Перед началом интервью отец Петр рассказал, что, оказывается, начиная с Адвента этого года (27 ноября 2016) римо-католические священники призваны вернуться к прежнему положению во время служения литургии, т.е. не стоять лицом к народу, как это было со времен II Ватиканского собора и до сегодняшнего дня, но «ad Orientem», лицом к Востоку, как всегда и везде молились духовенство и миряне. «Предлагаю рассматривать эту новость как своего рода «девиз» этих ответов и, возможно, всего фестиваля», – отметил священник.
Обновления необходимы
– Нуждается ли Русская Православная Церковь сегодня в литургическом возрождении? Насколько актуален вопрос о этом, который прозвучал еще на Соборе 1917-18 гг.?
– Если бы в Русской Церкви удалось официально утвердить и воплотить в жизнь те предложения, которые обсуждались в Москве сто лет назад, это послужило бы импульсом к подлинному «литургическому обновлению» для всего Православия. И в этом смысле Собор 1917–1918 гг., хотя и был поместным, и вследствие исторических условий остался незавершенным, тем не менее, был гораздо более серьезным, чем недавно прошедший собор на Крите, который ничего не решил и ничего не сказал.
Хотя поместные Православные Церкви являются автокефальными и не могут собраться вместе даже для «семейного фото», не думаю, что мы можем говорить о каком-либо «литургическом обновлении», которое касалось бы только Русской Православной Церкви. Теоретически каждый епископ может составить собственные литургию и устав для своей епархии, однако конкретные реалии, в которых живет Церковь, иные, и только наивные люди мечтают о переменах, способных совершиться в одночасье.
Например, из более трехсот пятидесяти епископов Русской Православной Церкви я не знаю ни одного, который установил бы в своей епархии обязательное совершение утрени утром или литургии Преждеосвященных Даров вечером, не говоря уже об опущении тропаря третьего часа из эпиклесиса или о других исправлениях. В этих условиях все дискуссии об общем пении в храме, о «целовании мира» между верными, о служении с открытыми царскими вратами и о других подобных идеях остаются словами, не имеющими перспективы.
Существует много изолированных общин, в том числе община, в которой я служу, где эти «обновления» принимаются без предубеждений. Однако и у нас, когда приезжает епископ, чтецы уже не могут читать Апостола лицом к народу, а литургические молитвы снова произносятся тайно.
В этом случае любой мирянин, рассуждающий логически, может задаться вопросом: священник, который служит иначе, чем его епископ, или не знает, как служить «правильно», или, может быть, он является членом какой-нибудь секты. В действительности у нас есть священники более смелые, чем их епископы, и парадокс этой ситуации трудно понять, особенно если задуматься, что любой епископ когда-то был простым священником…
– В чем разница между обновлением, которым должна жить Церковь, и обновленчеством как искажением жизни и молитвы?
– Предложения того Собора 1917-18 гг. не имели никакого отношения к «обновлениям» псевдоправославных группировок 20-х годов прошлого столетия, которые исказили идею подлинного обновления, продвигая идеи, чуждые православным канонам. И если некоторые – намеренно или по незнанию – еще путают или отождествляют обновления, предложенные на том Соборе, с советским «обновленчеством», это не должно становиться препятствием для здравых дискуссий о литургическом обновлении, которое следует понимать как естественное и необходимое явление в жизни Церкви.
Однако оно, на мой взгляд, может иметь место только при определенных условиях. Прежде чем коснуться этих условий, хотелось бы указать еще на одну реальность, которую нельзя обойти вниманием, равно как и невозможно слишком легко изменить…
Что хотим вернуть, а что потерять
– А можно как-то по пунктам. Если ситуация такая сложная и разносторонняя, что нужно сделать, чтобы эта тема вошла в реальное поле возможностей, а не только благопожеланий?
– Во-первых, надо определить причины и задачи любых изменений. Без причин и целей, оправданных с пастырской и миссионерской точек зрения, «литургическое обновление» будет восприниматься как вопрос произвольных историко-богослужебных предпочтений.
Одному больше нравится апостольский период, хотя у нас нет точных сведений о том, как совершалось богослужение в те времена, и реконструкции так или иначе оказываются субъективными. Другому нравится доиконоборческий период, хотя, конечно, он не согласится со всем, что делалось тогда.
