— Вы решили уволиться с поста главврача сразу после того, как встретились с высокопоставленными чиновниками. Как это было?
— У нас в регионе я уже неоднократно поднимал вопросы о льготном обеспечении, так как пациенты, которые стоят на учете в нашем канцер-регистре, не получали на амбулаторном звене медикаменты — для льготной категории граждан Минздрав их не закупил.
Лекарства для этих онкопациентов должны приобретать за счет дополнительного и регионального льготного обеспечения, согласно Постановлению правительства № 859 и Федеральному закону № 189.
Я уже дошел до врио вице-премьера, до Ларисы Александровны Тугановой, и попросил, чтобы нам оказали помощь и эти пациенты не остались без лечения. Когда мы поднялись к ней, там был и наш врио министра здравоохранения Сослан Аркадьевич Тебиев. Мы вместе начали обсуждать этот вопрос. Они выход из положения не нашли и сказали, что сейчас мы поднимемся к врио премьер-министру Таймуразу Тускаеву. У него в кабинете мы тоже озвучили все проблемы, но получился такой диалог, из-за которого мне пришлось написать заявление.
— Чиновники вам как-то аргументировали свой отказ?
— Они сказали, что денег в бюджете нет и предложили взять их из средств ОМС, хотя они предназначены только для пациентов, которые находятся на круглосуточных койках, на лечении в стационаре. А обеспечивать этими деньгами льготную категорию граждан — значит, использовать их не по целевому назначению, это первое. Второе — потребность льготных категорий составляет 600 миллионов рублей в год, а наш план финансово-хозяйственной деятельности по закупке медикаментов составляет всего лишь 700 миллионов.
Как вы понимаете, остающихся 100 миллионов недостаточно, потому что на химиопрепараты у нас уходит в месяц от 50 до 60 миллионов. За год как раз и получается та сумма, которая финансируется фондом ОМС.
И соответственно, мне сказали использовать альтернативные схемы лечения, но я не согласился на такие действия и написал 14 июля заявление. Я не собирался, чтобы средства ОМС тратились на дополнительное и региональное льготное обеспечение и в результате снижалась объективность лечения.
— Что подразумевается под альтернативными схемами лечения и в чем их минус? Приведите пример.
— Смотрите, согласно клиническим рекомендациям, в онкодиспансере используются современные методы — таргетная терапия и иммунотерапия. Мы проводим молекулярно-генетические исследования, на основании которых выявляем мутировавший ген и назначаем такую терапию, чтобы воздействовать только на клетки, влияющие на рост опухоли.
А мне предложили использовать старые схемы лечения, которые влияют на весь организм.
Из-за них у пациентов выпадают волосы и возникает множество других побочных действий. Ну и, конечно, эти схемы малоэффективны.
— Как у вас в диспансере обстоят дела с препаратами, которые исключили из ОМС и которые теперь оплачиваются по остаточному принципу?
— У нас вообще тех объемов, которые выделяет фонд ОМС, недостаточно, так как в регионе высокая заболеваемость. Было много случаев, когда пациенты не вносились в реестр для оплаты медицинской помощи, потому что фонд их сразу удалял и снимал с оплаты. Это мотивировали тем, что мы должны укладываться в объемы, которые у нас есть, а не исходить из количества пациентов, которые обратились за помощью.
Сергей Кануков. Фото: alania.gov.ru
Плюс у нас единый поставщик «Осфарммедтех», у которого мы закупаем медикаменты, и все они идут по максимальной оптовой надбавке, согласно государственному реестру лекарственных средств. На основании Постановления правительства №77 все медицинские организации должны закупать препараты только здесь.
И у нас ни одна схема лечения не получалась рентабельной. Не было возможности покрывать расходы, связанные с оплатой фонда труда, питания пациентов, охраны, прачечных услуг и прочее.
— В вашем заявлении речь также идет о том, что затягивается постановка онкобольных на учет. С чем это связано?
— В этом году нашему онкодиспансеру не были даны диагностические объемы, то есть на КТ, МРТ-исследования, эндоскопические исследования. И теперь врачу-онкологу при первичном приеме приходится направлять пациентов в поликлинику по месту жительства, где они должны брать форму № 057, чтобы пройти обследование.
Это удлиняет сроки, потому что в поликлиниках недостаточно кадров первичного звена.
Наши первичные онкологические кабинеты и центры онкологической амбулаторной помощи при поликлиниках и медицинских организациях районных больниц не оснащены, там нет врачей-онкологов, все осуществляют врачи-терапевты. Чтобы попасть на прием к терапевту, иногда нужно ждать от 7 до 15 дней.
Летом врачи бывают вообще в отпуске, соответственно, эти сроки еще увеличиваются. Бывают критические ситуации. Для людей, которые на 3 или 4 стадии, это очень тяжело, у них плохое самочувствие, а заболевание прогрессирует. Это усложняет нашу работу, мы поздно начинаем лечение.
— Как чувствуете себя во все этой шумихе?
— Не знаю. Пока вроде бы мне не поступало никаких звонков [от чиновников]. Думаю, что каких-то угроз ожидать не придется. Я сейчас со всеми на связи. Я затронул важные вопросы, тема сейчас очень актуальна в нашем регионе. Получится ли решить эти проблемы — не знаю.
— Что говорят коллеги?
— Они поддерживают меня. После моего заявления из 500 коллег 400 сразу подписались под петицией в мою защиту, чтобы меня вернули на должность. К ним присоединились и пациенты.
— Какие у вас планы сейчас?
— Пока еще не знаю. Есть предложения по работе и из соседних регионов, и внутри Республики — из частных медицинских организаций. В свой онкодиспансер я не вернусь, пока эти вопросы не будут урегулированы, потому что не собираюсь заниматься противозаконными действиями.
Надеюсь на то, что проблемы решатся и пациенты будут в срок получать лекарства и диагностические услуги, которые им необходимы. Надеюсь, что единого поставщика возьмут под контроль. Я не знаю, почему он выставляет такие высокие цены. Не хочется, чтобы больница уходила в кредиторскую задолженность и не могла работать.