– Скажите, эта дорога приведёт к храму?
– Это улица Варлама. Не эта улица ведёт к храму.
– Тогда зачем она нужна? К чему дорога, если она не приводит к храму?
Фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние»
А в конце дороги той – плаха с топорами…
В. Высоцкий
Священник Александр Шрамко
Трудно критиковать фильм, который и так стоит на грани запрета. Не дай Бог невзначай оказаться в стане гонителей. Поэтому сразу оговоримся, что критическая оценка произведения – вовсе не голос в пользу запрещения.
Будем считать, что это такая же реализация права на свободу мнения, как и произведение для автора – реализация права на свободу самовыражения.
Итак, сначала немного из истории создания фильма.
Известно, что в основе замысла фильма лежит вовсе не российская, а американская история Марвина Джона Химейера, которая впоследствии была не только перенесена на российскую почву, но и изменена до неузнаваемости – в сюжете фильма нет и близко того бунта, в котором вся соль американской трагедии.
И уже потом, по словам самого режиссера, пришла мысль о подобии страданий героя со страданиями библейского Иова. Как он же сказал в одном из интервью, «сюжет Иова отбрасывает тень или свет на нашего героя, и все, и не более того». А уже из финала библейского рассказа взят образ Левиафана, некоего морского чудища, похожего на кита, символизирующего несравненную мощь и величие Божие, с которым и близко не может соперничать человек.
По признанию самого режиссера, о существовании «Левиафана» Гоббса, где это чудовище представляется символом государственного всевластия и подавления человека, он узнал уже после утверждения названия. Поэтому, похоже, у него у самого нет четкого представления, что значит его Левиафан: «все это зависит от зрителя, как он видит, как интерпретирует, то это и есть».
Это нас освобождает от гаданий на тему «что хотел сказать автор». Впрочем, таковы общие законы творчества, когда мало-мальски серьезное произведение несет в себе гораздо больше, а иногда и совсем не то, что в него изначально автор вкладывал. Здесь же он сам не ограничивает нас в интерпретациях, чем мы сейчас и займемся.
Что лично меня заставляет высказываться еще и еще по поводу этого фильма? На мой взгляд, это не просто фильм. Неважно, шедевр или не шедевр, об этом судить не берусь. Но все более укрепляюсь во мнении, что этот фильм – веха. Своего рода пророчество.
И здесь на ум приходит аналогичный знаковый фильм своей эпохи «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Рекомендую пересмотреть этот несомненный шедевр, чтобы до конца убедиться в резонности этой параллели. Не знаю, было ли так задумано или вышло интуитивно, но «Левиафан» видится каким-то обратным отражением «Покаяния».
Кадр из фильма «Покаяние»
Ключевой образ – храм – присутствует в обоих фильмах. В обоих фильмах гибнут и страдают люди. В одном – за храм, в другом – из-за храма. Все похоже – только в обратной перспективе.
В одном фильме храм – символ свободы и спасения, в другом – символ гнета и безотрадности. Более того – символ побеждающего вселенского Зла, которому, как грозному Левиафану, не в силах противоречить человек.
Где же источник этого Зла? В фильме присутствует два «левиафана»: один в виде мертвого живописного скелета, другой – в виде играющего в морских водах кита. Первый безопасен, второму приносит себя в жертву героиня фильма. Точно так же есть и два храма: один – в бездействующих развалинах, где забавляются подростки, второй: новый, царствующий над миром, победивший этот мир.
Между старым храмом и местом, где подымется новый храм (пока на этом месте Дом), скелет мертвого «левиафана». Прошлое, настоящее и будущее. Некогда в прошлом, говорят, «левиафан» был силен, но его убили, а храмы его разорили. В бессилии и мертвости все это очень даже мило смотрится. Это «достояние культуры», «наше наследие» и пр. и пр.
Жители прибрежного города проходят равнодушно мимо скелета умершего гиганта, как мы проходим мимо исторических памятников – скелетов былого величия веры. В храмах этой веры поселилось запустение в виде складов и филармонических залов…
И в разрушенной церквушке у подростков своя «культурная программа»: с гитарой у костра под пиво с сигаретами. В бликах от костра то там, то здесь выхватываются из тьмы иконописные сюжеты, но сейчас они не иконы, они не наполнены содержанием, это просто «явление культуры».
Взгляд главного героя подымается к пустому, обшарпанному куполу, и здесь пробегает связь с будущим храмом, когда точно так же подымает взгляд к такому же куполу, но уже новому и святящемуся, сын подлеца мэра.
Ради этого притчевого содержания, как и не раз в фильме, пожертвовано реалиями жизни и логикой сюжета. Так что не стоит недоумевать, как это делает Дмитрий Быков: мол, как это режиссер отстал от жизни на несколько десятков лет – где это сейчас подростки собираются в развалинах у костра, все либо дома в интернете, либо собираются вокруг компьютерных клубов.
Такого же рода и вопрос, почему нужно было строить храм обязательно на месте дома, а не рядом? Все эти «нестыковки» намерены и обусловлены тем, что перед нами притча, а не «социальное кино», где так важен реализм.
Как и положено в притче, везде в фильме действуют довольно плоские и надуманные образы персонажей. Каждый из них воплощает какую-то идею, и этим исчерпывается его содержание. Не всякий зритель это поймет, потому что одни плохо представляют себе жизнь «за мкадом», а другие – точно так же «в палатах». На самом же деле весь реализм сводится к содержанию нескольких строчек из В. Высоцкого:
…Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
…В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан…
Нет, и в церкви все не так
Все не так как надо.
