<М. К.> Заметки из дневника

3 июня

А у нас расцвёл жасмин — прямо перед окном, такой белоснежный и благоухающий!

Без вас дом опустевший и разгромленный. Думаю, к вашему приезду наведу порядок. Похолодало. Спим с Анюткой под ватным одеялом, как в норе, поздно встаём и никуда не торопимся, в общем, настоящие дачники. Лялька требовательна и любопытна, активно познаёт мир — рвёт и мусолит листики с деревьев. У неё появилась новая интонация (хотя как это нам, родителям со стажем, знакомо!) — бу-бу-бу, в основном выражает недовольство. Сейчас тихо, она спит, а я по тебе скучаю, пью кофе, такой ароматный (ведь ты знал, что покупать) и лакомлюсь итальянскими вафельками. Во всём вижу свидетельства твоей заботы и любви, ангел мой.

8 июня

Летний вечер,

Солнце садится.

Легкая грусть

Прилетает как птица.

Жизнь идёт

Своим чередом:

Опять жасмин

Расцвёл под окном.

Вечный улитки

Задумчивый ход.

Нежную песню

Пичужка поёт.

Причудливый ирис

В саду распустился.

В высокой траве

Целый мир затаился.

Шум электрички

Звучит в отдаленьи.

Воздух наполнен

Шорохом, пеньем,

Шелестом, влагой,

Тихим шуршаньем.

Все это дарит

Нам день на прощанье.

День завершился.

И ночью глубокой

Прольётся молитва

Души одинокой.

Дачные истории

Про Гусеничку

Жила-была Гусеничка. Никто её не любил. Говорил ей Зайчик: “Какая ты, Гусеничка, противная, толстая, нет у тебя такой пушистой и нарядной шубки, как у меня!”. Муравьишка сердился: “Какая ты, Гусеничка, неповоротливая, медлительная! То ли дело мы — муравьи — быстрые, работящие, скоро свой дворец-муравейник достроим, а у тебя и худого домишки-то нет!”. Хвасталась Птичка: “Какой у меня голосок — звонкий, переливчатый, все слушают и радуются! А у тебя, Гусеничка, ну что за голос — скрипучий, хриплый. Чирик-чирик!”. Все зверюшки в лесу недоумевали — как же на свет могло родиться такое некрасивое, глупое и неприятное существо. А бедная Гусеничка тихонько плакала и никто её слёзок не замечал, ни одна зверюшка, ни одна букашка ни разу не пожалела и даже не предложила носовой платочек, чтобы вытереть слёзки.

Однажды Гусеничка пропала, но никто не заметил этого. Лесные жители продолжали радоваться и веселиться, не вспоминая, что была когда-то в их лесу Гусеничка. Прошло время. Жаркое лето было в самом разгаре. Жизнь в лесу так и кипела: муравьишки достраивали свой дворец, они суетились и торопились. В честь такого события в лесу готовился бал. Птичка сочиняла новую арию и репетировала целыми днями; Зайка-поэт задумал прочитать стихи собственного сочинения в честь трудолюбивых строителей.

Со всех уголков леса собирались приглашённые гости, но никто и не подумал позвать противную Гусеничку. И вот бал начался! Как же было весело! Заиграл вальс и вдруг на поляну опустились бабочки. Они были прекрасны: их разноцветные крылышки трепетали и переливались на солнышке, усики покачивались в такт музыке, но прекраснее всех была Бабочка с серебряными крылышками. Она танцевала лучше всех и зверюшки восхищённо смотрели на неё. Её наряд отливал всеми цветами радуги.

“Посмотрите, какие чудесные у неё крылышки!”, — воскликнул Зайка.

“Как изящно она танцует!”, — сказал Муравьишка.

“Здравствуйте!”, — произнесла Бабочка.

“Ах, какой у неё мелодичный голос!”, — прощебетала Птичка.

“Вы не узнаете меня? — спросила Бабочка. — Это я, ваша соседка — Гусеничка”.

И всем зверюшкам, и букашкам, и птичкам стало стыдно.

“Прости нас, Гусеничка”, — прошептали они.

Про рыбку

(застольная история под рыбный суп)

У Морского Царя была дочка — Золотая Рыбка. Как-то раз говорит ей батюшка Морской Царь: “Есть такие ребятишки хорошие — Коля да Таня, живут они ни даче. Отнеси ты им посылочку с рыбкой вкусненькой, пусть себе супчик сварят”. Собралась Рыбка в путь-дорогу, а дорога длинная-предлин­ная. Доплыла рыбка до середины моря, приустала, а навстречу ей Дельфинёнок плывет: “Садись, Рыбка, мне на спину, подвезу тебя куда скажешь”. Поплыли они вместе, а впереди чёрная подводная пещера. Выходит из неё Дядюшка Осьминог и говорит: “Не пугайтесь, это мой дом. Я сейчас вас через пещеру проведу”.

Поблагодарили они старого Осьминога и поплыли дальше. Видят — устье реки перед ними. “Ну, — говорит Дельфинёнок, — дальше ты сама, Рыбка, плыви, а я не могу. Дельфины не живут в пресной воде”. Помахал он плавничком на прощанье и отправился домой. А Рыбка поплыла дальше. Всё ей в диковинку в речном царстве, всё интересно. Смотрит, а навстречу ей ползёт чудо-юдо зелёное, никогда она прежде такого не видала — глаза таращит, усами длиннющими шевелит, клешнями щёлкает. Это был Рак. Увидал он зазевавшуюся Рыбку, да как схватит её: “А-а, попалась, глупая рыбёшка, сейчас я тебя съем!”. Рыбка испугалась, просит Рака: “Отпусти ты меня, Рак, я дочь Морского Царя!”. “Ну и что, — возражает Рак, — здесь речное царство, другие законы”.

Тут как тут появилась Щука:

— Ах, Рачок-дурачок, добычу поймал?! А ну-ка, мне её отдай, а то я тебя сейчас своими-то зубами ка-а-ак укушу!

— Нет, глупая Щука, ни за что не отдам тебе добычу, — кричал Рак.

Пока они так ругались, Рыбка от них и убежала. Плывёт, бедненькая, с перепугу отдышаться не может, еле-еле спаслась от речных жителей. Вдруг видит — бревно. “Дай, — думает, — за него уцеплюсь, дух переведу, а потом дальше отправлюсь”. Не знала она, что это был лесосплав: бревно стало медленно подниматься и через несколько минут Рыбка оказалась на песчаном берегу. Лежит, задыхается, плавничками шевелит.

