Священник Алексий Луковкин, клирик храма Воскресения Христова (Спас на Крови), игрок сборной Санкт-Петербургской митрополии по футболу и отец 9-месячной малышки – о том, что общего в армии и Церкви, как найти в себе внутренний ответ на несправедливости и открыть Богу сердце.
– Читаешь биографии священников и видишь: с детства в алтаре, потом воскресная школа, семинария… у вас так же?
– Нет, меня армия к этому решению сподвигла.
– Как это?
– Я служил в части, которую неофициально называют православной. Это в Арсаках Владимирской области, четыре остановки на электричке от Сергиева Посада. Там служат семинаристы, ну и просто верующие люди. Мама как-то разузнала, что есть такая часть, и мы специально стремились туда попасть. Там есть храм, рядом Свято-Смоленская Зосимова пустынь. Окормлял эту часть игумен Варнава (Столбиков), он создал хор Инженерных войск «За веру и Отечество». Известный хор, он и к нам в академию приезжал неоднократно.
– Вы тоже пели?
– Нет, не пел, голосом не вышел, я в наряды ходил. Но к концу службы, пообщавшись с ребятами, понял, что мне стоит пойти по священническому пути. Наверное, я в себя не очень-то и верил, потому что всего месяц оставался на подготовку к экзаменам. Ребята гораздо больше меня знали, кто-то к этому шел с самого детства. Но хотя мой уровень подготовки был явно ниже, я все-таки поступил. Для меня в этом был Промысл Божий.
Плюс архиепископ Амвросий (Ермаков), тогдашний ректор Санкт-Петербургской академии, сам служил в армии, и он хорошо знает отца Варнаву. Наверное, сказал так: отец Варнава, если будут ребята, которые хотят поступить, – присылайте к нам, мы будем рады. Люди дисциплинированные, уже проще.
А про меня владыка подумал, наверное, – наверстает, успеется. Так и произошло. Поступил я очень сырым, а 1-й курс закончил первым студентом.
– Между армией и школой никуда не пытались поступить? Вот прямо так покорно ждали армию?
– Да, я решил в армию сначала сходить. Для кого-то она нужна, для кого-то не очень. Кто-то просто время потеряет, кто-то пытается избежать всеми силами. Для меня это было интересно и полезно. Передо мной вопроса не стояло – «косить» или «не косить». Этот опыт я до сих пор тепло вспоминаю, мы общаемся с ребятами, с которыми служили. Из них несколько человек тоже уже священники.
– Чем отличалась служба в этой части от обычной?
– Да по факту ничем. Разрешали посещать храм, который был в части. Ну и сами ребята… А так – ходил в караулы, заступал в наряды, был дневальным. Для певчих хора все было немного иначе: они пели в монастыре воскресные службы, периодически у них были выезды в разные города.
– А дедовщина у вас была?
– Дело в том, что есть уставные части, где люди живут по уставу, у них там от звонка до звонка ты просто служишь. Тебе сказано, например, что в среду день РХБЗ, это когда ты резиновые костюмы химзащиты надеваешь и тренируешься, а в четверг, допустим, строевая подготовка, когда ты маршируешь. У нас такого не было, у нас была часть не уставная. И пока ты полгода молодой – на тебе лежит большая часть всего, а вторые полгода ты уже гораздо больше отдыхаешь, скажем так.
– Были связанные с этим психологические трудности, унижения?
– Нет, ничего жесткого у нас не было. Естественно, серьезная физическая нагрузка, но я ее воспринимал как пользу для здоровья. Или кто-то провинился – все бегут 5 километров. Но все понимали: сегодня это он, завтра это я. Обид не было, все бежали, куда деваться.
– Спортом вы с детства занимались? Наверное, это помогло на службе.
– Конечно, это дисциплинирует. Я занимался самбо, рукопашным боем, футболом. Спортивные отношения – это дисциплина, выдержка, подчинение старшему. Да и просто: тебе надо встать и ехать куда-то там на электричке на тренировку (мы жили в пригороде Петербурга). Для подростка это не так просто. Все это помогло в армии.
– Можно сказать, что церковная иерархия – некий эквивалент армейской, как и семинарская дисциплина?
– Стопроцентно. Тоже жизнь по графику, подчинение старшим. Ребятам, которые сразу после дома, тяжеловато было. А для меня после армии это был скорее отдых. Жить по расписанию? Так ты уже год так жил.
От образа к Образу
– Вы говорили, что мама помогла найти эту часть, у вас верующая семья?
– Мама пришла к Богу и привела нас с сестрой. Мы ходили в храм, ездили в паломнические поездки. Но какого-то глубокого осознания у меня еще не было. В то же время был сильный пример духоносного человека, к которому мы часто ездили в Пафнутьево-Боровский монастырь и который повлиял на меня. Это схиархимандрит Власий (Перегонцев). Он прошел через все трудности советского времени, его и из института отчислили из-за религиозных убеждений. Он заразил меня примером своей любви, доброты, веры в Бога… Хотя сейчас я понимаю, что самым главным примером является Сам Бог.
– То есть, став священником, вы почувствовали какое-то более личное отношение к Богу?
– Безусловно. Он в твою жизнь войдет тогда, когда ты захочешь и попросишь. Когда сам будешь Ему открыт. А когда ты индифферентен, тебе эти отношения не так важны. Когда я маленьким был, я ходил в храм, но особо не вникал, это было на очень примитивном уровне. Только в семинарии стал понимать, что это мое. Но личные отношения с Богом начались, когда я сам этого захотел. Не просто живя в христианской парадигме, потому что мама верующая, а когда уже сам начал Его просить и говорить Ему: «Я с Тобой хочу общаться, хочу с Тобой быть». И тогда произошло уже что-то более серьезное, глубокое.
– Не раз слышала, что человек, который давно в Церкви – это может быть и алтарник, и священник, – жалуется, что за ритуальными действиями не видит смысла. Где за всем этим Бог – непонятно.
– Вопрос здесь опять же в примере, в образе. Наверное, человеку так проще: увидеть Образ через зримый образ.
Возможно, люди, которые потеряли смысл, не встретили человека. Нам надо увидеть, чтобы поверить, потрогать, чтобы понять. Мы эмпирически воспринимаем какие-то вещи – даже мистические, духовные.
У меня были примеры людей, и сейчас есть. Оглядываясь назад, я понимаю, почему так или иначе происходило в моей жизни. Я встречал людей, они имели для меня вес и авторитет – и я видел в них Бога.
– Вы самый молодой в приходе, прежнюю встречу, например, мы с вами перенесли, потому что настоятель внезапно куда-то послал. Вы спокойно к этому относитесь?
– Ну это же послушание. Грубо говоря, это моя работа. Если начальство на светской работе скажет: съезди туда, сделай это, а сотрудник не поедет – его уволят. Здесь нет ничего страшного, это нормально.
– Если вернуться к сравнениям с армией – знаете, известный анекдот, как перед приездом генерала в часть зеленой краской красят траву, а черной – шины. Ну, есть это в нашем обществе – и в светском, и в церковном. Недаром Гоголь «Ревизора» написал…
– Ну да, как в армии мы готовились к проверке генералов, как в светском обществе всегда готовятся к приезду начальства, точно так же и в Церкви: тоже готовятся, как и везде. Существуют традиции, которые не я придумал. Мы же смотрим на все субъективно, со своей колокольни, не осознавая, что вот этот фрагмент жизни – частичка общей системы. Значит, наверное, это необходимо? Плюс фактор дисциплины, послушания. Я же не настоятель, ему виднее. Ты сам в какой-то момент, возможно, к этому придешь и поймешь, почему все так, а не иначе. Все-таки Церковь, которая есть сегодня, – это не та Церковь, которая описана в Книге Деяний. Она возникла и создавалась, когда все было по-другому.
– Вам грустно от этого?
– Отчасти грустно, отчасти радостно – это естественный процесс. В нем есть и минусы, и плюсы. Это процесс развития христианской культуры, литургической культуры. Возможно, простоты сегодня не хватает – но ее не хватает и во многих других сферах жизни.
– Ну да, сегодня придет в собор тысяча человек, с простотой будет напряженно.
– Есть простота и сейчас, и даже на большом уровне – например, Патриарх Павел Сербский. Но это тоже другие обстоятельства, другая страна, другие люди.
– В семинарии вы видели пример такой простоты?
– Примеры для подражания всегда были и есть, я их искал, и Бог давал таких людей все время. Владыка Амвросий, например. Он особенно относится к молитве, это молитвенный человек. Я был ризничным в академии, и в силу служения у меня была возможность наблюдать. Сейчас я осознаю, что он был примером именно в плане строгого отношения к себе. Он никогда не сидел в алтаре, и я такое очень редко когда видел. Это мелочи, но в таких мелочах проявляется сущность человека.
Миссионерство сегодня не на стадионах
– Как сегодня нести миссию в современном мире? Есть же огромный пласт людей, которых совершенно другие вещи интересуют, и они ничего про Церковь не знают.
– Самый простой ответ уже дал Серафим Саровский: начни с себя. Сам будь верен – и люди станут идти в храмы.
– Раньше проповедники на стадионы выходили. Помните, в начале нулевых Кураев выступал на рок-концертах, это как раз в эпоху вашего взросления было.
– Я смотрел это выступление Кураева на рок-концерте, он говорил очень правильные вещи, у него были все задатки и миссионера, и проповедника. То же самое, когда я смотрел первое после прекращения гонений на Церковь выступление священника на телевидении – отца Александра Меня. Ему было выставлено условие, что он не использует слово «Бог». При этом он за 10 минут изложил все мысли о смысле жизни, о том, где искать ответы на извечные вопросы, которые возникают у каждого думающего человека. Церковь только вышла из подполья, у людей был интерес, это было уместно. Та эпоха прошла, за это время были примеры, когда мы положительно свидетельствовали о Церкви, были примеры, когда, наоборот, мы дискредитировали ее.
Считаю, что сейчас самое главное – самому быть примером. Самый для меня важный принцип, по которому стоит жить и поступать: будь честен перед Богом, перед собой и перед окружающими.
Если ты живешь в соответствии с этим принципом, все будет хорошо.
– Вот сидишь со своими принципами на приходе, а как гипотетическому Васе Иванову узнать, что есть такой прекрасный священник?
– Про Церковь сегодня знают все. Ничего нового мы не придумаем. Выходить куда-то в соседние сферы – на мой взгляд, уже навязывание. Если у кого-то есть желание – можно легко найти информацию, прийти, поговорить. Думаю, время масштабных проектов прошло. И было бы немного странно к ним возвращаться. Возвратимся лучше к себе. Раньше христиане жили общинами, все друг друга знали. Мы сейчас не знаем соседей по лестничной площадке. Раньше на христиан смотрели и спрашивали – что это за люди, которые так любят друг друга? А сейчас мы все закрыты, у всех своя жизнь, все отдалены. Но есть новые возможности, через которые можно проповедовать. Когда апостол Павел не мог присутствовать где-либо, он писал послания. Сегодня эти функции выполняют социальные сети, интернет.
– Вы играете в сборной митрополии по футболу. Что это для вас?
– Я просто занимался спортом всю жизнь, в футболе с юношеского возраста, так что для меня это просто увлечение, которому я уделяю определенное время. Время отвлечься от каких-то вещей, расслабиться, подумать, пообщаться, встретиться с людьми. В команде разные ребята есть: и духовенство, и прихожане, и алтарники. И просто светские люди – для них, возможно, тут элемент миссионерства. Разный статус, разная жизнь, кто-то в метро работает, кто-то бизнесмен. Общая платформа для общения.
– Один мой знакомый стал священником во взрослом возрасте, до этого занимался баскетболом много лет, но сразу же ушел. Для него это страсть, азарт, он почувствовал в спорте опасность для себя. У вас такого противоречия не было?
– Нет, не было. Может, это дело каждого. Главное, чтобы это не замещало чего-то более важного в твоей жизни. Если это тебе не мешает нести служение, то почему бы нет. А азарт? Все мы люди, мы живые, у нас есть чувства и эмоции – может, это и нормально, с другой стороны. Здесь нельзя судить – правильно или неправильно поступил тот или иной человек. «Все мне позволительно, но не все полезно…»
– Вы служите в храме-музее «Спас на Крови». Постоянные экскурсии, китайские туристы… как вам живется?