Зритель же покупается на «художественную убедительность» и начинает верить, что так оно и есть в жизни. Оно-то как бы и так, да не все так. Даже церковные люди, например, купились на будто бы убедительность показанных церковных реалий. Однако они местами совершенно не соответствуют действительности.
Этот митрополит, главный вещун Зла, вовсе не похож на настоящего митрополита именно в том, что кажется наиболее убедительным – в его связях с мафиозным начальством в лице мэра. В эпизодах их общения мирской начальник выглядит жалким просителем, а митрополит над ним – господином, высшим авторитетом.
В жизни такое возможно только в виде частной метаморфозы. Как правило, все наоборот – это архиерей всегда проситель, а мирской начальник к нему снисходит в своем благоволении. Русская церковь всегда страдала и страдает от цезарепапизма, а не от папоцезаризма.
Таким образом, перед нами вовсе не «классический архиерей РПЦ», а лицо совершенно абстрактное, некий притчевый «великий инквизитор», но в знакомых одеждах и знакомых позах, что и приводит к заблуждению.
Точно так же и все прочие беспрерывно поглощающие водку персонажи скорее принадлежат к некому гротескному притчевому миру, чем к какой-либо конкретной стране, хотя бы и России.
Но среди прочих в притче выделяется один герой – это адвокат и друг главного героя Дмитрий. Именно этот образ нам открывает главный посыл фильма. Ведь это он, и только он, а не «главный герой» Николай пытается стать на пути оживающего Левиафана.
Николай согласен уже подчиниться, и не только он. Да и все в этом городке, как те безгласые и безголовые рыбы на конвейере не зря так отчетливо показанного рыбного завода. Рыбы полностью подчинены сортировке – каждому свое место, так же и людям в царстве Левиафана.
Обращу внимание попутно и на аллюзию по отношению к тому образу рыбы, что есть в христианстве… И вот один Дмитрий делает попытку «удою вытащить левиафана», нарушить мерное движение конвейера, где заранее все предопределено и где каждый должен только смириться и подчиниться.
И при первой же такой попытке он слышит не угрозы, а вопрос: «Ты в Бога веришь?» Кажется, в самый неуместный момент и от, безусловно, неблагочестивого человека, которому предъявлен компромат. Но все становится логично, если это понимать как предупреждение от «самого» Левиафана на самом старте затеи. «Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?»
И Левиафан, которому подчинено все, выбивает у него почву из-под ног через искушение женщины, которая внезапно, вне всякой логики, по внутреннему иррациональному зову, сама приходит к нему в номер. И тут, когда «дело сделано», она задает ему тот же вопрос: «Ты в Бога веришь?» Как резюме сделанного и напоминание того, о чем был предупрежден в первом вопросе.
Дмитрий не понимает и раздражается, почему все задают ему один и тот же вопрос. «Я верю в факты!» Факты? Это те самые, что «правда без истины», о чем потом пространно вещает, подводя итоги, глашатай Левиафана в митрополичьих одеждах?
И всех нас, как побежденных, заставляют выстоять вместе с безгласыми прихожанами и выслушать его проповедь от начала до конца. Сын мэра смотрит на икону и отец, наклоняется к нему и говорит шепотом: «Это наш Господь, он все видит».
Он все видит и от него не укрыться, он действует в этом мире через людей облеченных властью. «Мы, конечно, соработники – одно дело делаем. Но у тебя свой фронт, а у меня свой…. Всякая власть от Бога, а где власть, там и сила..» — поучает мэра митрополит.
Подводя итог, можно сказать, что идея фильма не о тотальной власти неправового государства и даже не о «негативах» церкви. Можно было бы назвать эту идею атеистической, но это будет не совсем точно, эта идея против Бога, но не отрицающая Его бытие, а показывающего Его не как Бога христианского, но как всевластное Зло, правящее миром, как могучего Левиафана, для которого люди только марионетки или отработанный материал. Все служат этому чудовищу, выполняя его волю.
Нельзя не обратить внимание, что мафиозный мэр совсем мало делает сам, он выполняет только свою определенную роль. Многое совершается через других людей, близких, друзей, соседей… И священник, по виду простой и благочестивый, весь такой «положительный», нужен только для того, чтобы через его уста был возвещен приговор «левиафана».
Каждому предопределено свое место, злой рок правит миром. Но это не персонифицированный рок. Нас хотят убедить, что это и есть христианский Бог. Что пока Он со Своей Церковью был в изгнании, пока он был мертвым скелетом, люди жили спокойно в своем Доме своими маленькими радостями…
В фильме то и дело звучит тревожная музыка, как гул просыпающегося зверя. Он просыпается и начинает снова править миром, подминая под себя людей. Фильм как бы говорит: «Не надо искать дорогу к храму… Эта дорога ведет к плахе с топорами… Лучше убейте Левиафана – он в жизни пока еще не так силен, как в фильме»…
Я начал с того, что есть фильмы-вехи, открывающие и прорицающие новую эпоху. Когда-то фильм «Покаяние» возвестил о поиске Церкви, о возвращении к Богу. Фильм «Левиафан» возвещает о разочаровании, и не только в «плохой» церкви, но и в вере и в Боге вообще.
Это тревожный знак, но он же может стать и полезным, если мы, внутри Церкви, сможем его первыми осознать.
Это своего рода призыв для нас: «Опомнитесь, не благодушествуйте… Когда-то это уже было… Вы довели Церковь до такого состояния, что ее начинают бояться, как свирепого Левиафана… Она вызывает все больше и больше отторжения… Не сегодня-завтра с ней начнут открыто бороться… Танцы на амвоне на этом фоне покажутся невинной шуткой… Если не изменитесь, постигнет вас пагуба».