А на пляж пришли мальчишки купаться. “Гляди-ка! Рыбка! Сейчас зажарим на костре и съедим, или лучше ушицу сварим!”, — крикнул один из них. А Рыбка и говорит человеческим голосом: “Не ешьте меня, ведь я дочь Морского Царя, несу посылочку Коле и Тане”.

Удивились мальчишки, что рыбка человеческим голосом разговаривает.

— Ах, Коля и Таня? Знаем мы их, сейчас тебя в ведёрко посадим и отнесём к ним, — сказали они. Так и сделали.

Принесли мальчики Рыбку с гостинчиком на дачу к Колюне и Татуне. Детки очень обрадовались Рыбке, поблагодарили за гостинчик и отпустили в речку. Поплыла Рыбка домой и никто её не обижал по дороге. А из рыбкиного гостинчика мама суп сварила, деток кормила.

14 июня

Дорогой мой, любимый мой, ангел мой!

Уже две недели тебя нет рядом, душа моя. Я грущу, но не тоскую тяжёлой тоской, ведь что может быть лучше чем время, проведённое с младенцем на любимой даче, что может быть лучше минут, проведённых с детьми (которые в тебе души не чают) на лазурном море. Пожалуй, мы первый раз за всю нашу совместную жизнь расстались так надолго; к сожалению, обстоятельства нас к этому вынуждают, потому что куда бы я поехала с младенцем?

Представляю, какие вы приедете весёлые, загорелые, довольные! Скучаю и жду и… желаю, чтобы ваш отдых-паломничество продлился как можно дольше.

Сегодня жарко, небо чистое-чистое и ярко-голубого цвета, чем-то похожее на крымское, тишина и спокойствие, так как все на будни разъехались, наслаждаюсь тишиной, действительно наслаждаюсь, мне так и кажется что она какая-то сладкая и немножко “деликатесная”, что ли. Но Анютка не даёт мамочке впасть в лирическо-сентиментальное настроение, правильно, надо бодриться и шевелиться, — и неча тут “лирические нюни” разводить!

Может быть, сегодня зайду к Т., очень уж мне хочется похвастаться младенцем, да и просто навестить К. Почему-то мне всегда хочется пообщаться с этой женщиной, наверное, её неподдельная добродетельность и благородство притягивают, как магнит. И ещё мне очень нравится их дом — огромный, прохладный, тёмный, с множеством комнат и комнатушек, запущенным садом и роялем, книгами и нотами и каким-то фантастическим гостеприимством. Наверное, в этом моём чувстве проскальзывает тоска советского ребёнка по “бывшей жизни”; некое ещё не изжитое удивление перед этой дачной жизнью — без грядок, прополки, газонокосилки, засолки огурцов, в общем, без “здоровой трудотерапии” (хотя трудотерапия в разумных количествах должна присутствовать как один из элементов воспитания детей, тем более, что нашим гаврикам пока всё это ещё нравится — листья собирать, травку косить, клубнику обрезать).

Читаю “Братьев Карамазовых”, оторваться не могу, но просто в ужасе иногда пребываю — какие же все у него неподдельные уроды, исковерканные, экзальтированные, сумасбродные. От этого возникает ощущение нежизненности героев, некой неправдоподобности сюжетных линий и характеров описываемых персонажей. А может, это я просто ничего не смыслю в литературе?

Дедушка приезжал — как бальзам на душу! И очень вовремя приехал — в этот день лялька меня замучила своим беспокойством. С хорошим настроением, весёлый, энергичный, готовый помочь, а какую курицу он приготовил на углях! (не к посту будет сказано). Удивительно, как Господь утешает и как промышляет о нас, ведь он был довольно-таки равнодушным отцом, и теперь всё компенсирует своей любовью и заботой к внукам. Анечку уже не боится, берёт на руки, гуляет с ней часами, мне кажется, что он просто влюбился в неё. В общем, дедушка у нас — профессиональный! Жду его на выходные опять с каким-то хорошим внутренним чувством. Мы с ним затеяли перестановку, хочется уюта и порядка, насколько это возможно. Много рассуждали, а больше, конечно же, мечтали о своей даче. Может быть, когда-нибудь…

Каждый раз, проходя мимо дома, не устаю любоваться петуниями и поминаю Сашу добрым словом: какие же они красивые, свежие, крупные в этом году! А ведь семечко всего-то с маковое зернышко! Так что я теперь почти как Есенин могу продекламировать: “Яркие петунии под моим окном…”.

PS: у малышки прогресс: она теперь достаёт ручками свои ножки и очень этому обстоятельству рада. Ею здесь все восхищаются — какая она у нас красивая и развитая, и упитанная, и любопытная — так что моё материнское тщеславие полностью удовлетворено. :)))¹.

С удовольствием и тихой завистью (но не чёрной) читаю твои записки путешественника, очень хорошо написано и замечательные цитаты из святителя Николая Сербского.

10 сентября

“Не бегай, не дёргайся, не валяйся на полу, не ори!!!”. Сколько же этих “не” в среднестатистической семье? А сколько их в православной, где количество запретов увеличивается в два, а то и в три раза? Одна моя замечательная подруга, тоже матушка, которая вот уже несколько лет несёт послушание за ящиком в сельском храме, рассказала историю, на первый взгляд ничем не примечательную, обыкновенную историю, и от этого становится печально. Печально именно оттого, что случай этот стандартен и ежедневно повторяется не только в их храме. Одна старушка и благочестивая бабушка регулярно водила внука в храм, но он с завидным упорством и слезами всячески противился её добрым начинаниям. Тогда она пожаловалась на нерадивого отпрыска матушке за ящиком, что не слушает её и бесчинствует в церкви, оглашая пространство диким рёвом, а вчера просто отказался идти с ней на службу. Упёрся ногами в порог и не смогли его притащить в храм. «А я ему говорю: “Не будешь слушаться, батюшка выйдет из алтаря — накажет. Крутиться будешь на службе — тётенька за ящиком накажет, в церковь не пойдёшь — сама накажу!”».

Вот и вырастают они, маленькие старички, с какой-то тоской в глазах.

9 октября

Сегодня мой день рождения. Тихонько скрипнула дверь, просунулся носик-разведчик (трогательно, как дети с утра проверяют — сплю я или нет, можно ли войти, не потревожат ли младенчика) и вот нас на “корабле” уже трое.

