«Кровушки студенческой не хватает». Преподаватель МГУ Татьяна Краснова — о жизни педагогов на дистанте
— Добрый день, меня зовут Валерия Дикарева. И сегодня с нами — Татьяна Викторовна Краснова, старший преподаватель журфака МГУ и тот человек, который пишет убойные колонки на «Правмир». Поговорим сегодня о том, как в ситуации кризиса и пандемии выжить всем: и учителям, и родителям, и детям. Татьяна Викторовна, добрый вечер.
— Здравствуйте. Надеюсь, что нас нормально слышно и нормально видно. Мы тоже пострадавшие от дистанта. Ну ничего…
— И первый вопрос пострадавшим про то, как вы в zoom знакомились со студентами. Насколько я понимаю, вы остались дома преподавать?
— Прошлый год я провела в творческом отпуске. Писала учебник для факультета журналистики. В общем, меня не было весь прошлый год, и я наблюдала за всеми теми метаморфозами среднего и высшего образования из партера с попкорном. А тут начался учебный год, и я вышла на три группы, которых я никогда не видела.
То есть для тех моих коллег, кто в прошлом году начал нормальную работу в сентябре и до января-месяца первый семестр проработал счастливый и довольный с живыми тепленькими студентиками, для них это был, конечно, шок, — выход в дистант, — но не такой уж шок — все-таки вы знаете, как выглядят эта Маша или этот Вася. В моем случае, как выглядят Маша и Вася я не знала, это совершенно новые для меня люди, я для них тоже совершенно новый человек. И это, конечно, катастрофа такая трудно преодолимая, потому что люди разные, и они имеют разные возможности.
То есть, понимаете, когда мы все переходили на дистант, предполагалось так, что у каждого из нас есть большой красивый компьютер макинтошный, который грузится великолепно — что хотите: Zoom, Skype, Kahoot!, Schoology — что угодно. И мы такие все нарядные сидим перед этой техникой, и у нас такие же нарядные сидят напротив нас студенты, у которых тоже все великолепно грузится.
Практика показала, что довольно большая часть студентов (тут уже можно и про школу говорить — и учеников, и так далее) имеет компьютер десятилетней давности, например, который неплохо работает, и даже можно к интернету подключиться, но вот Zoom’а он не выдерживает. Дальше выяснилось, что есть такие семьи — несчастные, обделенные жизнью, — у которых нет двух компьютеров, а есть только один, на котором работает, например, папа, который кормит семью, и поэтому отпрыска своего он не пускает туда, а отпрыск сидит с телефона, а с телефона — это рыдания…
Ну и еще, к тому же, не всем хватает, я извиняюсь, денег на нормальный тариф. Вообще, честно говоря, у людей иногда бывает мало денег, как ни странно. Особенно в эпоху кризиса.
— И это не предусмотрено и не учитывается?
— Понимаете, предусмотрено то, что интернет «летает», передо мной стоит «Макинтош» за сто тысяч рублей, и вообще все отлично совершенно. Увы, это не так.
Поэтому, например, на этом экране — на экране «Zoom’а» — я вижу часто просто черные плашки с именами Маша Иванова, Вася Петров, потому что, если мой студент включает видео, то вместо аудио я имею кваканье, печальные завывания и так далее. А я преподаю английский язык, и мне бы все-таки важнее, наверное, этого несчастного Васю Петрова слышать, чем видеть. Поэтому, к сожалению, про часть своих студентов я не знаю, как они выглядят.
Не так давно они спросили меня: «Когда же мы с вами увидимся в реальной жизни?» — И я сказала им: «Дети, как старая черепаха Тортилла, я имею предчувствия, и я думаю, что до Нового года — нет». — «Да вы что, с ума сошли?!» — сказали мне дети. В общем, у меня нет ощущения, что мы выйдем.
Собственно говоря, Московский государственный университет работает по гибридному расписанию. Это значит, что часть лекций у детей проходит в здании в присутствии преподавателя — профессора, который им читает лекцию. Ректор наш сказал, что в 65+ (это возраст имеется в виду) очень рекомендовано сидеть дома. Вы заканчивали же журфак, правильно?
— Да.
— Вы помните, что у нас 65+ — это довольно большое количество.
— У нас ректор был 65+.
— Совершенно верно. То есть, например, моему прекрасному заведующему кафедрой, нежно любимому профессору Балдицину, немножко больше 65-ти. А еще, к тому же, у нас очень много иностранных групп, и рассадить их некуда.
Одна студент в эфире из трамвая, второй — из коридора
— Вы имеете в виду рассадку, да? Что некуда всех посадить, соблюдая дистанцию?
— Да. Честно говоря, я была в университете с начала сентября один раз — на приемном экзамене в аспирантуру. И это было именно так.
В нашей любимой 324-й аудитории елизаветинской столы все заклеены крестами — где можно сидеть, где нельзя. Два стола между вами и абитуриентом, абитуриент сидит в маске. Предполагается, что я тоже сижу в маске. На второй минуте ответа абитуриент говорит: «Я сейчас умру. Можно, я ее сниму?» — Я говорю: «Да, конечно». В общем, вот так.
Действительно, рассадить нас некуда, потому что наше здание хоть и велико снаружи, но большую часть его занимают прекрасные архитектурные излишества вроде балюстрады, и аудиторий, в общем-то, не так много. Моя любимая аудитория, где я работала последние пару лет — в ней 12 человек садятся только на голову друг другу. А как там посадить через две парты на третью — я вообще не понимаю.
