В издательстве «Никея» вышла книга Людмилы Дунаевой «Дождь». Маленькая повесть под таким названием – это целый мир, удивительный и сложный, на первый взгляд по-детски сказочный и забавный, а после более серьезного прочтения – полный глубоких смыслов и призывающий задуматься.
— Многие родители сетуют, что у нас мало качественной детской православной литературы. Вы согласны?
– Отчасти я не согласна с самим термином «православная литература», так же, как и не согласна с термином «православная психология». Ведь не существует же «православного машиностроения». Хотя офисы «АвтоВАЗа», а то и производственные помещения, наверняка освящены — мода у нас нынче всё, что ни попадя, освящать, — но лучше как-то не становится.
Вероисповедание — это личное дело человека. Когда религия становится общественным делом, она перерождается в идеологию, теряет духовную составляющую, потому что, в конечном счете, вероисповедание — это… как интимная жизнь. Ведь о духовных переживаниях, буде они имеются, и говорить-то не очень хорошо, особенно в публичных местах. Поэтому лучше, если вера в твоих произведениях прорывается как бы помимо твоей воли.
— Сюжеты православных детских книг часто вертятся вокруг житий и церковно-приходских тем. Ваша книга — совсем другой путь…
– Ну, если бы они только вокруг житий «вертелись»… Адаптирование «взрослых» миней – вещь необходимая. Если только слишком творчески к ней не подходить – не начинать разнообразить повествования подробными описаниями переживаний святых и прочей, простите, отсебятиной.
И описания церковно-приходской жизни с восторженным придыханием – то же самое. Читать, пожалуй, будет интереснее, чем передовицу «Епархиальных ведомостей», но правды в таких благочестивых рассказах немного наберётся. Воцерковлённые дети просто не поверят, а невоцерковлённым ещё хуже: поверят, вдохновятся, прибегут в церковь с открытым сердцем, а там… ну, понятно. Суровая правда жизни.
Если же говорить о сказках, то по формуле Пушкина «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Ложь+намёк в переводе на непоэтический русский означает иносказание, основной инструмент сказочного жанра.
«Православная» сказка – разрушение жанра путём скрещивания иносказания с прямосказанием, в результате чего выходит «ни Богу свечка, ни черту кочерга». Появляются ежики, которые воспевают: «Аллилуйя! Слава Тебе, Боже!» Ни один ребенок этого не выдержит. Хотя, конечно, если с пелёнок ему целенаправленно вкус портить…
Хотя я сама читаю. Мне уже можно, да к тому же никогда не вредно напомнить себе, какой ты не хочешь быть.
— Как вы считаете, нужна ли детским книжкам назидательность?
– Ни одна книга никогда не заменит примера мамы и папы. Если мама и папа не живут духовной жизнью, если они не являются христианами, то не вырастет у них христианин. Не вырастет!
А что самое плохое для маленьких христиан — то, что у нас родители сейчас в большинстве неофитствующие (не в смысле новообращения, а в психологическом; у инфантильных личностей период неофитства может растянуться на всю жизнь) и при этом не имеющие нормальных наставников, которые бы держали их пыл в некоторых разумных рамках.
Все грамотные, знают и Закон Божий, и катехизис, а то и вышеупомянутых Отцов наизусть, а духовного опыта кот наплакал, да и невротики нынче мы почти все поголовно – и начинается. Я встречала вопиющие случаи, когда мама наказывала детей, заставляя их читать акафисты.
А другая проблема — сейчас родители не умеют любить своих детей. Вы такого не замечали? Обычно заботятся, чтобы ребенок вырос умненький, и начинается: развивающие игры, садики, учителя, репетиторы, в 3 года читать, в 4 — высшая математика, пианино, десять секций, чтобы папе с мамой было чем/кем гордиться, а в итоге… любить-то детей не любят.