Как замечательно иметь в доме место, где могут объединиться все члены семьи. У нас это “корабль” — моя большая кровать, тёплая, уютная, где мы читаем вместе на ночь, смотрим что-нибудь интересненькое, играем, а иногда (о, какой ужас! — воскликнут ревнители порядка и благочестия) просто валяемся, вот так просто и валяемся, и беседуем.

Иногда наше мирное существование на “корабле” перерастает в возню, вырастающую из легкого шебуршания в довольно активные действия. И вот уже клубок из детских цепких ручонок и ножек ощутимо напоминает о себе, и чтобы не оказаться в синяках, приходится этот “клубок” запустить в свободное плавание по квартире. Я знаю, что скоро эта волна детской активности утихнет, правда, квартира после того как её захватывают такие вот волны детского счастья, предстаёт в несколько изменённом виде. Наверное, каждый родитель замечал, как время детской внимательности и сосредоточенности (удивительно, как дети умеют концентрироваться на предмете своих интересов! Взрослым бы не мешало поучиться у них этому бескомпромиссному погружению в предмет или дело, которым они заняты) сменяется приливом двигательной активности и безудержного веселья. Да-а-а, это серьёзное испытание для благонравных мамаш и чинных бабушек! Наверное, они могут мне сказать (и, думается, правильно): «Как же так! Семья священника, да собирается на кровати! Правильно собираться вокруг стола за душеспасительной беседой, и чтобы дети были благонравные и рассудительные, тихие и сдержанные, и чтобы батюшка во главе с поучительными словами на устах, и девочки скромные, глаза вниз опустив, и чтобы матушка кроткая (желательно в платочке) мягкой рукой чай подавала, неслышно так, неспешно, и чтобы… чтобы всё было правильно, идеально. Посмотрите на фотографии царской семьи лучше, у них поучитесь. А вы тут “ва­лять­ся”, “клубок”, “волна активности”. Неправильно, не идеально!».

Да, как бы хотелось во всём походить на царскую семью, и хочу я сына воспитать благородным и терпеливым, как цесаревич, и девочек, похожими на царевен, а главное, самыми важными своими качествами похожими — непреложной верой и мужеством. И благородством. Таким несовременным и старомодным, пронафталиненным, что ли, для этого энергичного и напористого мира. “О чём вы! Оглянитесь вокруг! Надо быть успешным, повышать свой статус и в первую очередь — материальное благополучие как индикатор этого пресловутого статуса, надо двигаться вперёд, вперёд! К наибольшему благосостоянию. А вы про какие-то странные чудные качества. Где вы и слово-то это вычитали, в словаре архаических выражений доисторического периода?”. А мне кажется, что благородство — одно из основных свойств христианина. Верующий принадлежит к “благому роду”, ведь отец наш — Отец Небесный, а мы по образу и подобию Его. А если учесть, что душа каждого по природе своей христианка, то благородство должно стать нормой человеческих взаимоотношений, но это уже, как говорится, из области фантастики. Тогда встают вопросы, мои личные и не самые простые вопросы: “Как его привить, это благородное благородство, не дешёвую подделку его, питающуюся величавой снисходительностью и самомнением, чуть-чуть ироничную и вальяжную, а истинное свойство души, источник лучших сторон натуры, которое есть у каждого святого (не важно, был ли он мучеником или преподобным, строгой монахиней, царицей или многодетной матерью) от самых седых времён до нашего настоящего, такого издёрганного времени, но всё равно дающего, может быть, даже вопреки себе, образцы потрясающего благородства, которое, помноженное на мужество, заставляет сердце трепетать, а ум возвышаться. Как воспитать стойкость и мужество, которые являются показателями истинно верующего сердца? И как ребёнка, воспитываемого в духе возвышенных христианских идеалов, не оставить беззащитным перед лицом жизни, ведь ныне благородство, интеллигентность, нестяжательность (сразу оговорюсь, что я отнюдь не против материального благополучия, нет, скорее достатка. Но это отдельный разговор, вызывающий подчас у меня волну неподдельных эмоций после столкновения с некоторыми мамочками) являются диагнозом?”. И если на первый я знаю ответ и расцениваю его не только как теоретический, но и как инструкцию к прямым действиям: воспитывай в первую очередь в себе качество, которое хочешь привить своему чаду, и чадо, как зеркало, по прошествии времени отразит в себе это свойство, — то на вторую часть моих переживаний и сомнений я затрудняюсь дать рецепт даже самой себе. Милостью Божией (и эти слова не православный штамп, который от множества повторений потерял всякий смысл, не одна из банальностей православного “жаргона”, а искреннее воздыхание-благодарность Господу) имеем мы возможность общения с людьми “благого рода”, с их семьями, которые учат нас этим драгоценным качествам не моралями и поучениями, а сутью своей жизни во Христе. К сожалению, людей, принадлежащих к “царскому роду”, я редко встречаю среди своих ровесников…

