Я буду петь до утра
Денис Ахалашвили
Чтобы записать интервью с великой Зыкиной, символом русской песни, которую считали за честь принимать президенты, премьер-министры и короли, с которой мечтали записать альбом «Битлз» и чье творчество ЮНЕСКО признала культурным наследием человечества, я приехал с фотографом в Драмтеатр, где она должна была выступать перед ветеранами Великой Отечественной войны. Ветеранов она любила и ради них могла запросто отказаться от важных гастролей и приехать на другой конец страны.
С владыкой Екатеринбургским Викентием они были друзьями, по его приглашению она приезжала к нам в епархию много раз. Ежегодный концерт для ветеранов был их детищем, собиравшим аншлаги на протяжении нескольких лет. В этот раз организаторы сказали собравшимся журналистам, что в связи с плохим самочувствием Людмилы Георгиевны, недавно перенесшей сложную операцию, все интервью и фотосессии отменяются. Коллеги разъехались, а я пошел слушать великую русскую певицу.
Зал был набит битком, люди стояли в проходах. И ветеранов из них – малая толика. Всюду цветы – просто море цветов. Когда вышла Людмила Георгиевна, зал начал рукоплескать. Первым Зыкина спела знаменитый «Оренбургский платок». Затем зазвучали «На побывку едет», «Ямщик, не гони лошадей», «Течет река Волга». Каждую песню слушатели встречают овациями.
После седьмой песни Людмила Георгиевна обратилась к залу: «Дорогие мои, простите! Я не очень хорошо себя чувствую. Позвольте мне немножко отдохнуть, а потом я буду петь столько, сколько вы захотите, хоть до утра!» И поклонилась в пояс. После этих слов люди встали и на сцену полетели букеты цветов.
Фото: Екатерина Штукина
Садись, мальчик
Пока Зыкина отдыхала, выступали бравые молодцы в рубахах с расписными петухами и огромными, выше человеческого роста балалайками. Смотрю на балалайки, в голове зреет совершенно безумный по своей дерзости план. Я направляюсь к сцене, с деловым видом быстро поднимаюсь по ступенькам и прохожу мимо оркестра за кулисы.
Подхожу к работникам за сценой и как ни в чем не бывало уверенным голосом спрашиваю: Людмила Георгиевна в гримерной? В гримерной! Там? Там! И показывают, куда пройти.
Когда оказался у заветной двери, все заготовленные вопросы вылетели из головы. Там же сама Зыкина! До этого брал интервью у митрополитов, депутатов и известных на всю страну бизнесменов, и особо не волновался, а тут прямо коленки затряслись. Чтобы справиться с волнением, прочитал «Богородице Дево, радуйся» и, перекрестившись, вошел.
Людмила Георгиевна сидела в огромном, в стиле ампир, царственном кресле с золотом и гербами. Я посмотрел ей в глаза, и мне стало не по себе. У нее был вид человека, который вот-вот упадет в обморок.
Она заметила мою реакцию и устало улыбнулась. «Не обращай внимания, это после перелета. И еще операция на ноге, которую сделали всего пять дней тому назад. А ведь я уже не девочка – восьмой десяток!» А потом жестом указала на стул напротив себя: «Садись, мальчик!»
Я нашла свой образ не сразу
Когда я стал задавать вопросы, голос у меня дрожал. А она меня успокаивала: «Ты не волнуйся, спрашивай, что хочешь. Только не фотографируй. Кому я нужна такая страшная?»
– Людмила Георгиевна, многие ваши песни люди любят из поколения в поколение. Как получается, что песни становятся своими для народа?
– Если люди песни поют, то через какое-то время они становятся народными. И хотя у них есть конкретные авторы, песни становятся достоянием всего народа. Такие песни, как «Ямщик, не гони лошадей», «Оренбургский пуховый платок» и многие-многие другие, написаны композиторами, но уже давно считаются народными. Как-то на гастролях мне в руки попал сборник народных песен. Я его открыла, а там песни Аверкина, Бокова, Пономаренко. Но когда я потом сказала, что какие же это народные песни, если у них есть конкретные авторы, на меня так посмотрели…
– Виктор Боков как-то сказал, что лучше спеть десять песен, да бессмертных, чем сто, которые петь вообще не стоит.
