Неделю назад стало известно, что в отношении родителей погибшей школьницы прокуратура Саратовской области начала проверку в связи с ненадлежащим исполнением родительских обязанностей. Открытое обращение к прокурору Сергею Филипенко написала некая Анна Вадимовна на сайте «Лица губернии». Пользователь утверждает, что «Лиза Киселева была убита однозначно из-за преступной беспечности матери, которая не соудосужилась за руку проводить и встретить свою дочь. Кроме того, имеются все признаки «остроязычия» девочки, дабы она вступила в словесную перепалку с преступником». Также «Анна Вадимовна» переживает из-за «неутихающих склок» и «обливания грязью руководства МОУ «Средняя общеобразовательная школа №73» г. Саратова». В этой школе училась погибшая девочка.
С мамой Лизы – Еленой – мы встречаемся во дворе ее дома. Домой она не приглашает. По дороге к кофейне рассказывает, что звонили из школы, спрашивали, когда Елена собирается сдать учебники дочери. Половина книжек пропала вместе с рюкзаком девочки в тот страшный день.
Мы идем мимо сквера, в котором Елена часто гуляла с дочерью и сыном.
Парк, в котором Елена гуляла с дочерью
– На этой горке – ее всегда устанавливают зимой – Лизуша любила кататься, – рассказывает Елена. – Здесь нет ни одного аттракциона, которого бы она не знала, ни одной площадки, на которой она бы не гуляла.
Ее несколько раз окликают знакомые.
– Меня здесь все знают, и я тоже всех здесь знаю. Представить, что в моем родном районе, где я выросла, где мне знаком каждый закоулок, с моим ребенком случится такое… я никогда бы подумать не смогла.
– Как вы сейчас?
– Не проходит и часа, чтобы я не вспоминала о Лизе. Она была долгожданным, желанным ребенком. Семь лет мы ее ждали, я через столько всего прошла, чтобы, наконец, она появилась на свет. Когда она родилась, ее сразу забрали в реанимацию. Мне никто ничего не говорил. Через четыре дня только стало понятно, что ребенок выживет. Она была такая заводная, веселая. Занималась гимнастикой, парусным спортом. Очень любила плавать.
Дома я убрала все ее фотографии, потому что очень тяжело, невыносимо смотреть на нее и понимать, что ее больше нет. Я стараюсь как-то абстрагироваться… (плачет).
Здесь никто не может помочь, понимаете? Ни психологи, ни священники. Мне самой надо как-то все это пережить. Не знаю, переживется ли.
– Вы себя, главное, не останавливайте.
– Мне кажется, будет хуже, если остановиться. Я стараюсь себя загружать, чтобы весь день был занят. Начинаю делать что-то, чего никогда раньше не делала, пробовать что-то новое. Всей семьей встали вот на лыжи. И Тимошку, нашего младшего, на лыжи поставили. Стараемся бывать в местах, где раньше не были никогда.
Новый год мне дался очень сложно. На любом празднике, на любой «елке», куда я приводила сына, я уже была с Лизой. Ой, простите… (утирает слезы).
Здесь, в сквере у «Рубина» гулять не можем в принципе. Даже Тимоша держится тут максимум 15 минут. Потом просится уйти.
– Сколько лет вашему сыну?
– Три с половиной года. Хоть он и маленький, а ему тоже непросто. По вечерам начинает капризничать, плакать – «Я по Лизе плачу, я Лизу вспоминаю». Мы с ним наплачемся вместе и спать ложимся. Муж мой тоже в стрессе.
– Говорят, год надо прожить с потерей, чтобы стало легче.
– Мне кажется, что и года, и двух лет будет мало. Как вычеркнуть из своей жизни десять лет?
Елена
Может быть, людям проще обвинить меня
– В отношении вашей семьи прокуратура начала проверку. Почему? Из-за чего?
