Многие пытались как-то осмыслить этот инцидент, в том числе сами родители погибших брата и сестры. Потеряв двоих детей, они оставались наедине с жестоким вопросом: какой смысл в том, чтобы иметь ребенка, который убил стольких людей?
Эндрю Соломон, автор книги «Далеко от яблони», беседовал с родителями людей, совершивших насильственные преступления. И был поражен тем, насколько разной может быть их реакция на поступки детей.
Сначала он упомянул Сью Клиболд. В 1999 году ее сын Дилан в компании с еще одним подростком убил 12 одноклассников и учителя в средней школе Колумбайн. «Когда это случилось, — рассказала она, — я поначалу думала, что было бы лучше, чтобы у меня никогда не было детей, чтобы я никогда не была замужем… Но со временем я начала чувствовать, что я все же рада, что у меня были дети, потому что любовь к ним — даже ценой этой боли — была единственной величайшей радостью в моей жизни». Она уточнила, что говорит о своей собственной боли, а не о боли, которую другие испытали из-за ее сына.
Питер Лэнза, отец Адама, который убил 20 учеников и 6 преподавателей начальной школы Сэнди Хук в 2012 году, нашел другой способ справиться с личной трагедией. Он просто пожелал, чтобы его сын никогда не рождался. «Это произошло не сразу. Конечно, это противоестественно — думать так о своем ребенке. Но, Боже, в этом нет никаких сомнений», — сказал он.
В этих беседах прослеживается общая черта: в итоге родители сосредоточиваются на том, какими их дети были раньше. Одна мать, чей ребенок сидел в тюрьме за совершение насильственного преступления, сказала:
«Я совсем не скучаю по нему — тому, какой он есть, но я скучаю по тому, каким он был. И я скучаю по человеку, которым, как я думала, он станет».
Любовь к тому, каким был твой ребенок, нелегко погасить. «Родители любят своих детей, даже если те совершили ужасный поступок», — уверен Питер Лангман, психолог, который изучает последствия школьных расстрелов. В случае, если школьный стрелок выживает, родители часто бывают на допросах, навещают их в тюрьме и поддерживают всеми возможными способами.
Однако попытка разобраться в действиях ребенка может быть мучительной. Лангман привел разговор матери со своим сыном, который устроил расстрел в средней школе Heritage в 1999 году (почти сразу после стрельбы в школе Колумбайн). Она несколько раз спрашивала его, почему он не покончил с собой. И в какой-то момент сказала: «Я не понимаю, как ты мог забрать невинных детей, но при этом побоялся что-либо сделать с собой».
После стрельбы полно вопросов такого рода и все начинают думать, что же заставило человека так поступить. Лора Уилсон, профессор психологии Университета Мэри Вашингтон, поясняет, что родители стрелков конечно же находятся в полной растерянности. Потому что именно они вроде бы должны объяснить это, ведь они знали своего ребенка лучше других людей.
После этих случаев проводят памятные мероприятия и создаются фонды для помощи жертвам и их семьям, и это правильно. Но в некотором смысле родители и другие члены семьи стрелка также переживают потерю, подчеркивает Лора Уилсон.
Эндрю Соломон тоже напомнил о том, что приходится выносить этим родителям.
«Реакция общества на известие о чем-то подобном предполагает, что такой ребенок может получиться только в ужасной семье, которая каким-то образом воспитала его таким. Семьи испытывают огромную вину за поступки своих детей», — говорит он. Безусловно, неблагополучная обстановка в семье, по-видимому, может быть одним из многих факторов, которые влияют на риск экстремального, насильственного поведения. Но в большинстве случаев эти родители на самом деле были довольно хорошими и любящими, и делали для своих детей все, что могли.
«Если бы мы могли отойти от того, чтобы обвинять этих родителей, — говорит Соломон, — это стало бы для них великим освобождением. Эти семьи заслуживают нашего сострадания, а не отвращения».
Перевод Ирины Якушевой