Поэтому «иностранцев» сразу решено было посадить на дистант, и мы счастливые и довольные сидим. То есть, не очень счастливые и не очень довольные, но сидим.
— А как выглядит день студента, я не пойму, с этим гибридным расписанием? Он то очно приходит, то должен куда-то бежать заочно учиться?
— Один мой знакомый университетский профессор был страшно возмущен и сказал мне: «Что это такое? Я начинаю семинар, а у меня одна студентка — из трамвая, другая студентка — из какого-то коридора, а третья вообще — неизвестно откуда». На что я ему сказала: «Вы знаете, куда добежали, оттуда и вышли». Потому что у них пара кончилась очная, а следующая пара у них заочная…
— Может быть, по дням все же: день — заочно, день — очно?
— В принципе, да — так и сделано. Про нашу факультетскую администрацию я могу сказать только самое лучшее. Они действительно свернули себе голову, пытаясь сделать максимально удобно. И, в общем, с учетом того, как могли, с учетом боевых условий, сделали.
Студенты ходят на занятия один день — один курс, другой день — другой курс. По-моему, если я сейчас не ошибаюсь, у них один присутственный день у курса в неделю, остальное время они сидят на дистанте. Это действительно дает ощущение людям, что они все-таки в университете.
Особенно жалко первокурсников, честно скажу. Потому что, конечно, мы все поступали, наш дом на Моховой, все это. А тут какой дом на Моховой? Сиди себе в общаге. Кстати, в общаге они сидят…
— Да, кстати, как они из общаги-то? Допустим, четыре человека в комнате и у каждого занятия.
— Чудесно. У меня есть две девицы, которые сидят на своей кроватке в общежитии вдвоем. Так у меня на этой плашечке и написано: Катя и Нина. А есть те, кто постоянно ругается, потому что у двоих — французский, а у двоих — немецкий. Как хочешь, так и сиди.
Я потратила, скажем, два часа своей жизни, я разобралась с этим Zoom’ом. Какие слова при этом говорила — не важно. Но важно то, что я поняла, где у него экран и так далее. А совсем взрослые учителя и преподаватели университетские, конечно, хорошо, если эту картинку осваивают, но всерьез, я говорю, у нас бывают люди — берешь книжечку, так ее открываешь и показываешь студентам упражнения. А это все-таки не дистанционное образование, а сумасшедший дом.
О плюсах онлайна
Вообще, откровенно говоря, я для себя нашла много преимуществ. Например, у нас аудитории не шибко оборудованные. То есть так, чтобы, как в дорогих частных школах, электронная доска, и на ней можно было все показать, что хочешь, и так далее, такого в университете нет. Нету у государства бюджета на такие вещи. Поэтому я приносила с собой планшет. Мне часто приходилось его держать перед студентами и показывать, что у меня там на этом планшете.
Сейчас с демонстрацией экрана в том же самом Zoom’е я могу показать любое видео, любой фрагмент, любой TED Talks, любое что хотите. Больше того, есть замечательные возможности. Я могу пригласить, кого я хочу, в аудиторию.
— Кто у вас уже был?
— Этого пока еще не было. Это будет. Мы с моими студентами сейчас начнем читать про «Black Lives Matter», все эти американские дела, про все эти марши протеста и прочее. И я хочу позвать своего друга американца, который очень поддерживает эту идею и всячески ее отстаивает. Мы его позовем, сделаем пресс-конференцию в Zoom’е, будем задавать ему вопросы и так далее.
Например, теперь я смогу позвать каких-нибудь людей, условно, из посольства — британского или американского, — что раньше сделать было сложно. Здание в центре Москвы, там много всяких разрешений и так далее. Сейчас одна кнопка — и вот у меня уже какой-нибудь изумительный гость.
— А на этом плюсы заканчиваются, или есть еще какие-то? Как вы писали в фейсбуке: кофе, домашние тапочки…
— Это да, на самом деле. Понимаете, я не параноик. Наоборот, скорее. Если так меня куда-то причислять, то я, конечно, диссидент, наверное, я так думаю. То есть я понимаю, что вирус есть, я знаю, что есть корь, оспа, рак, я во все это верю.
Но, тем не менее, я не думаю, что мне сейчас было бы приятно к первой паре ехать в метро в толчее. Я в этом не уверена. Но потом, понимаете, когда у вас пара в девять, а вы позволяете встать в полвосьмого — хо-хо… У меня обычно это было в полшестого. Уж пока я там соберусь, пока я там… А здесь в соседнюю комнату я ушла — и все. Это, конечно, плюс и для людей немолодого возраста, это актуально и для школы, и для вузов тоже.
Еще плюс — все мои книжки. Они все у меня здесь, я могу в любую секунду либо что-то скачать, посмотреть на эти книжки, либо тупо сфотографировать и дать им это упражнение на экране. То есть это хорошо, потому что много в университет с собой не притащишь. В общем, есть плюсы. Есть.
Минус, конечно, сугубо говоря, один. Понимаете, любой преподаватель — он вампир. Кровушки студенческой не хватает. И самое интересное, что это взаимный процесс.
