Батюшкины гусли
Елена Кучеренко
Вот год или полтора назад. Позвали меня батюшка с матушкой, сами не местные, встретиться в одном московском монастыре. Они специально из своей глуши приехали туда по каким-то делам. Я обрадовалась, очень хотелось увидеться.
Приезжаю, у ворот встречает меня матушка:
— А пойдемте в трапезную. Нас там кормят как раз.
Почему нет? Поесть я люблю… А обедала давно уже.
Но повела она меня не туда, где простые смертные миряне трапезничают, а в какие-то внутренние палаты.
Опять же, почему нет? Про себя я решила, что их, как дальних бедных путников, монахи пожалели и решили где-то у себя накормить. На благотворительных началах. Как в Патерике. В трапезной для всякого разного иночества и духовенства. Что тоже верно…
Усадили меня за стол. Там еще какие-то люди кушали. Но я на них особо внимания не обращала. Голод — не тетка, а пахло вкусно. В общем, давай я лопать харчи. Тем более, что на дармовщину. Ну и с батюшкой и матушкой парой слов перекидываться.
Они мне рассказывали, что в своей деревне для спивающегося населения на гуслях играют и мечтают возродить там православие и русскую культуру.
А чтобы православие возродить или хотя бы службу отслужить, матушка в четыре утра в развалюхе, которую под храм отдали, печку-буржуйку топит. И не унывает. Она до этого в монастыре долго жила, не только буржуйки повидала.
Еще о том, как однажды у батюшки этого денег на бензин не было (у них в принципе денег никогда ни на что не было), и он к владыке на архиерейскую службу пешком в мороз десять километров шел. Без гуслей, правда. Ну и опоздал на два часа. А архиерей так осерчал, что чуть не отправил его прямым ходом в Царствие Небесное. За халатное отношение к чинам и богослужебному делу.
Ну и много чего еще они рассказывали из своих захолустных деревенских будней.
«Давайте без чинов»
В общем, сидим, едим, благочестивые беседы ведем. И тут заходит человек в подряснике. Тихий, скромный, приветливый. Не молодой, но и не старый.
Поздоровался со мной, спросил, вкусно ли. С другими, наверное, до этого виделся.
— Вкусно, — говорю я, жуя.
Про себя решила, что это послушник или иночек местный. Сотрудник этой трапезной. А тут он к нам за стол присел. Ничего, не жалко. Мы ж не в миру. В монастыре «клиенты» и «официанты» перед Богом равны.
— Лена у нас православный писатель! — говорит ему матушка.
Он уважительно закивал. Ну а я слегка засмущалась для приличия, улыбнулась иноку ободряюще, мол: «Сидите, не тушуйтесь. Мы здесь без чинов». И дальше ем себе. И о высоком с батюшкой и матушкой беседую. А он слушает заинтересованно, вопросы наводящие задает.
Ну а я — что? Если человек к божественному тянется, почему бы не просветить. Ведь приходят они, бедные, из мира неподготовленные. В розовых очках.
А тут такое везение — целый православный писатель. Этот, правда, не юноша был. Но, может, он только уверовал и сразу — в монастырь.
Ногу на ногу положила, локоть вальяжно — на стол. И давай шпарить о Божием Промысле да о судьбах мира. И о всякой другой надобыденности. Например, почему люди уходят в монастырь, и как правильно подойти к этому важному духовному деланию.
Аж сама себя заслушалась. Ну и все вокруг заслушались. Замолкли, только глазами хлопали. От восторга, наверное. Инок только время от времени что-то заинтересованно спрашивал. И более благодарного слушателя у меня давно не было.
Потом позвонил ему кто-то, и он убежал по своим делам. Ну и мне было пора — семья, дети, кот, собака, молитвенное правило… Простились мы с батюшкой и матушкой и, довольные друг другом и трапезой, расстались.
«Милый такой монашек…»
Это была суббота. А в воскресенье пришла я в наш храм на Литургию. Помолились, причастилась, с прихожанками, как водится, новости и сплетни обсудила. И встретила одного знакомого батюшку. Давно не виделись.
— Ну как дела? — спрашивает. — Что хорошего?
Рассказала я ему о своем житье-бытье и, между прочим, как намедни монастырь тот посетила и в трапезной откушала. Про батюшку и матушку тех — с гуслями.
— Еще там был такой милый монашек… — говорю.
«Монашек» — это не в уничижительном смысле, Боже упаси! Наоборот — ласково, с любовью. Очень он мне глянулся своим вниманием к моим высокодуховным знаниям. Да и вообще, хороший человек.
— А выглядел он как?
— Так и так… — описываю.
Достал батюшка свой смартфон (тоже ведь человек, не духом единым) и давай гуглить.
— Этот? — спрашивает.
— Да, он.
— Слышь, раба Божия, ты не забывайся! Это не «монашек», а наместник монастыря, отец N.
Давление триста на двести, свет померк… Начала вспоминать, что я там ему еще наговорила, кроме того, как правильно монашеским деланием заниматься.
Чем больше вспоминала, тем больше мне плохело.
Батюшке тем с матушкой позвонила:
— Что ж вы, такие-сякие, духовные лица, меня не остановили?
— Так мы думали, знаешь… Удивились немного только, что ты так запанибрата… Но кто вас, православных писателей, знает. Может, вам так положено…
Когда мне в следующий раз нужно было в тот монастырь по своим уже делам, пробиралась я огородами, мелкими перебежками и партизанскими тропами. И стыдно до сих пор, честно говоря…
Правда, однажды я знакомого монаха оттуда встретила, взаправдашнего. И он как давай радоваться:
— Ой, Елена! Наместник наш, отец N, так о вас хорошо рассказывал, так впечатлился… «Писательница, — говорит. — И так складно глаголет…».
Но от этого еще стыднее.
Вот такая история у меня приключилась. И она — далеко не одна. Но о других моих попадосах я расскажу как-нибудь в следующий раз.