Когда я смотрю на царские фотографии, да и на любые фотографии из той, “бывшей” жизни, на которых женщины со взглядом, исполненным достоинства, величавы, наверняка не-торопливы, безупречно одеты, где упитанные и нарядно (кстати, тоже со вкусом) одетые дети чинно восседают на отцовских коленях, а подростки со скромным благородством, врождённым и воспитанным, окружают своих родителей, у меня, бывшего советского ребёнка, иногда начинает шевелиться ностальгия, какой-то червячок-тоска по этой прошлой жизни, где всё красиво, благородно, идеально. Но сразу одёргиваю себя: «Ох уж это стремление к идеалу! Вот она, твоя настоящая жизнь, не на старинных фотографиях и не в романтических мечтаниях, а здесь и сейчас, с соплями и съеденной акварелью (потому что она медовая и сладкая), с бесконечной чередой занятий сольфеджио, английским (все с ума посходили, такое ощущение, что это наш родной язык), фальшивыми гаммами на скрипке (их обязательно нужно контролировать, а то не воспитается чуткое ухо скрипача), с мальчиком М. П., одноклассником К., в сущности неплохим парнишкой, но задирой и забиякой, с которым на протяжении уже трёх лет ведутся боевые действия (такое ощущение, что он уже является членом моей семьи, судя по количеству упоминаний в рассказах моего чада и накалу эмоций), а когда не учится таблица умножения, в десять вечера вдруг выясняется, что завтра конкурс чтецов (рисунков, поделок и т. д.), и вся семья превращается в артель по изготовлению предметов искусства (правда, мы потом искренне с батюшкой радуемся, чуть ли не больше детей, когда довольное чадо приносит грамоту или сообщает, что наше творение заняло достойное место в школьном коридоре), а когда у них вдохновенное настроение и вся ваша жилплощадь преображается в творческую мастерскую (“Осторожно, батюшка, ты прилип к солёному тесту, из него Катя лепит. А из этой чашки лучше не пить, Коля поставил химический опыт, у него лаборатория. И в духовке не пирожки — Таня из специального пластика фигурок наделала. Ой-ой-ой, не наступите на Нюрочку, и вообще, что у неё во рту? Ах, пластилиииин?”)…». Да… Далеко до идеала… Но это мои любимые, которых Господь мне дал, ближние, ближе которых нет. Мне кажется, что стремление делать всё правильно превращает существование наших близких в пытку, а деток — в маленьких невротиков. За этим стремлением (на первый взгляд даже очень правильным, но всё же идущим от гордыни, такой тонкой и трудно распознаваемой, движимой не смирением перед идеалом, а постоянным упорством во что бы то ни стало следовать ему, отчего рождается глухое недовольство собой, своей жизнью, которое так отравляет взаимоотношения между родными людьми, разрывает ниточки доверия, паутинки счастья) мы перестаём видеть живых людей, радостных, печальных, нелепых, требовательных в своей беспомощности, усталых, нуждающихся в первую очередь в нашей заботе, ласковом слове, внимании, в отдыхе, наконец, в месте, где натянутая тетива твоих скорбей, переживаний ослабнет, а не в холодном и чётком отправлении неких правил и установок. Идеализация быта — испытание для семьи. Вспоминаю себя десятилетней давности — и посты “по букве”, и вычитывание правил, другого слова не подобрать, и лихорадочный поиск какого-то подвига, где-то там, в идеальном мире с идеальными отношениями… А чего стоит бредовая идея жить в супружестве как брат с сестрой! А как я одевалась, что носила! Кстати, именно с тех времён во мне живёт некий душевный атавизм: мне до сих пор кажется, что желание красиво и элегантно одеваться попахивает преступлением. Слава Богу, эти идеи, благодаря мудрости и любви моего супруга, не прижились в нашем доме и не успели реализоваться в воспитании детей. Нужна не идеализация, а сакрализация ежедневного течения жизни, складывающегося из мелочей, незаметных и однообразных действий, но которые нужно наполнять тем самым высоким смыслом, когда обычный обед превращается в трапезу, уборка квартиры — в послушание, неинтересное и нудное сидение с малышом — в маленький христианский подвиг, чтобы совершить который, нужно немножечко потерпеть, отложить свою самость, выраженную в желании самому поиграть, просто научиться быть снисходительным к немощам крохотного непоседы. Эта мысль моего духовника была высказана так вовремя! У меня было чувство, что я наконец задышала, что тягомотный круг-спираль быта-жития, связавшего, как кокон, разомкнулся. Оказывается, как всё просто и мудро.

А если дитя ещё мало для восприятия столь возвышенных идей, скажут мне? А тогда мы просто поиграем: сегодня наши дочки превратятся в золушек, наденем переднички, красивым узлом повяжем платочки и… Через час квартира из сарая преобразится во дворец, где каждая вещь благодаря колдовству маленьких ручек нашла, наконец, своё место, зеркало можно поздравить с именинами (каждый, кто побывал в многодетной семье, поймёт меня), на кровать даже страшно взглянуть — в идеально оправленном царском ложе не узнать былого лежбища котиков.

Прочитала вышенаписанное и ужаснулась — анархистка какая-то, борец с общепринятыми устоями и родительскими понятиями… Нет, нет, нет! Я очень люблю порядок, особенно порядок в голове, но не диктат, и дисциплину уважаю (написать, что люблю всё-таки не осмелюсь), но не муштру, и тишину люблю в доме, эту особенную, благодатную тишину, когда каждый сосредоточенно занят делом. Но где, где найти ту “золотую середину” в воспитании детей? Чтобы оно было не слепой калькой с образа жизни отдельной семьи (хотя это очень удобно, думать и переживать совсем не надо), убивающей живое восприятие нужд своих домочадцев, ощущение их личности, а творческим процессом, в котором укореняется и процветает всё лучшее, что имеем мы от святых подвижников, и при котором наша семья и каждый член её остаётся таким единственным и неповторимым в очах Божиих. И каждый день — вопрос самому себе, родителю, одарённому Господом детьми, будущими гражданами Небесного Отечества, Его Царства, а не моего: а правильно ли я поступаю, рассуждаю? Не превращаю ли этот творческий процесс в продукт собственной гордыни и самомнения, не становлюсь ли сама этакой матроной, знающей, как правильно и идеально воспитывать детей и обладающей непоколебимой уверенностью в непреложности творческого процесса-воспитания? Но тут только твёрдая надежда и упование, что Господь пошлёт мне либо ситуацию, в которой сокрушится и опровергнется моё мнение, либо утешение, через которое пойму, что нет в моём мнении моего, по определению нет, ведь я “мню” себе и о себе, а есть Божья правда обо мне и о моих сомнениях. И тогда я опять и опять понимаю, что не я рассуждаю, мню, творю, а Господь тихонько и бережно ведёт меня по моей жизни. За ручку, как ребёнка.

Но сегодня мой день рождения, и мы уже всем составом “плывем” на нашем “корабле” под чтение стихов: «А помнишь, батюшка — “…падали листья, я родилась…”»? В руке у меня горячая кружка какао, такая горячая, что кажется, туда вместилась вся любовь, все чувства моих домашних, ближе которых нет у меня ни на этом свете, ни в жизни будущей.

PS. Сегодня вечером приходили меня поздравлять мои друзья, нет — наши друзья. И К. сказала: “Давайте поднимем бокалы за ваших детей! Они у вас такие радостные!”. Этими словами ещё долго будет жить и укрепляться материнское сердце…

19 ноября

— Катя, собирайся на прогулку!

— Я не могу.

— Что случилось?

— Я болею.

— Чем?

— Осению.