То есть им не хватает нас, а нам не хватает их. Для этого живого человеческого энергообмена, конечно, надо тепленького студентика. Ну теперь что делать? Теперь так сидим.
— Что можно сказать о качестве образования в таких условиях?
— Мне пока трудно судить. Мне кажется, что хуже, чем в реале. Когда это все произошло весной, было ощущение, что мы сейчас еще немножечко поелозим — и все вернется в норму. Нет, оно не вернется в норму, у меня сейчас такого ощущения нет. Поэтому, знаете, такая идея временно занять учеников, чтобы они не расползлись и не разбежались, а чтобы так чего-то поделать, чего-то повторим сейчас…
Нет, я понимаю, что мне предстоит взять учебник со вторым курсом, учебник с четвертым курсом, писать тесты и так далее. То есть это настрой уже на долгосрочную, к сожалению, перспективу. Посмотрим, как пойдет. Понимаете, на самом деле, если человек хочет работать, хочет учиться и хочет чего-то, то извлечет максимум из этих условий. Про школу, конечно, не знаю. В школе, мне кажется, дело хуже намного.
Школа была не готова к дистанту
— А что вы можете про школу сказать?
— Большинство моих знакомых детей в школу пошло, и большинство это уже вернулось обратно на дистант. У нас теперь любой насморк, любой кашель, любая обычная сезонная штука воспринимается панически. А у кого-то действительно находят этот COVID. И, в общем, уже никому не важно, что им сейчас болеют практически уже как гриппом. Естественно, что вирус меняется, понятно. Так и должно было случиться, об этом все эпидемиологи говорили.
То есть не будет как в моей школе (я закончила ее в 1981 году), когда во время эпидемии гриппа в классе из 30-ти человек сидели пятеро, а остальные болели, такого больше не будет никогда, теперь так нельзя. Теперь все должны уйти на карантин, изолироваться, заткнуть щели, питаться тем, что курьер подсунул под дверь.
Я не знаю, каково малышам. Я вообще, честно говоря, в полном ужасе. Старшеклассники, понимаете, опять — есть свои плюсы, как мне кажется. В хороших школах, на самом деле, где детьми занимаются, они и на дистанте учатся.
Раньше те, кто приходил ко мне готовиться, например, к ЕГЭ по английскому, приходили здоровенькие, свеженькие, живенькие в сентябре, к весне — вот такой толщины, ветер качает, постоянные депрессии, слезы и рыдания. То есть это тяжело. Может быть, сейчас, если не надо мотаться туда-сюда, будет им немножко полегче, я не знаю.
У нас всё еще ничего. Например, одна мама русскоязычная, которая учит своего ребеночка в Италии сейчас, рассказывает невероятное. Человек человеку — источник заразы, только так и больше никак, подойти поиграть, потрогать — нет, невозможно, нельзя.
Для меня в моем детстве это было очень важно — коммуникация. Это после 50-ти вы можете сесть с пледиком под торшерчиком, и никто вам не нужен, а тогда это было очень важно. И как они это переживают сейчас, я, честно говоря, не знаю.
И, конечно, по моим весенним впечатлениям, не готова школа была к этому. И учительницы, которым по 50 и старше, им трудно понять — присутствует он вообще в этом квадратике или нет, что у него на экране — Марья Ивановна его любимая, или на экране у него Counter Strike, в который он играет, выключив звук, делая умное лицо.
— И что может сделать преподаватель на расстоянии в таком случае? У вас такое было?
— У меня, слава Богу, взрослые люди, они относительно мотивированы. Те, кто не приходят на онлайн занятия, те и на очные не приходят. И вообще, понимаете, высшее учебное заведение прекрасно тем (это я им объяснила 1 сентября), что я больше никого не буду тащить за шиворот. Друзья, этот счастливый этап вашей жизни, когда ваша бедная Марья Ивановна стояла над вами с указкой, закончился. Не хотите — не надо. Хотите ходить — ходите.
На самом деле, есть полно народа, который не просто ходит на занятия, но еще и после занятий встает возле вашего стола и говорит: «А что мне еще почитать?» А есть категория, которой ничего не надо.
Конечно, у обычного среднего учителя, я думаю, страшные проблемы.
Понимаете, это ведь мы с вами еще сидим в благополучной Москве и жалуемся на то, что у нас, видите ли, связь плохая. А за пределами МКАДа-то лежит родина. И какая там связь…
Кто-то повесил эту чудную фотографию, не знаю, правдивую или нет, в интернете — как под каким-то столбом электропередач на ящике сидит девочка с телефоном и что-то такое там скачивает, называется «Дистанционное обучение».
Интернет в российской глубинке оставляет желать лучшего. Фото: соцсети
Преподаватели для реального мира
— Вообще специалисты говорят, что сейчас у нас и не онлайн обучение, и не дистанционное. Вы с ними согласны?
— Понимаете, весь белый свет интересуется этой проблемой давно. Еще лет 7-8 тому назад стали появляться учебники — по моей специальности, — к которым прилагался штрих-код на обложке.
Вы отдельно платите за этот вход — и вы попадаете на обучающую платформу, на которой я могла своим студентам давать упражнения, показывать им то и это, следить за тем, как они эти упражнения делают, я могла дать упражнение и задание некое, тест какой-нибудь и смотреть в прямом эфире, как они выполняют, и как оно ко мне приходит, с какой скоростью. То есть всякая посещаемость и прочее — все это я могла отслеживать. Этим очень мало кто у нас пользовался, только молодые продвинутые ребята.