– Я сама в шоке, если честно. Кто-то написал обращение на имя Филипенко – областного прокурора – буквально несколько дней назад. Наши адвокаты тоже обратились в прокуратуру со своей стороны – считаю, мы имеем право знать человека, который все это устроил. И зачем он это делает.
– К вам уже кто-нибудь приходил?
– Нет, пока никто не приходил. Честно говоря, не знаю, зачем к нам приходить опять. Мне кажется, с октября у нас дома половина Саратова побывала.
– Вам не кажется, что это продолжение тактики обвинения, которой придерживаются многие пользователи соцсетей? Я знаю, что на вас довольно много этого вылилось. Вы не задумывались, почему люди спешат ответственность за трагедию с ребенком всегда возложить на мать?
– Я не берусь судить, почему они это делают. Недостаток воспитания в этом виноват, образования или сочувствия. Пусть это будет на их совести. Может быть, в их жизни не случалось подобного.
Мне кажется, что я делаю неплохое дело: помогаю другим детям и их родителям. У нас такое маленькое объединение, которое неравнодушно к проблемам, говорит о них, ими занимается. Очень жаль, что за это заплатил жизнью мой ребенок.
Те люди, которые льют на меня грязь, они меня не знают, не знают, кто я и чем занимаюсь. Может быть, им проще обвинить в случившемся меня, легче думать, что я сама виновата, а с ними и их детьми такого никогда не случится? Но опять же, повторюсь, слава Богу, что они не на моем месте.
Сидеть дома и рыдать я не могу, я этим никому жизнь не облегчу. У меня есть данность, с которой я живу.
Это бремя будет со мной всю жизнь. Но надо выкарабкиваться из боли, из горя, если есть возможность, то помогать другим не попадать в подобные ситуации.
У меня растет сын, у него впереди школа. И если сейчас есть возможность сделать что-то для того, чтобы детям в нашем городе было безопасно жить, расти и ходить в школу, то надо пользоваться моментом и делать это.
– То, что вы занялись проблемой безопасности публично, это для вас способ справиться с горем?
– И это. И внутренний долг, которого раньше не было. Когда в Песчанке (Самойловский район Саратовской области – прим. авт.) пропал мальчик, мы с мужем посмотрели друг на друга и я говорю: «Гриш, надо ехать». Неважно, насколько это далеко, неважно, сколько денег мы истратим, но мы должны. Он согласился. И мы поехали, отменив все дела.
То, что мы делаем сейчас вместе с другими родителями по безопасности, приносит свои плоды.
– Например?
– Адреса я вам сейчас точно не скажу. Списки школ, вокруг которых нет освещения и есть заброшенные дома или гаражные массивы, у меня дома лежат. У некоторых из них, наконец, в темное время суток горят фонари. 73-я – школа, в которой училась моя дочь – сейчас, как новогодняя елка, светится.
Елена
– Вы это делаете вместе с родителями из группы «Лизонька», которую создали в вайбере?
– Да, именно. Выявляем сложные маршруты, на которые администрация закрывает глаза. Гаражные кооперативы – это пережиток прошлого. А наш город, если сверху смотреть, весь опутан трубами и гаражами. У нас гаражи, чего далеко ходить, это моя самая любимая тема, у нас гаражи упираются, знаете, в какую улицу? В площадь Совета Европы. Оттуда причем шикарный вид на город. В теплое время года туда приезжают на машинах, люди просто любуются городом со смотровой площадки. И надо бы это правильно обыграть, чтобы не было как сейчас: бах – обрыв, гаражи.
– Урбанистика должна быть не только на улицах Волжской и Рахова (две улицы в Саратове, на реконструкцию которых потратили огромное количество денег несколько лет назад)?
– Естественно. У нас шикарная елка на Театральной площади, очень красиво был украшен центр к Новому году. Мы с Тимошей ездили туда специально, гуляли, смотрели. Но люди ведь не только в центре живут, гуляют с детьми.