3 декабря

Наконец-то мы дома. Позади дорога, муторная и утомительная, с пробками, усталыми и раздражительными людьми, которые вместе с нами, то есть со мной и дочкой, на время становятся пассажирами “ноева ковчега” под названием общественный транспорт. Ура, можно присесть с кружкой сладкого чая (“Та­ня, желательно на третьей ложке сахара остановиться”, — вопию я. И все хором рефлекторно возглашаем хорошо заученную с пелёнок фразу: “А то будет диатез!!”), немножко вздохнуть и что-нибудь придумать на ужин. Сейчас все соберёмся за столом — Коля после тренировки по рукопашному бою, Катя оторвётся наконец-то от мультиков, Таня (“жертва” музыкального образования) уже убрала скрипочку из коридора на место, вернее, вовремя вырвала её из цепких всё хватающих лапок нашей младшенькой, вот и вездесущая младшенькая подоспела. “Нет, нет, нет, ангел мой, скатерть со стола тянуть не надо-о-о-о! Ой!”…Папина любимая кружка не спаслась… М-да… Кстати, где папа? Где наш батюшка?! Я начинаю объяснять устало и нудно, что он на всенощной, что завтра праздник и он служит, а вообще-то уже полдевятого, а портфели не собраны, и не мешало бы вам в душе помыться после всех тренировок и занятий, игрушки с пола собрать, кое-кому табличку умножения повторить и вообще — ешьте свои сосиски-макароны, а то опять на ночь глядя вспомните, что плохо поужинали и потянется вереница страждущих из уже тёмной комнаты в поисках пропитания… “Мам, это понятно, а праздник-то какой?”. Надо что-то рассказать, желательно воодушевлённо и радостно, а голова чугунная, и в этом чугунке “варится” одна только мысль: “Спать они сегодня когда-нибудь улягутся?”. Тяжело вздохнув, я всё-таки решаюсь выполнить свой долг матери-христианки и прочитать им что-нибудь о празднике. Надо встать со стула и найти подходящую книгу, своих радостных и праздничных слов я уже не подберу. Та-а-к, ближе всего идти за минеей (это замечательно — с таким количеством детей иметь трёхкомнатную квартиру, но иногда её просторы мне кажутся непреодолимыми), ещё одно усилие — и у меня в руках “большая зелёная книга”, как мы в шутку называем между собой минею. Охохох… Надо преодолеть ещё одно препятствие — сообразить, под каким именно числом находится служба праздника Введения Божией Матери во храм, ведь все числа в этих чудесных “больших зелёных книгах” даны по старому стилю. Так и хочется процитировать слова из старой сказки, легонько стукнув себя по макушке: “Раз, два, три, горшочек, вари!”.

Отлично! Книга у меня в руках, найдена нужная страница, теперь, дети, тихо сидим, слушаем и сосиски подъедаем: «Празд­ник Введения Пресвятой Богородицы во храм возник на основании Церковного предания, дабы пролить свет на “испол­нение Зиждителева смотрения”, совершившееся на этот раз в предызбранной Деве, посвятившей Себя служению Богу». Они, мои детки, кротко всё выслушали: и этот торжественный, но жутко громоздкий текст, совершенно непригодный для детского уха, и мои вялые комментарии, перемежающиеся задумчивыми вздохами… И вдруг что-то шевельнулось, что-то неуловимое блеснуло внутри (так и хочется тщеславно написать — ангел пролетел и принёс на своих крыльях вдохновение). “А хотите, я вам почитаю канон из службы, просто слушайте, впитывайте, какой он — этот дивный язык, возвышенный, торжественный. И мы хоть чуть-чуть побываем на службе. Нет, ну что я вам это говорю, сейчас сами всё почувствуете”. И начинаю медленно, торжественно, нараспев, как в храме (в голове помимо меня возникают сразу же параллели — наша кухня преобразилась в церковь, а обеденный стол служит клиросным аналоем), чётко проговаривая каждую букву, слегка “налегая” на безударную “о”, как когда-то меня учили в церковном хоре:

“Стецемся днесь, Богородицу почитающе песньми, и торжествуем духовный праздник: в храм бо Богу дар приносится”. Торжествуем праздник — не отмечаем, не празднуем, не участвуем, а торжествуем!

“Анна непорочная радовашеся, яко дар многоценен Богу приносящи в храм матерски, Иоаким же с нею торжествует светло”. А кто, кто они такие — Иоаким и Анна? В ответ дружное — родители Божьей Матери!

“Девы, ликовствуйте, свещеносицы, начните днесь, и матери, воспойте Царице Матери, приходящей в храм Царя Христа”. Дети, ведь это же про нас с вами: про тебя, дорогой мой сынок-свещеносец-начинающий алтарник, и про вас, мои сладкие дочки-девочки-девы, и про мамочку вашу.

“Плотию трилетствующи, Богородица Господу приносится; Захария же Сию, священник Божий, прием, радуяся, в храм возложи”. А теперь вопрос на засыпку: сколько было лет Деве Марии? Не ухватили? Давайте-ка ещё раз, помедленнее: “плотию три-лет-ствующу”. Ага, сообразили! Вы чувствуете, какой язык?! Да, совершенно верно, Она была тогда чуть помладше нашей Кати, и хоть “трилетствующая телом”, но “многолет­ствующая духом”.

“Песньми да воспоим Богородицы славное предшествие: к храму бо днесь, яко храм Божий, приносится пророчески дар многоценный”. Слушайте, и я вам спою, вернее, “песнью воспою”, как в этом тропаре сказано. Откуда-то из закромов памяти всплывает простая обиходная мелодия запева к девятой песни канона: “Ангели, вхождение Пречистыя зряще, удивишася…”.

А теперь вместе будем петь, и знаете что? “Христос раждается, славите, Христос с небес, срящите…”. Вы представляете — мы будем ждать Рождества ещё целый месяц, поститься и трудиться, а эти рождественские ирмосы нас будут утешать и укреплять, и радовать, и готовить ко Дню рождения Спасителя. И звучат эти дивные песнопения сегодня первый раз в году, и именно на празднике Божией Матери. Ещё раз повторяем: “Христос раждается…”, и ещё раз, и ещё… Какой же чудесный у нас получился хорик, ничего, что Катя все слова путает-пере­ставляет, Коля гудит на одном звуке. Мы очень стараемся, и нам очень нравится петь в этот длинный мрачный вечер, сырой и неуютный, сидя за кухонным столом, на котором “большая зелёная книга”-минея удобно уместилась среди стаканчиков с молоком и мисок с макаронами. (Да, кстати, Нюрик, не надо зажёвывать край минеи, лучше сиди тихонько на коленях у мамочки, маши в такт пению ручками и издавай радостные звуки, это у тебя отлично получается.)