У нас есть такой учительский сертификат, CELTA называется. Девочки молоденькие хорошенькие, прошедшие CELTA, работали так. Большинство людей писало пропуски и выполненные задания в тетрадочки в клеточку. Собственно говоря, все учебники, например, уже многие годы имеют диск при себе. Не просто с аудиозаданиями, а с дополнительными упражнениями. Этих обучающих платформ очень много.
Мои молодые коллеги, например, пользуются платформой под названием Schoology. Там очень удобно тоже и задания, и тесты, и все это онлайн, и все это работает и замечательно. Для возрастных людей это сложно. Это правда реально сложно. Мы часто не понимаем, с какой стороны оно вообще все включается, и нам это кажется громоздким, несбыточным.
Пока был оффлайн, пока была реальная жизнь… Понимаете, у меня есть, например, есть коллеги, которым за 70. В этом году ушла на пенсию моя любимая коллега Инна Соломоновна Стам. Я должна вам сказать, что такие люди как Инна Соломоновна Стам способны дать больше, чем все Schoology, Kahoot! и прочие вместе взятые и на десять помноженные.
Она — исключительный человек, она — потрясающий переводчик англоязычной литературы, она — гениальный преподаватель. И вообще одного ее внешнего вида и того, как она входит в аудиторию, достаточно, чтоб вы поняли, что такое университет. Я думаю, что есть такие люди и в школе. Как не быть? Но просто не все.
Она была преподавателем для реального мира.
— Для реального мира?
— Да. Все то, что мы сейчас видим на этих экранах, — это не для нее. И дети многое бы потеряли (дети — имеется в виду, студенты) от того, что они ее не видели вживую.
И вообще, может быть, дело в том, что мы — люди старшего поколения, и нам кажется, что эта жизнь была более какая-то нормальная, которая происходила до этого года. Но самых лучших своих профессоров, самых лучших своих учителей я помню больше не по тому, что они преподавали, а по тому, какое ощущение они создавали вокруг себя, и как, глядя на этого человека, вам хотелось прочесть те книжки, которые он читал, узнать все то, что он знал. Честно говоря, это правда вдохновение.
— И вы считаете, что это никак не передается онлайн?
— Я бы сказала, что пока — нет. Но очень возможно, что… Понимаете, человек ко всему привыкает. У меня была моя любимая профессор Ольга Сигизмундовна Попова, она не преподавала мне напрямую, а я ходила к ней на ее лекции в Московский государственный университет на отделение истории искусства. Я знаю, что «Правмир» делал с ней большую программу, большое интервью и так далее, можно найти и посмотреть.
То, что она создавала в аудитории, этот темный зал, экран, на котором вспыхивают эти удивительные византийские фрески, это было не образование, это было колдовство, конечно.
Люди выходили из этой аудитории вдохновленные, не такие, какими вошли. Ольги Сигизмундовны не стало в начале этого года, к сожалению. Ей не пришлось осваивать всю эту сложную науку с этими цифровыми экранами. Не думаю, что она смогла бы. Просто потому, что она была вся про этот обмен любовью.
Стресс на короткой дистанции — неплохая вещь
— Что можно было бы сделать в сфере в образования иначе? Действительно, каждому не выдашь же ноутбук, не обеспечишь отдельную комнату. И как быть?
— Понимаете, это долгий процесс. И, конечно, этот процесс не берется наскоком. То, что можно было и нужно было делать в школах, где позволяют технические средства, во многих московских школах позволяют… Я видела прекрасные компьютерные классы. Детям в некоторых школах выдают спецтехнику, типа планшета, например, и так далее. С учебниками, закачанными туда, и все такое.
Конечно, надо было учить учителей постепенно. То есть постепенно готовить их к тому, что часть занятий будет дальше в цифровом виде. При этом я не совсем уверена в том, что российская провинция была вообще готова перейти на такое обучение. Это долгий процесс, надо учить людей, объяснять, помогать. Чтобы не показывали «Букварь» в экран, а использовали какие-то возможности, которые дает интернет, например. Там полно всяких разных обучалок интересных, программок всяких для того, чтобы с детьми работать. Всего этого очень много.
Но даже меня… Я говорю «даже», потому что я действительно живу в интернете, у меня много всего: и мой благотворительный проект, и у меня блог на «Фейсбуке», там за 20 тысяч человек народу, и так далее. Даже мне надо было бы объяснять, что есть такая система, есть другая. Нас бросили, как котят, в ведро с этим вирусом — и все, выгребай, как хочешь. И, честно говоря, мои коллеги тоже выгребали, как хотели, как могли. И какие-то школьные учителя тоже…
Соседка по лестничной клетке сказала, что у них уроков английского нет, им только присылают задания, и они эти задания делают. А правильно они сделали или неправильно — неизвестно, потому что никто ничего не проверяет. Это, еще раз говорю, было по весне, когда казалось, что мы сейчас две недельки покувыркаемся, а потом все вернется на нормальную колею — и мы дальше будем жить, как люди. Нет, не получилось. Поэтому мне кажется, что главное, действительно, надо было людей учить.
— С вас ответственность за качество снимает кто-нибудь в этих условиях или нет?