Третий предпочитает период после иконоборчества – времена, когда богослужение отличалось наибольшей пышностью. Тогда же была крещена Русь. Но стоит только сказать, что в тот период на проскомидии не вынимали частицы и не читали акафисты святым, и поклонники этой эпохи поспешат сменить свои предпочтения.
Есть и те, кому нравятся времена после появления книгопечатания, когда повсеместно был введен один чин богослужения, несмотря даже на то, что эти богослужебные книги были напечатаны по рукописям не самого лучшего качества и начали подавлять нормальное развитие православного богослужения.
Поэтому нам следует определиться: к чему именно мы хотим вернуться и по каким причинам. Каковы плюсы и минусы? Чего нам не хватает сейчас, и что мы могли бы потерять, если вернемся к прежнему? Каковы принципы отбора? То, что мы хотим вернуть в наши службы, в древности было главным или второстепенным элементом?
Действовал ли Святой Дух в этом процессе развития служб, со всеми дополнениями и сокращениями, которые осуществлялись в них с течением времени, или же всё это представляет собой лишь результат исторических случайностей и человеческих предпочтений? Мне бы очень хотелось, чтобы эти вопросы обсуждались объективно и беспристрастно.
– Это уже, кажется, так много. А есть еще «во-вторых»?
– Еще одно важное условие, касающееся «литургического обновления», связано с миссионерским и духовным действием богослужений на человека. С этой точки зрения мы видим, что определенное сближение духовенства с мирянами вызывает психологический восторг и какую-то жажду познания, но это редко можно считать реальным духовным толчком, который приближал бы человека к Христу и Царствию Небесному.
Можно увидеть и обратное, особенно в афонских монастырях, где в богослужениях много византийских наслоений, однако там монахи переживают настоящий духовный подъем благодаря исихазму, нашедшему свое отражение в византийском пении и иконописи, в храмовой архитектуре и даже в количестве света, проникающего в церковь.
В соборе с хоровым пением и реалистической живописью, которые не могут передать дух прп. Иоанна Дамаскина или прп. Феодора Студита, священник должен искать новые пути, чтобы помочь человеческой душе углубиться в себя, особенно если учесть, что богослужение совершается днем, при ярком свете, проникающем через большие окна, и в таких условиях человеку практически невозможно внутренне собраться.
Эти огромные недостатки нельзя восполнить устранением иконостаса или проведением агап после службы, потому что проблема не в этом, а в том, что мы утратили дух. Это можно сравнить с тем, как если бы я дал вам экзотический фрукт, о котором вы никогда не слышали, и вы, не зная, как его есть, выбросили бы его в мусорное ведро или, даже не попробовав, сказали бы, что яблоки из нашего сада лучше…
Тем самым я не хочу превозносить византийскую пышность над русским богослужением. Я лишь хочу сказать, что литургическое обновление должно быть направлено, главным образом, на те элементы, которые помогают или мешают человеку переживать в богослужении присутствие Бога, а не только на то, что нам кажется более интересным или любопытным в службах, которые когда-то и где-то совершались.
Не мешало бы задаться вопросом, почему определенные литургические элементы, несмотря на их экзотичность и популярность, так быстро и легко исчезли из богослужения, а до Шмемана «и иже с ним» никто не поставил перед собой задачу вернуть это в церковное богослужение. На этот вопрос у меня самого нет ответа, хотя я ищу его уже долгое время…
Удачные примеры
– А с чего начинать? Точнее, с кого? Если народ богословски не образован, а священство, кажется, многого боится, то кто должен поднимать этот вопрос?
– Как раз третье условие, которое я считаю наиболее важным, касается духовного авторитета тех, кто предлагает или осуществляет «литургическое обновление». Чтобы пояснить свою мысль, приведу два примера, оба из XX века, которые могут рассматриваться как безукоризненные образцы литургического обновления, даже если те реформы, которые я имею в виду, можно назвать довольно радикальными для своего времени и места.
Первый пример – это геронда Иосифа Исихаста. Вопреки попыткам Никодима Святогорца и других образованных коливадов XVII–XVIII вв., до недавнего времени афонские монахи причащались крайне редко. Для более частого причащения предписывалось в обязательном порядке соблюдать длительные и строгие посты. Геронда Иосиф и его община учеников, обосновавшись на Афоне, стали причащаться по несколько раз в неделю, но никто ни в чем их не упрекал, потому что они постились почти непрерывно.