Тихонько прозвенел ключ в замочной скважине: это наш батюшка вернулся со всенощной. Его встречает хор ангелов, нежные девичьи голосочки и басок старшего выводят “Христос раждается, славите” под довольные взвизгивания малышки. А нас встречают его улыбка и благословение.

15 декабря

Если бы только о. П. знал, сколько денег я истратила на цветную и гофрированную бумагу, радужную фольгу, гуашь, клей… а ещё витражные краски, и золотистые бусины, и блёстки в тюбиках… Целый мешок всяких штук и штучек и штуковин. У меня разбегались и нездорово поблескивали глаза, мысль о тратах в пределах разумного была спрятана о-о-очень глубоко, где-то совсем в далеком уголке души, когда я выбирала в магазине всё это богатство. И ещё одна мысль опять меня посетила, она часто появляется: в моём детстве такого разнообразия и выбора не было. Я становлюсь похожей на бабусек у подъезда на лавочках. Старею, наверное. Мы перекладываем покупки в огромную коробку (хорошо, что я не выбросила её ещё пять лет назад), это наш творческий сундучок. Он приятно заполнен почти доверху, поблескивает всеми этими фольгами, блёстками, серебристой лентой, обёрточной бумагой, гирляндой-бусами. А ещё у нас есть баночка с золотыми чернилами, будем раскрашивать скорлупки от грецких орехов. Этот процесс можно доверить нашей четырёхлетней Кате.

20 декабря

Замечательный сегодня вечер! Немножко суетный, правда — всё-таки непросто заниматься изготовлением рождественских поделок сразу с четырьмя разновозрастными детьми. Особенно с такими эмоциональными и импульсивными… Уф… Всё-всё!! Бегите укладываться, я сама приберусь на кухне, скатаю ленточки, баночку с золотыми чернилами закрою, всё, помощь не нужна!! Постепенно творческая мастерская приобретает вид нормальной кухни. На столе сохнут золотые звезды из гофрированной бумаги с золочёной половинкой грецкого ореха посередине (Катя хорошо постаралась раскрасить орехи), беленькие бумажные конфетки с изящным узорчиком из разноцветных блёсток и странного вида фигурки из легкого быстросохнущего пластилина (бывает и такое). Успели вырезать домики и маленькие звёздочки для гирлянды. И ещё — очень красивые открытки на бархатной бумаге, с золотыми загогульками (до свидания, английские золотые чернила…) и пушистым снежком из синтепона. Всё. Пора спать.

27 декабря

Гостей поназвали, а ничего не готово. Так хочется устроить в этом году детскую ёлку, ведь в прошлом году из-за рождения Нюрика никого не приглашали. А дети ждут, в первую очередь наши. Скольких уже пригласили? Человек пятнадцать детей… Да-а-а… (если кто-то вдруг откажется и не сможет прийти, то я не очень расстроюсь). А ничего не готово!

30 декабря

Наконец-то достали с антресолей коробку с нашим домашним кукольным театром. Проверим, всё ли на месте? Волхвы, пастухи, Рахиль, ноты, сценарий, где, где царь Ирод?!! Фуф, нашёлся. Он у нас колоритный, из Бабы-яги сделан, лицо серое, огромный крючковатый нос.

Три года назад мы с мамой, сидя на кухне одним зимним вечером, усталые и задумчивые, решили разнообразить нашу кастрюльно-памперсную жизнь домашним театром. Мы и не предполагали тогда, что наша затея выльется в весёлые рождественские ёлки, с толпой детей, концертом, конкурсами и, конечно же, спектаклем.

Со сценарием мы не стали мудрить — мы решили ставить Рождественский вертеп. Благо, пригодился мой минимальный опыт преподавания в воскресной школе — тогда вертеп мы с мамой сделали просто в коробке из-под телевизора, а персонажей нарисовали на картоне, мы их двигали через боковые прорези, произносили текст и пели колядки. Коробку мы разделили на три части, которые соответствовали трём местам действия: поле пастушков, дворец царя Ирода и собственно саму пещеру. Мы даже приделали занавеси-кулиски и получился довольно симпатичный, хотя не совсем традиционный вертеп. Большое удобство заключалось в том, что наш вертеп был переносной, прямо как настоящий — эту коробку со всем содержимым можно было аккуратно сложить вчетверо и нести куда угодно. Размещался наш “коробочный” вертеп просто на большом столе. К великому сожалению, мы выкинули наше творение на помойку, разбирая завалы коридора, совершенно забыв, что эта сложенная коробка из-под телевизора — наш вертепчик.

И тогда родилась идея кукольного театра. Экспромт удался: у нас не было времени делать куклы самим, и поэтому мы взяли куклы из детских наборов (“Красная Шапочка” и ещё какая-то сказка с Бабкой-ёжкой, сейчас не помню), которые продаются во всех детских магазинах, и нашили им одежды. Волхвам — плащи и короны, пастухам — овчинные жилетки из старой дублёнки, Рахиль (бывшую Красную Шапочку) укутали в чёрный лоскут, а Бабка-ёжка превратилась в царя Ирода. Нам так хотелось хотя бы яркими одёжками скрасить уныло-глуповатые выражения резиновых лиц игрушек из этих детских кукольных наборов.

Мы с таким увлечением с мамой занялись изготовлением кукол и декораций, что в этот процесс потихоньку вовлеклись дети. Они чуть-чуть пошили, чуть-чуть поклеили и чуть-чуть выучили текст. Я ещё раз убедилась, что самый надёжный способ чему-то научить детей — свой личный увлечённый пример. Наш первый спектакль тогда, три года назад, мы играли несколько раз, так нам это понравилось. Мама аккомпанировала на пианино, моя подруга помогала мне водить кукол и петь колядки, детки по мере сил тоже водили кукол: у Коли был один из волхвов, а Таня отвечала за Звезду и Ангела, Катя была самым благодарным и терпеливым зрителем, так как она посмотрела спектакль не менее пяти раз. А сцену мы соорудили из гладильной доски.