— Скажем, ответственность за качество каждый из нас надевает на себя сам. Собственно, как и при работе в аудитории, честно говоря, потому что и в аудиторию тоже можно прийти, дать им написать упражнения, а самому пойти пить кофе в коридоре. Это тоже случается, чего говорить. Теперь надо думать о качестве. Весной думали о том, как бы нам не распустить детишек, как бы у нас не получилось, что у нас все разбегутся и так далее.
Сейчас надо думать о том, что мы, видимо, действительно на какое-то время (минимум — до конца этого семестра, до конца года, до конца четверти второй) сидим на этом дистанте, и нам приходится как-то учиться. К сожалению, другого способа нет. А я совсем не уверена в том, что каждую школьную учительницу с их нагрузками, с их оборудованием и так далее, и тому подобное можно всерьез сейчас в пожарных условиях обучить. Это жаль…
— Я имею в виду, может быть, было какое-то собрание университетское, например, где вам сказали: «Давайте потихонечку, как можете». Или вам говорят: «Нужны результаты»?
— Результат, абсолютно, конечно. Нет, ну что значит «как можете»? Нет, всё — все бодро включились и начали работать. Что значит, как можете? Как хотите, так и можете. Понимаете, ведь тоже, между прочим, у ряда моих коллег прекрасный ноутбук 812-го года выпуска — знаете, Наполеон — с тех времен.
Тоже себе потихонечку люди работали. Даже в интернете работали. Человек мог поставить закачивать статеечку из журнальчика какого-нибудь иностранного и пойти кофеек пить, посудку мыть, прийти через сорок минут, а она все еще качается.
В принципе, если тебе завтра с ней идти в аудиторию — скачал, распечатал, принес студентам, они взяли листочек, сели читать. Нормально! Но интернет, который качает сорок минут одну страницу, для Zoom’а не годится.
— Я об этом и говорю, что в таких условиях начальство по идее должно было сказать что-то вроде «мы все понимаем…». Так, я уже поняла по вашей улыбке, что это фантазии мои, да?..
— Собрались, взяли бревнышко и понесли. Взяли бревнышко и бодро понесли. А что, собственно говоря, делать-то? Я думаю, что и в школе это было точно так же — взяли бревнышко и понесли. Потом они ЕГЭ сдавали этой весной тоже.
— И это без скидок на ситуацию?
— Без скидок. Я бы сказала, что без скидок. Не знаю, все те, кого я учила в прошлом году, готовила к ЕГЭ, они все сдали великолепно. Там у всех за 90. Я думаю, еще потому, что они все здорово психанули. Было понятно, что не будет такого милого симпатичного расслабленного варианта, когда все готовятся и так далее, а их поместили в стрессовую ситуацию. Стресс на короткой дистанции — неплохая вещь.
На длинной дистанции, к сожалению, он может закончиться плохо. А на короткой, чего там? Адреналин выбросил, пошел, сдал. Молодец.
Как готовиться к ЕГЭ в пандемию
— У нас как раз вопрос читателей: «Дочь в 11-м классе. Как готовиться к ЕГЭ по английскому языку в этих условиях? Что делать в этом году?»
– Зависит многое от уровня ребенка. Сейчас много очень хороших книжек, по которым можно готовиться, там есть образцы тестов, можно самих себя неплохо так поднакачать, на самом деле. Если ситуация тяжелая, конечно, нужна какая-то помощь извне.
Сейчас ко мне пришли люди, которые хотят готовиться. Часть из них сказала: «Мы хотим только очно и будем к вам приходить. Пожалуйста, возьмите нас». А часть сказала: «Мы не будем к вам приходить. Пожалуйста, возьмите нас на Zoom, потому что мы боимся. Ходит страшный COVID, и мы тут все умрем». Если вы занимаетесь один на один с вашим преподавателем, то, в принципе, нет разницы, так вы сидите или в Zoom’e. Для меня уже нет.
— Про это и был вопрос, да.
— Для меня разницы уже нет. Один на один в Zoom’е — это не проблема вообще. Демонстрация экрана в Google Docs, там вы правите все это дело тут же на месте, — нет проблемы.
Проблема, конечно, когда перед вами 15 человек. Тут действительно немножко потруднее. Когда перед вами лекционный зал в Zoom’е — наверно, уже по барабану, честно сказать. Это настолько стрессовая вся ситуация, что уже ладно, все.
Что делают курсы?.. Честно говоря, я не знаю, как они сейчас себя ведут. Наши языковые курсы пока не начались. У нас тоже есть в университете курсы подготовки. Пока шел разговор, что они будут очными. Они вечерние. Вечерка у нас учится очно, приезжает после работы. Но их мало.
У нас вечернее отделение потихонечку сворачивается, сжимается. И сейчас их, как бы, мало, и можно устроить эту рассадку в «шахматку». А так, в принципе, нет — если вы и правда занимаетесь со своим индивидуальным преподавателем, то ему, честно, все равно, что Zoom, что очная встреча. Такие вот дела.
Обмен любовью, энергией и драки в школьном дворе
— Многие считают, что онлайн нас разделил. А вам не кажется, что в то же время сблизил? Мы увидели, как живем, какие у кого коты, или, как вы рассказывали, папу, который носки ищет.
— Да, совершенно верно. Там человеческая жизнь происходит на заднем плане.
— Это же как-то объединяет тоже?
— Нет, наверное, хорошо, когда они сидят на фоне стены белой, как я сижу, и там нет папы с носками и кота… Кот был, да. Наверно, лучше, когда они сконцентрированы на занятиях, и они в классе.
Вы понимаете, в любом случае, если мы говорим про хорошего преподавателя, который любит своих учеников, и про учеников, которые любят своего преподавателя, этот личный контакт важен почти так же, как… Ну какая вам разница — пообщаться с мужем в Zoom’е или реально? Есть кое-какая, правда?
Все-таки почему-то важно нам потрогать друг друга. Почему-то нам важно обняться. Почему-то нам важно, проходя мимо него — не мужа, а я имею в виду студента, сидящего за заданием каким-то, — похлопать его по плечику и сказать: «Умничка, молодец. Здорово!» Знаете, он сидит такой несчастный, он понимает, что ничего не может, сейчас он запутался и все. Я могу к нему подойти, я могу к нему наклониться, я могу положить ему руку на плечо и сказать: «Все нормально. Сейчас, подожди, давай разберемся. Не такую уж глупость ты написал. Нормально». Понимаете, это то, чего Zoom не даст — человеческого контакта.
Это чудесное электричество, которое возникает в аудитории, когда они спорить начинают. Это же люди. Маша влюбилась в Пашу. Паша влюбился в Машу. Сейчас мы посадим Пашу около Маши. Вот это все — чушь, кажется, но из этого устроен человек. А в особенности из этого строится человек, когда ему 11, 12, 13 и так дальше, понимаете? А как уж маленький человек из этого строится…
Я тут видела поистине страшную картину. Честно, плакала просто при виде этого. Школа в Финляндии. Причем тот человек, который написал мне, прислал мне эту фотографию, он сказал: «Посмотри, как великолепно все устроено». Детская площадка расчерчена на квадраты, в каждом квадрате сидит по ребенку, они не приближаются друг к другу. Помните, как в книге у Гоголя — в «Вие», — там, где Хома Брут вокруг себя круг себя круг очерчивал?
И они точно так же сидят в квадратиках в шахматку. На расстоянии примерно четыре метра друг от друга. Великолепно все устроено… Это ужасно, честно. Они же такие живые, им важно общаться, они столько всего узнают, общаясь друг с другом.
Вы никогда по Zoom’у не объясните ребенку… Понимаете, он засандалил кому-то по кумполу совочком, вы скажете ему: «Дорогой, так нельзя делать. Ты видишь, девочке больно? Она плачет, смотри. Она плачет — это ты сделал так, что она плачет. Это очень плохо. Давай с тобой подойдем, погладим девочку по головке и больше так не будем делать». Понимаете, так мы научились тому, что другому бывает больно, например.
В интернете мы не научимся тому, что человеку бывает больно. Мы друг другу такие вещи пишем в этом интернете, что волосы поднимаются дыбом на голове.
— Да, так хорошо расчертили — и, собственно, нет поводов…
— Понимаете, все будут здоровы, и никто не умрет от ковида. Люди вообще умирают, понимаете? И, как это ни печально, иногда — даже дети. Но это не значит, что не надо жить.
Бабушка моя говорила, когда кто-то умирал: «Ушел путем всея земли». Когда мы с вами осознаем четко, что мы идем путем всея земли, и вас, и меня в будущем ждут похороны, то, конечно, можно сейчас просто начать сразу уже ложиться в гроб и готовиться. Но детям еще жить. Мне их правда очень жалко, потому что они сейчас теряют бесценные вещи.
Учителя мучаются страшно. Человек может прийти на занятие в полотенце на голове, только что вышел из душа, сел в кресло, и он не знает, что он в эфире. То есть он просто не в курсе, что его снимает камера сейчас. Студенты в полном совершенно отпаде от того, что перед ними происходит, ученики.
Кто-то делает чудесную съемку себе. Это вообще великолепно. Я пришла на некий прямой эфир, на некое радио, где видеотрансляция. Граждане сели перед своими компьютерами, человек ведет видеотрансляцию и не понимает, что перед ним стоит ноутбук, а на экране его видно вот так (поворачивает ноутбук таким образом, чтобы было видно только макушку). И разговаривает с вами, и вы разговариваете с этой головой «отрезанной».
Меня, правда, больше пугает то, что, конечно, они будут дико измотаны к концу года, если они так до конца года и просидят. Потому что все-таки то, что дает школа, помимо знаний и подготовки к ЕГЭ — коммуникацию. А это все-таки, правда, обмен энергией, обмен любовью, драки во дворе школьном и так далее, и тому подобное. Это бесценно, и это ничем не заменишь.
— И главный вопрос тогда, как всем жить в этой ситуации? Что вы можете посоветовать родителям, детям, педагогам?
— Мне очень страшно что-то советовать, потому что все-таки главным компонентом этой реальности является вирус. А сказать: «Наплевать на вирус», — и спокойно идти гулять, играть, общаться и любить друг друга — я не могу. Потому что, наверно, я не эпидемиолог.
У меня есть по этому поводу лично моя позиция, которую я неукоснительно осуществляю. Но это моя позиция, и я не могу сейчас всем порекомендовать наплевать на это дело и не откладывать свою жизнь, потому что, на самом деле, может так случиться, что никакого продолжения и не будет, не хотелось бы говорить про детей.
Но, как вам сказать, я бы родителям посоветовала все-таки почаще выталкивать их на улицу, чтобы они дышали воздухом, чтобы они трогали реальные предметы. Потому что так, как вас выжирает это сидение перед монитором круглыми сутками, никакое общение вас так не съест. Оно поглощает энергию в диких количествах, надо как-то восполняться, надо как-то радоваться, надо искать какой-то позитив в окружающем мире, наверное.
И очень внимательно смотреть на детей, особенно — на подростков. Потому что если дитя у вас легло лицом к стенке, ничего не хочет и на все ваши призывы — давай сделаем то, давай сделаем это – не отвечает, а смотрит в стенку – надо обращаться к специалистам. Потому что реально, может быть, этот психолог вас спасет.
К сожалению, они живут в очень тяжелое время. Это, пожалуй, единственное умное, что я вам могу на этот счет сказать. А относительно самого образования, если ребенок мотивирован, то, в принципе, ничего — выучится. К тому же самому ЕГЭ подготовится, никуда не денется.
«Родители должны следить». А когда?
— Кстати, о мотивации. Много было детей весной, которые откатились. Просто не выходили на связь. И как родителям мотивировать детей так, чтобы они сидели перед компьютером и занимались? Родители к тому же работают, им некогда следить, вышел Вася в эфир или нет.
— Понимаете, наверное, действительно надо как-то пытаться объяснять. То же самое, что мы говорили всегда до тех пор, пока мир был нормальным. Мы говорили: «Тебе нужно это. Давай объясню, зачем. Вот, зачем тебе нужен язык».
Например: «Мы с тобой приехали в Турцию отдыхать. Смотри, как здорово ты меня спас. Ты пошел и объяснился на ресепшене — и тебя поняли, и ты понял, и это было классно. А я стояла и не могла ничего сделать, а ты меня реально спас».
С математикой то же самое: «Слушай, Кремниевая долина — клевые ребята, на самом деле, программисты, эта вся такая публика, математика. Давай, может быть, мы все-таки с тобой потянем, и ты когда-нибудь станешь одним из них в этой Кремниевой долине или сделаешь что-нибудь такое же в России».
Мотивировать так же, как мы мотивировали его и до этого. А вот кто будет сидеть с ним и смотреть, чтобы он не играл в компьютерную игрушку во время урока по литературе? Никто.
Понимаете, это опять наше любимое: родители должны следить. Когда они должны следить? Если они будут следить, что он будет кушать, я извиняюсь? Кто ему за интернет заплатит, если они будут следить? Хорошо, если есть следящий.
У моей мамы 82-летней сломался на даче телефон, она мне позвонила в панике с соседского телефона и спросила: «Что мне делать? Он не включается». Я говорю: «Пойди на соседний участок, там есть мальчик Петя, ему четыре года, дай ему телефон». — «Что он сделает в четыре года?!» Она пошла к Пете, дала ему телефон, Петя нашел, где кнопка — телефон заработал. Петя родился с этим.
Поэтому, в любом случае, если вы его не мотивировали и так далее, то он обдурит он вас. По крайней мере, в области технологий можно даже не рассчитывать, что вы его догоните.
Есть такое понятие digital native — это тот, кто родился в цифровом мире. А мы с вами все, в лучшем случае, — цифровые эмигранты.
— А вот вижу, что пожилые учителя не справляются — дети аватарки ставят дурацкие, еще некоторые ходят друг к другу в зуме на чужие уроки, просто учителей с ума сводят. Вот с этим родитель что-то может сделать?
— Если у вас человек пошел вместо урока литературы на урок программирования, это значит, что у вас шикарный мотивированный человек, который отлично знает, что ему надо. А учительницу литературы я с этим поздравляю, что я могу сказать? Больше ничего.
Другое дело, конечно, когда ему вообще ничего не надо. Но опять — что мы потеряли в сравнении с реальным миром? Ничего. Те, кому ничего не надо, те сидели и бамбук курили на задней парте, играли в карты, прогуливали и так далее, и тому подобное. То есть ничего нового, в принципе, не произошло.
Мне кажется, что и интернет, и компьютеры, и все остальное не надо демонизировать. Не надо думать, что это какое-то такое существо, которое взяло и вам все обломало. Стало удобнее, как мне кажется. Но, понимаете, в общем, сути человека пока это все не изменило.
Что будет дальше — я не знаю. Но сейчас, видите, так случилось, начиная с 2020 года, что горизонт планирования очень сократился, маленький стал. Трудно стало планировать что бы то ни было. Но люди, по-прежнему, — люди.
И если человек ничего не хочет — и что, вы пойдете с ним в школу и будете сидеть, за руку держать его? Нет. Вы все равно довезете его до дверей, вы все равно его втолкнете внутрь этой двери, его примет охранник, и чего он там будет делать эти пять-шесть часов? Если ему ничего не надо, и он ничего не хочет, он эти пять-шесть часов в школе будет гонять балду, все. Ничего вы ему не сделаете.
— А были чудесные истории, когда человек гонял балду в реальности, а в онлайне он вдруг расцвел? Вы знаете такие?
— Мне не доводилось. У меня пока еще небольшой опыт, я еще не видела. Те детки, которых я вижу сейчас, они, в принципе, довольно мотивированы, мои студенты. Но это все-таки уже следующая ступень, это не школа. И, конечно, это Московский государственный университет, и, конечно, это дети отборные, я извиняюсь. Прошедшие жесточайший конкурс, имеющие ЕГЭ по 97 баллов и так далее. То есть нам тут грех жаловаться, в общем-то.
Вот, конечно, со школой все сложнее действительно. Правда, я не уверена, что что-то так изменилось прям драматически, как говорят англичане, с приходом этого дистанта. Единственное, очень жаль общения…
«А зачем мне английский, когда у всех будут чипы»
— Нам еще написали один вопрос, про английский язык. Ребенок не хочет изучать английский, мотивирует это тем, что Google-переводчики скоро будут, и, соответственно, зачем мне английский знать?
— Зачем знать английский… Мой первый ответ — это купить путевку и поехать с ребенком в какие-нибудь прекрасные страны, где все говорят по-английски. Но дверка закрылась, никто никуда не едет, все сидят ровно.
Музыка. В моем детстве это были «Beatles». Сейчас тоже кто-нибудь читает рэп по-английски и поёт по-английски.
Книжки. Я не читала ни одного нормального перевода «Гарри Поттера». Ни одного. Все какие-то, простите… «Нетфликс» с гениальными мультиками и гениальными киношками для детей по-английски. На свидание девушку пригласит красивую афроамериканскую и будет с «Гуглом» сидеть, да?
— Там, видимо, речь идет про нейросети, и про чипы, и про прочие всякие переводчики и так далее… То есть человек именно про будущее говорит.
— Если мы говорим про нейросети, про чипы и про это все, то тут во мне просыпается такой неожиданный афонский старчик, который говорит: «Я надеюсь, что я до этого не доживу». Не знаю…
Для меня всегда было принципиально важно, что есть Шекспир, я могу взять его с полки и читать и почти все понимать. Вау! Для меня это было очень важно. Для меня было важно, что я могу оказаться, условно, в каких-нибудь шотландских горах и там поговорить с человеком. В Норвегии на леднике.
— А ребенок считает, что он поговорит с помощью какого-то технического устройства и все.
— А если это техническое устройство решит, что он говорит неправильные вещи, а будет транслировать те, которые оно считает правильным?
— Интересная мысль.
— Технические устройства… Мы все очень с большой готовностью наносим на себя разнообразные QR-коды, не понимая того, что до какого-то этапа (это надо Азимова читать) вы этой машинкой управляете, а после какого-то — она вами. Я, например, очень не люблю, когда мною управляют разнообразные машинки.
— То есть это может быть аргументом в разговоре с детьми, которые считают, что в будущем все автоматизируется…
— Я не принимаю этот аргумент. Я бы им сказала, на самом деле, для того, чтобы оставаться, извините, господином положения, лучше все-таки сделать себя как можно умнее. Ну и потом, к сожалению, есть прямая зависимость, я извиняюсь: человек, который знает хотя бы один-два языка, интеллектуально более развит, чем человек, их не знающий. Это факт.
Сколько раз я видела, когда на разных факультетах университета отменяли приемный экзамен по английскому, падал этот барьер, и приходили люди, которые были гораздо менее интересными, чем те, что знали. Это как-то развивает. Еще одна культура. Как-то так.
Отдыхать, выходить наружу и трогать руками мир
— Татьяна Викторовна, мы уже заканчиваем, и, может быть, у вас есть какие-то слова для родителей и детей, как им все-таки в ближайший год себя вести и выжить во всем этом?
— Надо надеяться, что скоро более или менее привычный мир вернется. Но, наверное, родителям я бы посоветовала действительно по максимуму дать детям возможность расслабляться и отдыхать, выходить наружу и трогать руками реальный мир. Потому что этого они лишены, и это очень большая и очень тяжелая проблема.
А готовиться… Ну что, учебники вам в помощь, курсы вам в помощь, сайты есть репетиторские, можно найти людей, которые умеют работать с детками. Если есть материальные для этого возможности, все это возможно, и можно это делать.
Но, честно говоря, если человек мотивирован — он сядет, перелопатит учебники и все прекрасно сдаст. Еще родителям я бы советовала то, что я обычно советую, — помнить, что жизнь с этого ЕГЭ начинается, а не кончается им, и что худшее, что вы можете сделать для своего ребёнка, — это в сентябре еще сказать: «Ты не сдашь! Посмотри, будет тот самый день «Ч», ты придешь, ты не сдашь!» Если мы не хотим, чтобы он у нас с вами что-то с собой сделал — не долбите его. Сдаст, никуда не денется.
Я бы так сказала. Такой вот вам мой мотивирующий спич. Ну а вообще, что?.. Живем, смотрим. Может быть, нам с вами имеет смысл еще раз на эту тему поговорить в январе. Посмотреть, как и чего. Собрать информацию с родителей детей, которые сейчас начали учиться. А может, я вам чего-то более умное скажу в январе. Потому что у меня тоже пока первый опыт, самое начало.
— Да, интересно, как все повернется. А вдруг люди еще лучше на английском заговорят, обучаясь в онлайне.
— Может. Все может быть. И, может быть, даже мы с вами пойдем сделаем прививку — и все заговорим по-китайски. Все может случиться. Бог его знает, какие там побочные эффекты. Надеемся на лучшее, у нас вариантов нет.