Спустя какое-то время, когда афонские монахи привыкли к мысли о более частом причащении и даже ввели эту практику во всех монастырях, правила поста смягчились и вернулись к норме. Это обновление смог произвести один старец (который даже не был священником), обладавший очень сильным аскетическим духом и безупречным духовным авторитетом. Если бы у геронды Иосифа были только теоретические аргументы и стремление угодить людям, это обновление евхаристической практики не увенчалось бы успехом.
Другой пример, возможно, более убедительный, являет старец Софроний из Эссекса. Он осуществил, пожалуй, наиболее радикальную литургическую реформу XX века. В своем монастыре в Англии, где подвизаются монахи и монахини разных национальностей, он заменил утреню, вечерню и часы Иисусовой молитвой, которая совершается примерно по два часа утром и по два часа вечером. Хотя на первых порах эта «революция» казалась странной и даже скандальной, вскоре критика поутихла, а еще спустя какое-то время эту практику стали перенимать и в других общинах.
Духовный авторитет отца Софрония, на котором была печать благодати Святого Духа, сделал так, что эти литургические реформы были приняты остальными без проблем. И, возможно, некоторые из тех, кто никогда не был в Эссексе или не пытался служить такие неуставные вечерни или утрени, будут дальше критиковать отца Софрония. Но если они будут экспериментировать, дух старца убедит их, что тот был прав и ничего не делал без Божьего на то благоволения.
– Хорошо. Но для этого необходимо, чтобы этот вопрос как-то созрел в Церкви, а не насаждался сверху. Даже духовным авторитетом, если такие есть. Нет?
– Да, необходимо принимать во внимание задачи, обусловленные тем духовным контекстом, в котором осуществляются перемены. Немаловажную роль здесь играет и духовный авторитет того, кто их осуществляет. Без всего этого, на мой взгляд, дискуссии о «литургическом обновлении» останутся простыми религиозно-психологическими умозрениями.
Если же мы будем что-либо менять только потому, что нам наскучили прежние богослужебные формы, то мы рискуем спустя пятьдесят с лишним лет оказаться в той же ситуации, что и католики, которые, как видите, возвращаются к старым формам богослужения…
Творчество в богослужении
– Повернем немного в сторону. ХХ век был таким, что многие традиции оборвались или прекратили существовать совсем. Как соотносится современная практика богослужения с многовековой православной традицией?
– Современная литургическая практика во всём соответствует букве динамичной традиции, но в меньшей степени соответствует ее духу, потому что соблюдение традиции с духовной точки зрения нуждается не в уставщиках, а в духовных людях. Например, в уставе говорится, что на каждой утрене следует читать две или даже три кафизмы из Псалтири.
Поскольку Псалтирь разделена для чтения в течение всей недели, на воскресной утрене каждый раз положено читать вторую и третью кафизмы (иногда и семнадцатую, которую по ошибке постоянно заменяют полиелеем, также сокращенным до первого и последнего стихов 134-го и 135-го псалмов). Поскольку в большинстве приходов возникает необходимость сокращать кафизмы, многие читают только по несколько стихов из каждой статии («Слава…»), формально имитируя структуру кафизм, но не читая их полностью.
Но почему бы не оставить одну кафизму, которую читали бы целиком, и так по порядку все двадцать кафизм? Неужели не ясно, что вторую и третью кафизмы полагается читать на воскресной утрене только там, где богослужения совершаются каждый день, и где соблюдается монашеский устав? Зачем приходам формально соблюдать этот устав вместо того, чтобы, по крайней мере, два-три раза в год прочитывать всю Псалтирь целиком? Вот пример соблюдения буквы традиции в ущерб духу. А примеров подобного рода у нас сотни и тысячи…
– А возможно ли, на ваш взгляд, творчество в богослужении? Если да, то как это может выражаться?
– Полагаю, что творчество в богослужении также необходимо и естественно, но при этом и немного опасно. Думаю, здесь также применимы те три условия, которые я сформулировал в ответе на предыдущий вопрос о «литургическом обновлении». Сюда я бы еще добавил четвертое условие – хорошую подготовку как в области литургики, так и в библеистике, догматике и патристике, потому что наши службы выражают общее богословие Церкви и не являются исключительно литургическими творениями.