В администрации города, на встрече мэра с главами районов я предложила несколько вариантов для благоустройства. Шокирована была школой №46 в Ленинском районе. Главный вход освещен, но все ученики подходят к школе с другой стороны, где нет освещения и опять же огромный гаражный массив. Нет ни одного фонаря, зато есть заброшенная котельная. Знаете, что мне ответила глава Ленинского района? «Это замечательная школа. Я сама в ней училась».
В тот день она сильно опаздывала и не взяла смарт-часы
– Сразу после гибели Лизы встал вопрос безопасности не только перед родителями, но и перед чиновниками. Они не нашли ничего лучше, как рекомендовать прописывать в дневниках маршрут ребенка, по которому он ходит в школу.
– Эту инициативу я считаю полной чепухой, потому что дети есть дети. Озорничать, шалить, шутить и хитрить – в их природе. Сделать из ребенка робота, который будет ходить след в след по выданному маршруту, невозможно. Прописаны маршруты для учеников давно, но дети все равно ходят там, где им хочется. Вы думаете, что-то изменилось для учеников Лизиной школы? Нет, как они ходили, так и ходят.
Гаражи, где была убита Лиза. Фото: Наталья Кочелавева / asi.org.ru
– Через гаражи?
– Через них. Попробуйте выйти туда в то время, когда ученики возвращаются домой, вы легко в этом убедитесь. Никто не ходит в обход гаражного массива. Даже тот маршрут, который администрацией школы признан безопасным, таковым не выглядит. Вдоль дороги там с одной стороны те же самые гаражи, с другой – старая котельная. Вид, когда ты ночью там идешь и луна светит, очень страшный. Мало того, по той дороге крутой спуск, на котором пару лет назад кто-то под эгидой ЖКО срезал перила. Зимой там только на пятой точке можно спуститься. И это у них называется безопасным маршрутом.
– Скажите, а Лиза давно ходила в школу одна?
– В первом и во втором классе мы всегда провожали ее до школы. Во втором классе мы купили ей смарт-часы: они показывают локацию ребенка. Иногда уроки заканчивались пораньше, или я задерживалась минут на десять-пятнадцать. Тогда Лиза и ее одноклассники шли играть во двор или на детскую площадку напротив школы. С этими часами я всегда за Лизу была спокойна.
В этом году она понемногу начала ходить в школу самостоятельно. Началась осень. По утрам было светло. В то время, когда дети идут в школу, во дворе и по дороге гуляет много собачников. Опять же, это знакомый мне с детства район. В тот день была прекрасная погода, и ничего не предвещало беды.
– Я правильно понимаю, что эта дорога привычная для всех школьников микрорайона? И что Лиза всегда, так или иначе, шла в компании однокашников?
– Да. Через гаражи до школы есть два или три пути. В тот день она сильно опаздывала. И не взяла часы.
Лиза в новом платье за три дня до гибели. Фото из архива Елены Киселевой
Я занималась делами, съездила на рынок за продуктами. На обратном пути заехала в школу, хотела ее забрать. Позвонила. Телефон был отключен. Покрутилась возле школы, поехала домой. Позвонила мужу, который сидел с младшим: «Лиза дома?» Лизы дома не было. Оставалась одна надежда, что она гуляет во дворе, а телефон просто сел. Во дворе ее не было.
Тогда я позвонила классной руководительнице. А та мне говорит: «Лизы сегодня в школе не было». На меня как будто ушат холодной воды вылили. Я поняла, что что-то случилось. Муж убежал в школу, позвонил в полицию. А дальше началось…
– Смотрите, с одной стороны, надо постепенно приучать детей к самостоятельности, чтобы до 18 лет за руку их в школу не водить. А с другой стороны, от несчастного случая никто не застрахован. Что же делать?
– Я страховала дочь настолько, насколько считала нужным. Просто представить не могла, что такой ужас может произойти с моим ребенком.
С другой стороны, Артур Шмыглёв из Песчанки тоже пропал возле школы. И даже там, в селе, обстановка вокруг школы такая, я бы сказала, интересная. Детям важно становиться самостоятельными. Но для этого надо минимизировать все возможные риски. Ликвидировать гаражные массивы, провести освещение. Сделать так, чтобы возможностей совершить преступление рядом со школами, детскими садами было гораздо меньше. Почему администрация проводит свои собрания в школах, которые находятся в благополучных и благоустроенных районах? Пусть ездят на периферию. Пусть увидят, как все устроено там.
Во-вторых, человеку, который это сделал, не важен был возраст ребенка. Я, например, с ним бы тоже не справилась, если бы он напал на меня. Я невысокая и со спины могу сойти за подростка. Мне кажется, и мой муж в этом меня поддерживает, что жители микрорайона должны знать, если рядом с ними селится осужденный за насильственные преступления. Должен быть реестр таких преступников. Чтобы каждый житель микрорайона мог правильно оценивать риски. Есть такая пословица: кто предупрежден, тот вооружен.
Ну буду я сидеть и выть – что дальше?
– У вас сын растет. Как он переживает всю эту ситуацию? Как вы будете заботиться о его безопасности?
– Тимоша просит не давать его в обиду злому дяде, просит нашей защиты. Он боится, что и он может пропасть, как его сестра. По несколько раз на день спрашивает, что с Лизой случилось. Но я пока не могу рассказать ему правду, отвести на кладбище, показать место, где похоронена его сестра. Это выше моих сил.
Как можно обеспечить безопасность сыну? Не быть равнодушной, не быть беспечной. Привлекать людей участливых к решению проблем. Чтобы не было так: поговорили и забыли.
– Учиться понимать, что трагедия может коснуться любого?
– Да. Потому что от подобного никто не застрахован.
Многие говорят: «Нельзя исправить весь город. Нельзя довести до идеала каждый уголок». Но можно, по крайней мере, пытаться сделать лучше то место, где мы живем. Каждый свое.
– Когда подозреваемого в убийстве Лизы нашли, поднялась волна негодования в соцсетях. Каждый второй требовал смертной казни за преступления против детей. Вы что об этом думаете?
– Провести за решеткой всю жизнь без права выйти оттуда – перспектива намного более страшная, чем получить пулю в лоб. Смертная казнь – это слишком просто. Не думаю, что нашим заключенным живется так же хорошо, как Брейвику в Норвегии. У нас и тюрем таких нет.
Я думаю, что мучения, воспоминания каждый день изо дня в день – это лучшее наказание для подобного рода личностей.
– Есть ли какие-то слова, которые можно сказать в поддержку людям, которые сталкиваются с такими трагическими событиями в жизни? Что бы вам помогло?
– Когда такое происходит, случается, что отворачиваются даже друзья. Начинают относиться к тебе, как к прокаженной. Перестают звонить. Пропадают из жизни. Но замыкаться в себе нельзя. Потому что откуда-то появляется много поддержки. Появляются другие люди, не знакомые с тобой раньше, которые окружают тебя заботой и вниманием. Они держат твою руку, они плачут вместе с тобой. Таких нельзя отталкивать. Потому что в трагические моменты нужна помощь. Любая – эмоциональная, психологическая. Даже от тех, кого ты раньше никогда не знал и не видел.
Елена Киселева
Я благодарна тем людям, которые вошли в мою жизнь после смерти Лизы. Они сейчас помогают в нашей группе.
Мне помогает справляться с горем активность, работа, любая помощь другим. Я максимально заполняю всем этим дни. Кто-то сказал, что будь человек на моем месте, «он бы сидел дома и выл». Ну, буду я выть, что будет дальше? Что будет с моим сыном, если я уткнусь в подушку и буду только реветь? Нет, я так не согласна.