– Конечно, есть своя специфика. У нас ограничено время служения: до того, как открывается музей. Совершенно нет подсобных помещений, негде собраться с прихожанами. Конечно, большинство приходит туда как в музей – даже во время богослужения. В интернете видишь, что люди делятся опытом на форумах: входной билет 350 р., а во время службы – бесплатно. Я к этому спокойно отношусь. Люди – это люди.
– Было ли, что кто-то пришел в музей, но заинтересовался храмом?
– Мы, священники, в будние дни дежурим в храме, и бывает, что подходят, задают вопросы. И на исповедь приходит довольно много людей, которые говорят, что в первый раз. Мне кажется, это показатель. Значит, кого-то трогает. В этом плане, может, и хорошо, что это храм-музей. В храм человек бы и не пришел, а так пришел в музей – и он потом стал для него храмом.
Иностранцев много, пишут и записки – на китайском, например. Ничего не понятно. Когда был чемпионат по футболу, я в храме познакомился с католическим священником из Мехико, немного пообщались на английском.
Поступал, как подсказывало сердце
– Как вы познакомились с женой? Знаю, что семинаристам сложно встретить невесту, какие-то даже предпринимаются специальные шаги.
– Ну какие шаги – надо просто молиться и просить Бога, чтобы Он помог найти человека. Да, у нас ребята приглашали группы студенток из светских университетов, показывали академию, общались, чай пили, потом к ним ходили. А я с женой случайно познакомился. Она из Красноярска, и мой друг тоже. Так и стали общаться.
– Нужно ли священнику вкладываться в семью или важнее служение?
– На первом месте служение, конечно. Но если ты служишь Богу, Он видит, что ты отдаешься, соответственно, Он и о тебе позаботится, и о твоей семье. Но и ты должен заботиться о семье.
Все должно быть в меру, не так, что священник весь день по требам и на приходе, а дома не появляется. Это тоже неправильно.
Бог тебя поставил, и ты за семью отвечаешь, ты должен быть примером, тянуть их за собой, вверх.
– Ваша жена – молодая красивая женщина, наверняка ей хочется какие-то обновки. Что ответить священнику, если супруга говорит: купи мне шубу!
– Не могу представить, чтобы от меня что-то такое требовали. Есть, конечно, вещи, которые хочется, но мы это обсуждаем, отталкиваясь от возможностей. То же самое «все мне позволительно, но не все полезно» – и в финансовом плане тоже.
– Вы служите в одном из прекрасных соборов Санкт-Петербурга. А если повезет меньше – например, переведут в Ленобласть далекий приход восстанавливать, где три бабушки. Поехала бы с вами семья?
– Тяжело… Но семья бы поехала. Вместе бы поехали.
– Погоревали бы и поехали?
– Не, ну а что тут изменить. Погрустить бы погрустили, наверное. И поехали. Если не хватает на какие-то нужды, можно же и поработать. Я не считаю, что это плохо. Сейчас приняли документ, в котором есть перечень разрешенных и запрещенных работ для священника. Апостол Павел палатки делал. Главное, чтобы это не было вопреки твоему служению, вопреки Евангелию. Но и должна быть заинтересованность со стороны священноначалия. Это же здорово – восстановить храм, будут богослужения, священник начнет вокруг себя людей собирать, проповедовать. А помочь ему – это уже задача сверху. Вопрос, исполняется она или нет, – это уже вопрос не к священнику.
– Как быть с несправедливыми вещами? Были ли они у вас, что вы при этом думали?
– Были, конечно. Несправедливости везде есть, ничего тут не сделать. Может, что-то является промыслом, что-то, наоборот, преступлением против тебя. Думаешь при этом так: все равно Бог выше, Он видит, Он знает, Он любит. Поэтому в обиду не даст.
– Ситуации выбора в жизни: как вы делали выбор, не боясь, что он будет неправильным?
– Молился и поступал, как подсказывало сердце. Мне кажется, сердце правильно говорит. Если ты, опять же, честен – с Богом, с собой, с людьми.