Эта нелюбовь часто происходит, во-первых, оттого, что их самих точно так же не любили, и поэтому они сами – и это во-вторых – рожают детей не потому что действительно ХОТЯТ, а «потому что надо», «а иначе будет поздно», «стакан воды в старости», по благословению батюшки, чтобы женить на себе мужчину, «исправить демографическую ситуацию» – словом, причин полно, и все они никуда не годятся.
А ведь это большое горе — быть нелюбимым ребенком. Но еще большее горе — быть взрослым, который вырастет из этого ребенка. Это сломанная жизнь. Исправить, конечно, можно всё, но…
Я это говорю к тому, что дело не в назидательности литературы. Сейчас все пытаются спихнуть своих детей на кого-то еще: мол, прочитает, просветится. Ничего подобного. Никакая Людмила Дунаева детей не воспитает. Её саму ещё воспитывать и воспитывать.
Желание поучать присуще незрелой личности. Я вне сомнения еще зрелой личностью не являюсь, но сознательное желание учить людей у меня уже как-то атрофировалось.
Поэтому я бы заменила слово «назидательность» словами «авторская позиция». Авторская позиция есть в любой книге.
– В «Дожде» нет назидательности?
– Да Вы что! У меня котик умер, Чоченька, любимый, ласковый такой, он 12 лет прожил, из них 10 я его «тянула» на уколах. Вот я и написала, потому что это лучше, чем реветь носом к стенке. Потом показала знакомым психологам, как обычно делаю. А психологи мне: «О! Символы! Архетипы!» А я им: «Где?!» Тут-то мне и объяснили, что я имела в виду.
— В аннотации к книге у вас написано, что скрытую между строк глубину и библейские смыслы увидят только взрослые.
– А дети почувствуют. А вырастут — увидят. В конец концов, важнее почувствовать. Аннотацию не я писала. Но мне она понравилась. Спасибо на добром слове.
— Почему Вы выбрали такой путь — не говорить детям о Боге прямо?
– Не то чтобы это сознательный выбор. Скорее — чувство жанра. Мне ведь никто вкус не портил, росла, как все советские дети, на качественной литературе.
Хотя и в наше время ерунды хватало, а хороших сказок было маловато. Потому что читать с удовольствием «волшебные истории» про то, как доблестные пролетарии расправились с проклятыми буржуинами, лично я не могла. Тошнило, хотя была искренней пионеркой.
«Три толстяка» в этом смысле очень показательная штука. Прекрасный язык и какой-то совершенно мерзопакостный идейно-сюжетно-персонажный компот. Такое впечатление, что писатель просто-таки ломал себя, чтобы всё это написать.
Аналогий не прослеживаете? В то же время, например, коммунистический пафос в «Повести о настоящем человеке» вполне уместен и органичен. Как, собственно, православный пафос в Лесковских «Соборянах». Другой жанр – другие законы. Хотя теперь «кто-то кое-где у нас порой» умудряется православие профанировать даже в реалистической (якобы) прозе. Но тут уже, видимо, речь о таланте и честности в искусстве и жизни.
Грубо говоря – врать не надо. Даже с самыми благими намерениями и даже в вымышленных историях.
А тем более – в сказках. И в особенности – самому себе.
— Книги с волшебной тематикой часто вызывают споры в среде церковных родителей. Стоит вспомнить хотя бы «Гарри Поттера»… Что вы можете ответить борцам «против волшебства в детской православной литературе»?
– Сейчас уже не так борются. Но я эти крестовые походы помню. Сейчас массово нет, но одиночное донкихотство до сих пор имеет место.
Я этих «крестоносцев» спрашиваю: «А Вы читали?» Как правило, отвечают: «Нет. Что я буду читать эту бесовщину?» Те, кто не принимают магическое в детской литературе, должны бы, в сущности, выступать против «Золушки», «Хроник Нарнии». Кстати, против «Хроник» выступали, помню. Не с таким энтузиазмом, конечно.
Ну, путают пропаганду колдовства с жанровыми условностями, что поделать, не всем же литературоведами быть. Хотя головой иногда подумать тоже невредно.
