— …Ты чего? Что случилось? Ей анекдот свежий рассказывают, а она плачет.
— Просто слезы сами идут. Непроизвольно, — оправдывалась Нино, вытирая предательскую влагу со щек. Плакать перед соседкой Лией, которая зашла к ней выпить кофе, совсем не хотелось. Само так вышло.
— Э, Нино, тебе что-то надо делать, — всполошилась Лия, внимательно вглядываясь в лицо подруги. — Ты валерьянку пьешь?
— Пью… — всхлипы перешли в горловой спазм.
— Ведь у тебя все хорошо: Тамаз работает, Лела учится, даст Бог, скоро замуж выйдет. Твоя мать здорова, на своих ногах. Чего еще желать?
— Пружина иногда тоже стреляет…
Лия, судя по задумчиво-озабоченному виду, перебрала все возможные причины расстройства и сказала неожиданно гениальное:
— А может, тебе к отцу Николозу сходить? Он и пожилой, и опытный, и слушает — во все вникает. Кто церковной жизнью живет, у того уныния не бывает.
Нино обреченно пожала плечами. Поход в церковь как способ решения накопившихся внутренних проблем выглядел крайне неубедительно. Иди, развяжи столько гордиевых узлов, еще и перевитых между собой чьими-то умелыми руками.
Лия допила кофе, поохала и ушла развешивать выстиранное белье.
Нино взяла себя в руки и занялась обедом. Ее Тамаз на второй день соус не ест. Надо по новой готовить. И не дай Бог недоперчить! Тамази любит, чтобы все внутри горело и до печенки доходило. Резала привычно ингредиенты, а слезы сами капали то на стол, то на доску с зеленью.
Умом понимала, что надо что-то делать. Ей всего 38, а что будет дальше?
Через пару дней Нино дошла до отца Николоза. Ожидала увидеть представительного священника среднего возраста, похожего на психотерапевта. А вышел к ней навстречу седой старик с самыми простыми манерами, чем-то даже напомнил их убанского сантехника Карло, только с бородой.
— Слушаю вас, — сказал он буднично и почесал красный нос.
Отступать было как-то неудобно. Нино промямлила что-то.
— Погромче, пожалуйста.
Вместо голоса «погромче» опять закапала влага, как из протекающего крана.
«Ты должна»
…Нино, сколько себя помнила, столько старалась быть хорошей девочкой. Прежде всего — для строгой требовательной мамы. Перед глазами так и стоял ее палец с вовремя сделанным маникюром:
— Ты должна хорошо учиться, должна быть вежливой, должна…
Дальше следовал длинный список того, что она «должна», чтобы не опозорить свою семью, и в первую очередь — маму, Тину, всеми уважаемую учительницу математики, которая одна воспитывала Нино.
По мере взросления список удлинялся и видоизменялся. Нино должна:
- поступить именно на мехмат, а все ее желания рисовать — это несерьезно,
- выйти замуж за Тамаза, хотя ей нравился сосед Тенго,
- должна носить юбки, а не джинсы,
- и еще длинный список мелким почерком на три листа и дальше — до линии горизонта.
И Нино старалась изо всех сил, наступая себе на горло. Она очень любила маму-мученицу и хотела ее радовать.
Потом объектов для любви прибавилось: муж Тамаз и дочка Лела.
Нино буквально утопала в заботах. Тамазико любит к обильному мясному еще и домашние заготовки, да как можно разнообразнее. Но при этом ему лень ходить на базар и давать там три круга, чтоб купить желаемые ингредиенты дешевле. И Нино летела туда сама с двумя пересадками, тащила три сумки на манер вьючного мула, потом, не успев передохнуть, начинала готовить, заставив все кухонное пространство мисками с полуфабрикатами.
Тамаз входил в кухню, осматривал ее взором Наполеона и бросал:
— Э, ты разве женщина, вечно у тебя беспорядок. И ребенок опять на мне.
Лела тут же начинала реветь без причины, являя собой брошенного матерью ребенка. Нино бросала готовку и бежала успокаивать дочку.
Себя же по ночам успокаивала:
— Вот дочка подрастет, будет полегче.
Время шло, но это самое «полегче» где-то запропастилось и все никак не наступало.
Почему дома жилось трудно
Тамаз потерял работу и прочно сел дома. На любую, лишь бы заработать, он не шел. Незримые погоны на плечах ценил дороже. Нино набрала учеников по математике и работала, как стахановец, без перерывов. Тем более, что Лела росла болезненной, ей нужно было все самое лучшее.
Жили они дома у Нино, Тамаз уступил свою квартиру младшему брату и его жене. Нино хотела и тут быть хорошей, ужалась и промолчала про свои интересы, лишь бы мир и гармония царили среди приобретенных родственников.
— Мне у себя дома привычнее и удобнее.
Это было правдой лишь наполовину. Привычнее — да, но насчет удобства… Вышедшая на пенсию, еще активная мама, она же — теща и бабушка, не хотела отпускать Нино, без устали ею руководила. С утра до вечера шли потоком ценные указания и вопросы:
— Зачем вы купили ребенку эту уродливую куклу? У нее агрессивное выражение лица.
— Но Лела любит эту куклу.
— Откуда ребенок знает, что надо любить, а что нет.
Кукла летела в мусор. Лела начинала реветь. Тамаз взрывался:
— Две женщины не могут справиться с одним крошечным ребенком.
Нино лавировала между близкими. Нервы сгорали в топке чужих страстей.
Мысль о разводе просто не зарождалась в голове, потому что Лела очень любила папу. Тот тоже по-своему любил единственную дочку.
Нино хотела еще родить ребенка, но муж и ее мама были против:
— Какое время ты выдумала. И так сейчас очень напряженный этап. Все надо дать одному, а не распыляться.
И приходилось отказываться от своего желания.
Вот это раздвоение желаемого и постылого настоящего привели к тому, что в 38 лет Нино могла заплакать, увидев раздавленную бабочку на асфальте, о более серьезных вещах и говорить было излишне. Нервы раскручивались с пол-оборота.
О человекоугодии
…Отец Николоз выслушал эти бессвязные обрывки фраз вперемешку со всхлипами.
— Человекоугодие это, вот что. Для всех хорошей не будешь.
Потом вздохнул.
— Что тут скажешь? Врач вам нужен хороший. Сперва невропатолог — нервы подлечить, потом психолог — ваши залежи разгребать. Я такое не потяну. У меня службы и вон сколько чад, — он кивнул на десяток прихожан в церкви. — Это еще будний день. А так по сто человек на исповеди. И у многих такие же истории — тоже хотят быть хорошими девочками, а в итоге, — он безнадежно махнул рукой. — В итоге сперва их лечить надо, потом о духовном говорить. Да и причащаться вам надо, чтоб Господь укрепил. В себе такую муку носить. Жду вас в субботу.
Потом порылся в кармане и достал блокнот.
— Вот вам телефон невропатолога. Я к нему часто своих отправляю. Начните с него, — написал ручкой номер на листке и протянул ей.
Нино удивленно взглянула на него, взяла бумажку, попрощалась и пошла к выходу.
Нервы — всему голова.