Кендра Скагс — педагог-дефектолог, Джейсон Скагс — сотрудник компании Валмарт, их 8-летний сын Картер — умный, сострадательный. Он болен синдромом Аспергера. Некоторое время назад Скагсы решили удочерить сестру для Картера и стали искать в Восточной Европе девочку 4-6 лет с расщеплением позвоночника. Они подали заявки на несколько грантов, чтобы оплатить процедуру усыновления, перелеты и переезды. Они почти удочерили 5-летнюю Полину, но смогут ли они забрать тяжелобольную девочку домой?
Я всегда знала, что нет ничего хуже, чем похоронить своего ребенка. Теперь я так не думаю. То, что я собираюсь написать, может показаться тяжелым. Если вы дочитаете до конца, вы поймете, что это не так.
Честно говоря, я предпочла бы похоронить моего ребенка, чем оставить ее в интернате для инвалидов, где она в настоящее время живет. Перечитайте – «интернат для инвалидов»…
Моей дочери 5,5 лет. Она зовет меня мамой.
Она любит меня, и я люблю ее. Но она не знает той материнской любви, которая у меня для нее есть. Она не знает безусловной любви. Знаете, воспитатели несколько раз ей говорили, что я не заберу ее, если она будет себя вести так-то и так-то. Она верила.
Я пообещала ей, что заберу ее через месяц. Я показала ей фотографии брата, рассказала, что она станет членом нашей семьи… И теперь я наверное не смогу выполнить обещания. Понимаете, она может подумать, что я не вернулась за ней в наказание, потому что она неуважительно говорила…
Оставить ее теперь в интернате, где она никогда не узнает, что такое семья, потому что российский «око за око» закон сегодня ляжет на стол Президенту Путину.
В суде зачитали письмо ее матери «Я отказываюсь заботиться о своей дочери», — говорилось в нем. «Я отказываюсь забирать ее домой». Я отказываюсь – два раза.
Ее единственный родственник сказал то же самое. То же сказали семьи в российском агентстве по усыновлению – «отказываемся». Документы из детского дома и интерната подтверждали, что никто никогда не навещал ее. Никто … кроме нас.
«Почему вы хотите усыновить ребенка с таким серьезными отклонениями», — спрашивал судья много раз. «Вы понимаете, насколько серьезны у нее проблемы? «Разве вы не знаете, что ваша жизнь не будет легкой? Вы не сможете прийти домой и расслабиться!» «Вы говорите, что понимаете, но я должен еще раз спросить, вы уверены, что готовы заботиться о ней?»
Да, судьи, мы понимаем. Да, мы хотим ее. Да, мы знаем, что будет нелегко. Да, мы все еще хотим ее. Мы понимаем, что если мы не удочерим ее, с ее потребностями, ее не удочерят, шансы на другую семью сокращаются каждый день. Мы знаем, что список болезней звучит очень страшно, но она очень способная девочка и у нее есть все шансы стать полноценной, если у нее будет семья и нужный уход.
Кроме того, все мы любим ее, и она уже наша дочь в наших сердцах. Я ношу ожерелье и браслет с фигурками, символизирующими нашего сына и ее — нашу дочь.
И вот в канун Рождества, судья удовлетворил наше прошение об усыновлении. Ее свидетельство о рождении перепишут, меня запишут ее матерью, моего мужа – ее отцом и она станет Полиной Джой Скагс. Но пока мы не можем забрать ее домой. Есть еще месяц ожидания на случай, если родственники, которые ни разу не поинтересовались ее судьбой, передумают.
Я уверена, что не передумают. Мы приедем 28 января и заберем ее 29 января. Она больше не будет сиротой и ее не будут называть инвалидом. Или будут?
Если Президент Путин подпишет этот закон, неясно, смогут ли уже одобренные усыновители забрать детей в семьи.
Может быть нам придется ее оставить – не объяснив даже почему… Да и какое значение тут имеют объяснения?
Мысль о том, что я могу ее никогда больше не увидеть, приносит мне боль, но когда я думаю о том, что будет чувствовать она – я понимаю, что это настоящее страдание.
Там будут самые простые вещи – она никогда не принимала ванну – только душ с мочалкой. Там будет то, что так хочется для нее сделать – например, отвезти на пляж и в Диснейленд. Там будет медицинский уход, которого здесь ей не получить.
Пока у нее непонятное будущее. Без семьи. В мучительных раздумьях, почему мама и папа не вернулись за ней.
Хуже всего – она может никогда не узнать о любви Иисуса. Узнать, что она не инвалид, а драгоценное создание Божие, сотворенное по его образу и подобию.
О ней не будут заботиться в детстве. Российской правительство предоставляет однокомнатное жилье сиротам, но из-за коррупции многие его не получают и оказываются на улице (десятки сирот вынуждены судиться за положенное по закону жилье — прим.ред.).
Представьте московскую зиму…
Я буду молиться, чтобы у нее было 56 рублей (чуть менее $ 2), чтобы каждый день ездить в метро, где она будет защищена от стихии. Но даже если бы у нее были деньги, она не сможет попасть в метро. Туда не спуститься инвалиду. Нет входа для инвалидов. Только лестница, по которой спустить коляску могут только два человека одновременно. И здоровым непросто.
Не лучше ли смерть, чем такая жизнь?
Я была бы рада умереть и не думать о том, кто о ней заботится, что она чувствует, страдает ли она… А она бы вошла в Царствие Небесное к Отцу и воспевала бы Его вместе с ангелами… музыка ей нравится..
Я ничего не могу сделать. Я на другом конце земного шара и я не могу прижать к себе и успокоить свою дочь, пока мы ждем слов о том, будем ли мы навечно разделены. У меня нет выбора, кроме как перепоручить все Иисусу. Все, что я могу сделать, это молиться — и не только за нее, но и за всех детей-сирот – и может быть донести нашу беду до всего мира. Я не могу и никогда не смогу понять злобу мира.. Я могу только молиться и воодушевлять христиан – часть Тела Христова — принять самое активно участие в жизни сирот всего мира — усыновить, помочь, оказать финансовую поддержку или помолиться.
А я буду молиться – Ей, гряди, Господи Иисусе!
Кендра Скагс, Pennies For A Princess