– Правильно он сказал. Мне приносили и приносят очень много песен. Вы даже не представляете, сколько. Но не все их я пою.
Если песня мне душу не греет – как же я ее буду петь? И я их складываю на рояль.
Они лежат там у меня целыми стопками. Проходит время, я думаю, может, чего-то я там не поняла, не почувствовала, и возвращаюсь к ним снова. И если сердце снова молчит, то я эти песни убираю. Я вам так скажу: лучше спеть не сто, а одну. Но так, чтобы как следует!
– Как вы относитесь к тому, что современные исполнители поют ваши песни?
– Если это талантливо, то почему бы нет. А если бездарно, то лучше не надо. Нужно уважительно относиться к песне. Например, мне не раз предлагали спеть «Валенки» Нины Андреевны Руслановой. Но я всегда отказывалась. Зачем я буду их петь, если лучше не спою? И я не пела.
– У каждого большого артиста есть свой имидж. Как вы создавали свой неповторимый образ?
– Свой образ я тоже не сразу нашла. Волосы у меня длинные, густые. И я то косы распущу, то наверху заплету, то в пучок уложу. Но все что-то не нравилось. Что-то не так было. Пока однажды не сделала высокую прическу и не уложила волосы. Вроде понравилось. С тех пор так эту прическу и ношу. Разве немножко где-то подправлю. Например, сегодня, после перелета и гостиницы, я три раза прибирала волосы. Не нравится – и все. И пока не почувствовала себя в полном порядке, сидела в гримерке.
А как человек находит свой имидж? Я думаю, тут дело случая. Взять ту же Пугачеву. То она ходила с распущенными лохматыми волосами, то с челкой. Она все время с собой что-то делает, что-то меняет. А я помню, какие чудные волосы у нее были. Прямо загляденье!
– Откуда помните?
– Я ее давно знаю. Мы с Пугачевой вместе Ипполитовское училище заканчивали. Правда, она младше меня на двадцать лет. Но учились мы в одно время. Тогда у нее были волосы яркого, яркого каштана. Вообще, она девка красивая, веселая. Все ее любили. В то время я уже была известной певицей. И вот когда заходила в аудиторию, Пугачева громко кричала: «Всем встать! Зыкина идет!» Черт, а не девка!
Когда мне тяжело, прошу помощи у Бога
– Что бы вы посоветовали молодым исполнителям, мечтающим стать успешными?
– Все беды наших исполнителей от того, что они порой сами не понимают, что делают. Иногда я слушаю их произведения. Слушаю-слушаю, а запомнить не могу. Может быть, стихи не очень хорошие, а может быть, музыка не та. А может, музыка и стихи не ложатся друг к другу.
Думаю, главное в песне, что она должна идти от сердца, от души. Поднимать человека от повседневности к чему-то хорошему, светлому.
Сегодня многие исполнители об этом забывают. А вообще, я думаю, все талантливое имеет право на существование.
– Что вы делаете, когда вам тяжело?
– Когда мне тяжело, я всегда прошу помощи у Бога. Когда удается, всегда хожу в храм. О помощи Божией расскажу один случай. Однажды на гастролях в Смоленске зашла я в один из храмов, где была икона святой мученицы Екатерины. А мою маму тоже звали Екатерина. У меня тогда были в жизни какие-то проблемы, что-то не получалось. И вот я стою возле иконы и повторяю про себя: помоги, святая Екатерина, помоги! И вдруг в какой-то момент мне стало так хорошо, как будто на меня оттуда моя мама посмотрела. Сразу стало легко на сердце, покойно…
В это время в гримерную вошли руководитель хора и игумен Гермоген (Еремеев), с которым Зыкина не раз выступала и даже записала несколько песен. Понимая, что интервью окончено, я вручил Людмиле Георгиевне икону Покрова, символ молодежной газеты «Покров», редактором которой я тогда был, поцеловал ей руку и быстро ушел. Уже через десять минут Зыкина снова была на сцене.
Денис Ахалашвили