Великого, «даже не положил начало покаянию». Чем более высокой духовной жизни подвижник, тем более трезвое у него понятие о себе. Он видит, какая пропасть отделяет его от идеала, от Христа. И наоборот — чем менее человек духовный, чем меньше у него добродетелей, тем больше он о себе мнит. Такая вот духовная аксиома.
Старец Григорий не имел ничего общего с лубочной картинкой смирения. Он был резким, жестким, а в некоторых моментах даже авторитарным. Многие вещи говорил таким бескомпромиссным тоном, который вообще не предусматривал никакой возможности диалога или дискуссии.
Но смирение его в чем проявлялось? Во всех, даже самых незначительных чертах его жизни. Например, когда кто-то просил его молитв, Геронда всегда отвечал: «Да, хорошо, я помолюсь. Но и ты обязательно пойди и помолись Богородице. Наша Богородица обязательно тебе поможет». (Как известно, в Дохиаре находится икона Божией Матери «Скоропослушница», которая прославилась очень большим количеством случаев благодатной помощи). Отец Григорий непременно отправлял человека к «Скоропослушнице» и при этом со свойственным ему юмором добавлял: «Только ты кричи погромче, потому что Она старенькая и плохо слышит».
Что значит — “кричи громче”? То есть проси в молитве всем сердцем, горячо взывай, чтобы действительно быть услышанным Господом и Его Пречистой Матерью.
После смерти старца его присутствие стало ощущаться физически
Старец Григорий был, я бы так сказал, живым воплощением образа древних преподобных отцов — как читаем о них в патериках. И в своем монастыре также стремился к тому, чтобы братья жили, подобно монахам первых египетских монастырей, первым святогорским инокам.
Дух древнего подвижничества он унаследовал от своих духовных наставников — известных греческих старцев Филофея (Зервакоса) и Амфилохия (Макриса). Преподобный Амфилохий недавно канонизирован, и это очень промыслительно. Геронда Григорий очень переживал, что прославили многих афонских преподобных: и старца Паисия, и старца Порфирия Кавсокаливита, и других отцов, а Амфилохия, несмотря на то, что он очень почитаем в народе, никак не канонизируют. И буквально два месяца назад преподобный Амфилохий Патмосский, любимый старец Геронды, был прославлен в лике святых. Думаю, после этого наш старец мог уже спокойно отправляться к своему духовнику, чтобы пребывать с ним вместе в небесных обителях.
По примеру его духовных наставников отец Григорий также был, в первую очередь, строг и беспощаден к самому себе и с огромной любовью относился к окружающим, стремясь научить тех, кто рядом с ним, настоящей любви к Богу и к ближнему. И даже после своей смерти он продолжает любить людей.
Один священник написал мне недавно, что он каждый день служит литургию и поминает отца Григория. При этом он говорит: «Я реально ощущаю его. Бывает, резко поворачиваешь голову зачем-то и видишь его лицо. Нет ощущения, что его нет, и что он ушел…» Батюшка спрашивает, как к этому относиться? Я ответил, что и для меня после смерти старца его присутствие стало ощущаться очень явно.
Действительно, и раньше всегда чувствовалось его молитвенное содействие и его всегдашняя память обо мне. Интересная подробность: незадолго до смерти старец рассказывал мне такую вещь (очень рекомендую читателям найти в интернете фильмы о старце Григории — слава Богу, в последние годы жизни Геронды его успели достаточно поснимать. У отца Григория совершенно непередаваемая интонация, и нужно хоть раз послушать его речь, чтобы понять, с каким колоритом всё это произносилось.)
Так вот он говорил: «Когда мне ночью не спится… А я сейчас болею, и не спится мне очень часто… Я путешествую. Сначала отправляюсь мысленно в Афины и начинаю вспоминать своих духовных чад, знакомых, друзей, которые там живут. Каждого из них вспоминаю, за каждого из них молюсь. Потом я отправляюсь в Киев и вспоминаю тех, кого я знаю в этом городе, и молюсь тоже за каждого из них. Потом я переношусь в Америку и вспоминаю тех, кто живет в Америке, и тех, кого я знаю, кто нуждается в молитве. И так поименно поминаю каждого человека».
Поэтому если и раньше его молитвенная помощь очень ощущалась, я всегда надеялся и уповал на его молитвы, то сейчас чувствую его присутствие буквально на физическом уровне. И не только у меня одного такое ощущение, но и у очень многих людей, которые его знали и при его жизни буквально купались в его любви. И после своей смерти старец их не оставляет.
Настоящий игумен «трудового» монастыря
И ещё об одном эпизоде не могу не сказать.
Старец был тружеником и подвижником. Кто такой подвижник? Человек, который несет подвиг. Как известно, на Афоне притом, что у всех монастырей есть много общего, существуют и различия. Одни монастыри богословские — как, например, Симонопетра. Другие отличаются бедностью и нестяжанием — как Костамонит. Третьи известны красотой богослужения и гостеприимством — как Ватопед. Дохиар же — монастырь трудовой, где практически нет наемных работников, и все работы по ремонту, обслуживанию и восстановлению монастыря выполняет сама братия.
Старец Григорий, пока был в силах, первый выходил на все послушания. Когда нужно, вместе с братией собирал оливки, месил цементный раствор, подметал двор. Когда состарился и по немощи не мог работать, то — я свидетель — приходил туда, где трудится братия, садился где-то и молился за тех, кто трудится.
Более 40 лет он болел диабетом и имел ещё целый «букет» сопутствующих заболеваний. В отношении здоровья он был буквально развалиной. Но даже в таком состоянии шел на огород, ложился между грядками в канавку и лежа выдергивал сорняки — потому что ни стоять, ни сидеть уже не мог.
В последние годы единственное, на что его хватало, — выходить в храм на службу. И каждый такой выход для него был подвигом. Игуменская келья расположена на третьем этаже, а старец уже и по горизонтали передвигался с большим трудом, опираясь на две палочки или при поддержке под руки. И представьте только, насколько тяжело в таком состоянии подниматься по крутым ступеням вверх-вниз. Подъем или спуск занимал у Геронды большое количество времени, но всё равно с большим трудом, но он шел в храм.
Приходил, молился. И я не раз был свидетелем, насколько молитва и благодать храма давала ему силы. Старец приходил, как сейчас говорят, полностью в отключке. Еле-еле, буквально на ощупь подходил к своей стасидии и садился в нее совершенно обессиленным. Но по ходу службы оживал: сперва вставал, затем начинал по мере сил подпевать. Потом включался в богослужение полностью и даже делал какие-то замечания братии, если проскакивали ошибки.
Что интересно, пока старец был в силах, в добром здравии, то, имея громкий голос, всегда буквально залихватски, пронзительно и резко запевал те или иные песнопения. Поначалу меня это смущало: «Чего он орет так? Можно же как-то тихонько». Но потом я понял — таким был порыв его души. Настолько сильным было у него стремление всеми силами петь своему Господу…
К концу службы Геронда уже настолько оживал, что после богослужения выходил из храма практически без посторонней поддержки. И выходил не для того чтобы пойти в келью, но еще час, а то и два общался с паломниками, отвечая на самые различные вопросы — утешая, укрепляя, вдохновляя их.
Для меня это явное свидетельство того, насколько благодать Божия укрепляет человека, верующего в эту всесильную поддержку. Господь обязательно дает Свою благодать тем, кто требует ее, жаждет ее, просит ее, ощущает себя по-настоящему нищими духом. Таким людям благодать дается изобильно, и я много раз был свидетелем того, как это происходило.