На следующий год мы усовершенствовали наш театр. Помимо моей мамочки и подруги, к нам подключилась моя тётя — она была назначена завхозом, помогая клеить новые короны для волхвов, натягивать занавес и проч. Плащ одному из волхвов расшили янтарём от моих бус и золотыми бусинами, а другому — серебряным галуном, нарисовали афишу, из обрезков очень красивых гардин зелёно-золотистого цвета сшили не только занавес (спасибо моей приятельнице, которая отдала эти отрезы специально для нашего театра), но и задник, скрыв сервант и книжный шкаф, к музыкальному сопровождению на фортепиано добавилась окарина, глиняная птичка с очень мягким и завораживающим тембром. Коля здорово на ней импровизировал, когда были выходы пастушков. Мы репетировали прямо на кухне, сидя за столом. Вообще мне кажется, что занятия кукольным театром очень благодатны в педагогическом смысле, с его помощью можно решить множество задач. Дикция, выразительность, координация — попробуй-ка одновременно выразительно произносить текст, двигать куклой, да чтобы она как живая реагировала на своего партнёра по сцене, да ещё следить за тем, чтоб рука не сползала вниз… А у каждого по несколько ролей. А нарисовать декорации, пошить костюмы куклам, а разучить колядки… Очень многому можно научить своих детей, разыграв, всего-навсего-то, простой рождественский спектакль. Однажды вечером, копошась по хозяйству, я услышала возбуждённые детские голоса в большой комнате. Там уже был приготовлен занавес к завтрашнему спектаклю. Так вот, они разыгрывали весь спектакль от начала и до конца без моей помощи, напоминая друг другу выходы кукол на сцену, они пели все разученные колядки, поправляя друг друга и помогая друг другу. Они целиком самостоятельно репетировали весь спектакль! Дети несколько дней подряд потом ещё играли в кукольный театр. Не скрою, мне это было очень приятно.

На следующий год родилась Нюрик, и нам было не до спектаклей, мягко говоря.

А в этом году у нас будет настоящая сцена — в проёме двери. Батюшка уже привернул два шурупчика, приготовил толстую проволоку, придумал освещение. А ещё он придумал некую конструкцию, с помощью которой ангел будет опускаться и подниматься. Вот так! Так что придётся на афише, помимо действующих лиц, музыкального редактора, завхоза и художника-оформителя указать ещё мастера по свету и техника сцены — нашего драгоценного о. П.

3 января

Мы расстелили льняной холст на полу. Это будет наша главная декорация к спектаклю. Не зря полотно пролежало десять лет в шкафу, не преувеличиваю. Коля уже активно роется в книгах — ищет буклеты про Святую Землю. Он отвечает за достоверность изображаемого, как недавно побывавший в Святой Земле, и очень ратует за точность картины. В бесконечно тянущемся с ним споре нам с Таней приходится отвоёвывать право на художественную образность и творческий подход к изображению святых мест. Нам удаётся убедить его, что мы рисуем не карту Израиля со всеми подробностями, ценную только для военных лётчиков, а декорации к рождественскому спектаклю. Нехотя он соглашается, но и за собой оставляет право нарисовать Иерусалим как на фотографии 19 века, помещённой в буклете.

Так, и книжки нашлись, и гуашь. Ну что ж, попробуем начать наш эксперимент: мы никогда ещё не рисовали на холсте гуашью.

Мы решили изобразить всю Святую Землю, или почти всю: и Вифлеем, и Иерусалим, и поле пастушков, и Мамврийский дуб, и Иорданскую пустыню. А в центре будет волнообразная дорога. Я намечаю её простым карандашом. На этом моя миссия заканчивается. Теперь холст с трёх сторон окружают дети. Они стараются, у каждого свой участок на холсте, благо его размеры позволяют всем разместиться свободно. Высота полотна соответствует росту ребёнка, как раз то, что нужно для переднего занавеса. Коля рисует Иерусалим, у него хорошо получаются толстые стены с жёлтыми башнями, настоящая столица. Таня отвечает за Вифлеем — упитанные гуси прогуливаются по дорожке, ведь это маленький провинциальный городок. Только вот почему-то небо у Кати малиновое, и никак её не переубедишь.

Но самая главная функция у моей тёти, приехавшей сегодня к нам помочь в подготовке спектакля — она мужественно сдерживает натиск Нюрика, которая всеми правдами и неправдами пытается заползти в центр полотна и размазать краски. Мы даём Нюрику на откуп старую гуашь, отсаживаем в уголок. Через двадцать минут я не знаю, чем мне больше любоваться — живописным холстом или раскрашенным разноцветным годовалым детёнышем. Теперь ткань должна высохнуть — и все выпроваживаются на прогулку. Возмущённые младенческие вопли в ванной наконец стихают. Правильно, хватит возмущаться, младенцы намного симпатичнее, когда они одноцветные.

Вечером, когда Катя уже заснула, мы аккуратно замазываем малиновое пятно на небе. Теперь у нас на холсте вечернее небо, а не марсианский закат. На завтра остались ангелы, скалы, звезда и пастухи с волхвами. Работы хватает.

12 января

Закончился наш праздник. Как же я устала… Слава Богу, это хорошая усталость, радостная — все гости ушли довольные, и взрослые, и дети. Удивительно, и квартира не сильно разгромлена. Я думала, что будет хуже при таком количестве народу. Срочно надо укладывать Нюрика спать, но она бодра и весела после общения с детьми. В напоминание о гостях остались две забытые кофточки и серпантин на люстре, да ещё бумажка с “пла­ном мероприятий” на холодильнике.

А “мероприятия” мы все выполнили: кукольный театр, детский концерт, сладкий стол, конкурс рисунков, “волшебное” озеро, рождественский бал и “срезательный” конкурс. Дети так азартно болели друг за друга, что некоторые взрослые не устояли и тоже завязали глаза платком и раскрыв ножницы стали пытаться срезать подвешенные на проволоке сувенирчики. С ещё большим азартом дети стали болеть за своих родителей и никто не проиграл — сувениров хватило на всех. Но громче всего кричали, когда за ножницы взялся о. П.

Только из нашего реквизита потерялась звезда. Но во время спектакля этого никто не заметил, хотя там были слова — “А вот звезда. Пастухам она является, пастухи звезде удивляются”. Осталась одна палочка от звезды. А вообще спектакль хорошо прошёл, не зря дети старались. Даже четырёхлетке Кате досталась роль, правда о-о-о-чень малюсенькая. Она провозглашала: “Начинаем, начинаем, наш театр открываем!”. Зрителей разместили прямо на полу, на ковре, а бабушек и двух дедушек на диване. Все уместились. Мама очень здорово играла, несмотря на больную спину. И ангел на веревочке опускался и поднимался ко всеобщему восхищению.