Например, мне представляется важным изменить существующие молитвы в Требнике, которые читаются сразу после родов. Ни в одной из них не звучит благодарность за рождение ребенка, но вместо этого находят свое отражение страх перед дьяволом и различные суеверия, а также особое внимание уделено ветхозаветному представлению о нечистоте.
С миссионерской и пастырской точек зрения эти молитвы весьма плохи и неуместны, никак не помогая семье стать ближе к Богу и Церкви. Поэтому многие их и вовсе не читают. Если же у нас были бы другие молитвы, они могли бы послужить хорошим поводом для миссии, особенно в молодых семьях.
– Если на приходе или в общине служит батюшка с творческим подходом к службе, как опознать истинный смысл и соответствие традиции богослужения, чтобы не заблудиться?
– Проявление творческого подхода можно увидеть, и когда священники хотят читать вслух молитвы вечерни, утрени и литургии. Не всегда ясно, когда и как их следует читать. В одном из приходов Румынии я наблюдал, как священник и диакон произносили вслух даже диалоги между ними, которые появились в чине богослужения гораздо позднее, после того, как повсеместно распространилось тайное чтение всех молитв. Даже 50-й псалом во время каждения и пения Херувимской читался вслух, хотя он не имеет ничего общего с литургией и нарушает ее последовательность в большей степени, чем если бы все молитвы читались тайно.
Таким образом, очень важно различать, в том числе с исторической точки зрения, какие элементы службы являются существенными, а какие второстепенными, чтобы у нас были здоровые принципы для творчества. Необязательно, чтобы все священники и епископы служили одинаково, но пределы этих различий не могут устанавливаться или расширяться в произвольном порядке.
Миссионерство в богослужении
– Существует ли у богослужения миссионерская составляющая? Как сделать, чтобы богослужение было «привлекательным» для современного человека? Нужно ли это?
– Во всех церковных службах есть миссионерская и пастырская составляющие, хотя чаще всего эти службы ориентированы на монашескую, а не на приходскую среду. С этой точки зрения приходские службы необходимо адаптировать к их собственным миссионерским и пастырским нуждам – не просто сокращать богослужение, но в первую очередь адаптировать поучительные элементы.
Например, монашеский устав предписывает Великим постом на утрене читать фрагменты из «Лествицы» Иоанна Синаита, а в конце утрени – из огласительных поучений Феодора Студита. Сходные предписания мы встречаем и для других времен года, особенно для великих праздников, поскольку составители устава хорошо понимали, что литургическая поэзия без духовного поучения не может насытить человека.
Некоторые думали, что эти огласительные поучения были включены в богослужение по той причине, что у монахов не было соответствующих книг в кельях, или что они вовсе не умели читать. Однако эти чтения играли духовную и пастырскую роль, и возвращение к этим литургическим чтениям, пусть даже за счет сокращения канонов или часов, заслуживает, по меньшей мере, обсуждения, имея в виду и исторические прецеденты. Разумеется, чтения на приходах должны отличаться от монастырских, и, по крайней мере, одно из этих чтений должно быть адресовано детям…
К сожалению, на сегодня у нас нет такого лекционария, а составить его не так просто, если учесть педагогические и духовные принципы, на основании которых он должен строиться. Тем не менее, я думаю, что как раз краткие поучительные вставки в определенные моменты служб для разных категорий людей были бы наилучшим вариантом «миссионерского богослужения».
Остальные варианты «миссионерских служб» мне представляются нецелесообразными и даже опасными, а результаты проведенных до настоящего времени экспериментов пока в значительной степени подтверждают мое сдержанное отношение к ним.
Беседовала Юлия Патракова
Перевод Алины Патраковой
Двухдневный фестиваль «Преображенские встречи. Имеющие надежду» проходит в Москве, в КВЦ «Сокольники» 20-21 августа. В первый день свою работу представят площадки «Отношения Церкви и общества», «Литургическая жизнь Церкви», «Церковь и СМИ», «Катехизация», «Образование» и другие. Во второй день все участники фестиваля смогут принять участие в литургии, которая состоится в 10:00 в Храме Христа Спасителя.