Вот хотите, я Вам перескажу все семь книг буквально в четырех словах? Только учтите, это копирайт мой (Смеется.) Так вот вам содержание всей саги о Гарри Поттере: всякая магия побеждается любовью. Вполне христианская мысль, не так ли? Не говоря уже о прямых цитатах в тексте.
— Кто ваши учителя в литературе? Общемировой и христианской (если можно разделить)? Чему вы у них научились?
– Раньше я очень любила Льюиса. Но потом я почувствовала в нем рамки.
— Рамки?
– Да, рамки страха. У Льюиса чувствуется какой-то страх внутри, который его ограничивает. Он ведь боялся женщин, не женился долго, своих детей у него не было. Поэтому, кстати, и дети у него иногда ходульно выглядят, это Наталья Леонидовна Трауберг заметила. А я заметила то, что сама ткань повествования у него иногда вдруг словно бы пересыхает. То есть не сама, он её под себя гнёт, под свои катехизаторские цели. Свобода пропадает, динамика падает, остаётся какая-то схоластическая превыспренность…
Раньше, когда я тоже была «сверх меры у нас православной», мне это, пожалуй, нравилось. Я тогда тоже ценила схему выше тайны. Теперь думаю, что просто богословский трактат всяко лучше, чем богословский трактат, пытающийся притвориться сказкой или фентези. Уж лучше наоборот, когда сказка или фентези вдруг нечаянно оказываются чем-то большим. Вот именно – вдруг и нечаянно. А иначе… В общем, понимаю, почему Толкин любил Льюиса, но не любил его книги.
А кого считать учителями… Вообще-то учителями надо называть всех, кого читаешь. Одни учат, как надо писать, другие – как не надо. Впрочем, я гораздо больше завидую, чем учусь. Эх, почему я не могу, как Андерсен или Линдгрен?! Почему я не могу, как Крапивин?! И, вообще, как посмела эта блондинка Роулинг написать «Гарри Поттера», если это я всю жизнь мечтала написать нечто в таком роде?!
Кстати, жуткий перевод. Раньше хорошие зарубежные книжки переводили хорошие русские писатели, а теперь, вот, «бабло побеждает зло». Причём, «зло» — это наречие.
— Людмила, и последний вопрос. Часто говорят, что для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше. Но при этом дети, например, легко подсаживаются на примитивные комиксы. Все-таки — как нужно писать для детей?
– Я бы сказала так: дети тоже люди. При ближайшем рассмотрении каждый ребенок оказывается не ребенком, а человеком. Поэтому говорить с ним, мне кажется, надо как со взрослыми. Льюис очень хорошо сказал, что самый лучший способ поведать миру то, что ты хочешь, — это поведать в виде истории для детей.
Впрочем, это при условии, что тебе вообще есть, что сказать.
А когда сказать толком нечего, а денег хочется – тогда-то и начинаются комиксы. И не только дети на них подсаживаются, кстати.
А вообще – и не я первая это заметила – детей значительно труднее обмануть. Конечно, мудрых людей трудно обмануть. А мудрость на свете бывает двух сортов: мудрость интуитивная, которая почти всегда утрачивается с возрастом, и мудрость опытная, которая иногда, довольно редко, с возрастом вновь приобретается. Поэтому моя мечта как писателя — когда-нибудь написать такую книгу, над которой будут смеяться семилетние дети и плакать семидесятилетние академики.
Наверно, в ней тоже будет полно символов и архетипов, но я надеюсь, что к тому времени сохраню способность пребывать в счастливом неведении относительно собственных философских достижений. А иначе написать хоть что-то стоящее станет практически невозможно.
А ещё при этом нужно как-то умудриться самой не стать мудрой (впрочем, у меня есть все шансы). Потому что мудрые вообще предпочитают молчание.
Книгу Людмилы Дунаевой «Дождь» вы можете купить в интернет-магазине «Символ».
Читайте также: