Люда

Мы начинаем публиковать записи директора киевского хосписа доктора Елизаветы Петровны Глинки. Те, кто хочет помочь хоспису — заходите на сайт хосписа

Она поступила из родильного дома. А туда — с вокзала. Бомжиха с тридцатилетним стажем.
Людке было около сорока лет. Никаких документов при ней не нашли, кроме справки из железнодорожной милиции о том, что у гражданки Иванченко Людмилы Владимировны документы утеряны.

Дежурный доктор позвонил мне и намекнул: «Вы сами с ней пообщайтесь, раз их так любите. А меня — увольте». Обритая под ежик молодая женщина. Выглядит моложе обозначенных в истории болезни сорока лет.Высокая, я едва доставала до её плеча. Плачет. Осторожно пытаюсь заговорить.

— Вы кто?

— Людка.

— Почему плачете, Люда?

— Домой хочу.

— А где Вы живете?

— На вокзале. Не на помойке. Чего пристали?

— Вы полежите у нас, пока не остановят кровотечение. А потом посмотрим.

— Таблички хоть отдайте, — разрыдалась она в голос.

Иду в приемное. В грязном узелке — картонные таблички » Помогите собрать на операцию», «Погорельцы». «Помогите похоронить отца».

Принесла. Людка немного успокоилась и положила их в тумбочку около кровати. Кровила она сильно. В роддом с вокзала отвезли, оттого, что другие обитатели вокзала решили, что у неё выкидыш.

Выкидыша не было, а был запущенный рак шейки матки. Кто — то из роддома вспомнил о нас. Людка не сопротивлялась только от сильной слабости- всей её натуре претило пребывание в «режимном учреждении», как она нас называла.

— Я, Петривна, долго тут не могу. А на вокзале лет с 10 — 12. Мать умерла, потом отец дом поджег по пьяни, но меня не бросил. И уехали мы в Киев.

— Ты мать помнишь?

— Помню, — плачет. — Она тоже по — женски болела. Хорошая она была.

После осмотра становится ясно, что и у Люды когда — то были роды. Спрашиваю. Отвечает, что родила больную девочку, которая умерла на третий день после родов. Говорит, что похоронила рядом с матерью.

Вымысел у бездомных часто перемежается с правдой, поэтому на правдивый ответ рассчитывать особо не приходится.

— Ты что, ездишь на кладбище ?

— Я ж не дикарь какой, Петровна. У нас все, как у людей. Езжу. На Пасху. В плацкарте. В Житомирскую область — оттуда мы.

— А муж был у тебя? Ну, отец ребенка кто был?

— Да так, не стоит говорить о нем.А замуж я не могу, документов нету.

— Как ты жила?

— Как все.

Понимаю, что разговорить её не удается и встаю.

— Погоди. У тебя помада есть? А то тут лежу, вся такая страшная.

Приношу ей свою помаду.

— Тон не мой. Я поярче люблю. А фирма хорошая. Разбираюсь я в этом. Год назад ещё торговала косметикой. На рынке стояла. Сейчас не могу уже.

— Люд, а ты знаешь что с тобой?

— По — женски что-то.

— Ты хочешь знать свой диагноз?

Она замолчала на какое — то время. Взяла зеркало, осмотрела себя с новой помадой. Потом спросила

— А мне надо знать? Это изменит что — нибудь?

Я была не готова к такому ответу .

— В твоем случае, ничего не изменится.

— Вот и хорошо. Не будем тогда о грустном.

Вот такие они, бомжи. Вроде косят под дураков, а иногда пробивается среди всего напускного какое- то понимание ситуации, которое не всякому глубоко образованному интеллигенту доступно.

— Людка, а ты любила?

— Ага. А он меня бросил, гад. На картошку променял.

— Почему на картошку?

Людка плачет опять.
— Дом нашел брошенный около Прилук. И ушёл. Картошку сажать.А мы вместе жили.

— На вокзале?
— Вот ты говоришь, на вокзале, на вокзале. А я не пью, не курю, — при этом она очень выразительно посмотрела на пачку сигарет у меня на столе.Я почувствовала себя падшей. Правда.

— В церкву хожу иногда. И на вокзале не под платформой живу.

— А где?

Людка поправила рукой свой обритый ежик волос, тряхнула плечами и гордо ответила:

— В зале повышенной комфортности. Слыхала про такой? Ну типа бизнес — класс. Володька — мент меня туда пускал. За две гривны.

— А ты там долго…жила?

— Три года почти.

— Так он под Прилуки поехал?

— Ну. Я бы пешком ЗА СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ пошла, да не дойду теперь. — Людка плачет опять.
Она ходила в хосписную церковь на все службы, пока не слегла совсем.

Готовилась пойти к мэру Киева с абсолютной уверенностью, что он даст ей квартиру в городе. Маленькую, но свою.

Перед смертью она не могла говорить. В палату к ней мы вошли вместе со священником, который причащал больных в отделении.

Людка из последних сил , головой показывала на чашу.

— Причаститься хочешь?

Она кивнула и облегченно закрыла глаза.

Я похоронила её рядом с Саней Григорьевым.