Хорошо, что мы устроили детский концерт, а то как-то обидно вышло бы, что только наши дети выступали. А на концерте каждый себя показал, даже трёхлетка О. трепетно продекламировал какой-то стишок.

15 февраля

Мы с девочками сидим на диване, обнявшись и закутавшись в “барашки”, наше бессменное лёгкое и тёплое покрывало с милыми лупоглазыми баранчиками, неспешно идущими по жёлтому полю. Зелёная старая лампа на пианино (кстати, моё приданое) льёт мягкий свет, нам тепло и уютно, как-то очень спокойно и счастливо. За окном снег и темнота.

Мы читаем стихи:

И дождь хлестал из низких туч, вода была темна.

Они прикрыли дверь в ковчег и встали у окна.

“Глядите, — молвил Иафет, — ещё какой-то зверь

Пришёл без пары, позже всех и бьётся в нашу дверь!”

Мы укачиваемся мерным ритмом английской баллады, как будто сами плывём в ковчеге-корабле. Перед моими глазами скачет прекрасное существо с золотистой гривой и витым рогом на голове. Я вижу брызги из-под его копыт, я слышу, как он дышит и пар идёт от его ноздрей. Моих дочек волнуют больше практические подробности сюжета, оставшиеся к их великому сожалению, вне поля зрения автора, они засыпают меня вопросами: а почему единорога не пустили, почему этот Хам такой вредный, а как единорог пережил потоп, где он прятался, а что он ест, а правда ли вся эта история?

К нам в комнату заглядывает Коля. Мы зовём его:

— Иди к нам, мы стихи читаем!

Но он демонстративно отворачивается, бурча себе под нос:

— Да ну вас, девчонки, отстаньте вы со своими стихами.

И гордо удаляется в свои пределы, то бишь на второй этаж большой деревянной кровати, весь заваленный книгами в основном исторического и военного содержания. Там, наверху, он проводит большую часть дня среди книг и хлебных крошек от сладких булочек, которые особенно приятно поедать лежа в кровати за чтением какой-нибудь интересной истории.

А на следующий день, когда Коля в школе, я пытаюсь привести в порядок эту “нору”, выметая крошки, выгребая тоннами прочитанную литературу и заправляя наконец-то одеяло в многострадальный пододеяльник, комом загнанный в угол кровати. Под подушкой я нахожу раскрытую “Альфу и Омегу” и читаю название: “Баллада об опоздавшем пассажире”.

28 февраля

Сегодня звонила одна моя давнишняя подруга и расспрашивала, как мы живём. Ничего себе живём. Вчера Коля весьма успешно прошёл аттестацию в клубе по рукопашному бою: сдал аж два уровня, да ещё с отличием! Мы, конечно, все его поздравляли, действительно рады за него: всё-таки первая аттестация, он много дома тренировался, смотрел видео-пособие. В клубе вручили ему красивую книжку-зачётку с печатями и росписью инструктора. А сегодня пришло моё чадо из школы с фингалом под глазом, жалобно постанывая и держась за правый бок: подрался с каким-то третьеклассником (первый конфликт на национальной почве: мальчик Карен обозвал его нерусским).

Вот так и живём…

2 марта

Удивительно, сколько же мать может любоваться и восхищаться своим чадом. Это уже четвёртый ребёнок и вроде бы процесс ухода и воспитания не внове, все этапы развития известны заранее. Я думала, что моя материнская восторженность поутихнет, поуспокоится. Но периодически вырывается: «По­смот­рите, как она смешно ползает, приволакивая ножку; посмотрите, как она вас нежно обнимает; посмотрите, она научилась махать ручкой, провожая вас; а мы сегодня сказали “папа”; а как она комично напялила огромные кухонные хваталки-рукавицы». Откуда же берётся трепет восхищения новой жизнью, этими крошечными ручками и пальчиками, неподдельное умиление лопотанием и улыбкой… А первый шаг, первый зуб, первое слово, их младенческая нежность и беспомощность? А как она смешно оттопыривает губку, когда чем-то увлечена, а какие же все, все без исключения младенцы хорошенькие, когда их укутаешь в пушистое полотенце после ванны и их тельца такие розовенькие, слегка распаренные, и они блаженно улыбаются. А после сна — они ещё не понимают, где они и что происходит, головка немножко припотела, ручонками трут глазки, взгляд нездешний. Пройдёт несколько минут, и младенчик отойдёт ото сна, его сознание вернётся к нам, на нашу грешную землю, а пока он там, в облаках, с ангелами, задумчивый такой. А их деловитость, упорная требовательность, индивидуальность, которая видна уже с рождения. И не важно, какой по счёту это ребёнок — первый или десятый. Можно бесконечно любоваться и восхищаться.

10 марта

Недавно были в гостях у наших близких друзей: прекрасная интеллигентная семья, квартира в старом кирпичном доме в центре Москвы, доверху наполненная книгами, картинами, старинной мебелью и особой атмосферой гостеприимства, учёности, простоты в общении, фантастическими кулинарными изысками и обилием. А ещё, в силу профессиональных интересов хозяев дома, на полочках можно обнаружить живописные и не очень, но, наверное, очень-очень-очень древние черепки, осколки, камешки, обломки мозаик. Разве можно без трепета пройти мимо всех этих осколков и обломков эпох, цивилизаций, культур? Ведь здесь не музей и все эти свидетельства прошлых столетий гостеприимные хозяева разрешают потрогать, подержать в руках. («Можно и без трепета пройти, и не обязательно хватать всё в гостях руками, и не третировать друзей бесконечными вопросами “что да как”, они нас в гости пригласили, а не на учёный симпозиум», — ворчит супруг.) И тут во мне просыпается материнское чувство (иногда его, это пресловутое материнское чувство, лучше душить на корню, а то можно прослыть бесцеремонной и настырной женщиной. Но, слава Богу, наши друзья хорошо воспитаны и отнеслись ко мне со снисхождением) и я выпрашиваю для сыночка древний черепок, потому что последние полтора года он только и бредит всякими древностями, античностями и римскими императорами. Чего только стоили аж три похода в Пушкинский музей, где моё чадо каждый раз по два часа бродило по греческим и римским залам в обнимку с аудио-гидом. А чтение летом на даче замечательной книжки, но уж больно специфической, на мой взгляд, и довольно трудно читаемой, о бесконечных римских императорах и героях… что-то там из Плутарха, “Слава далеких веков”, кажется. А за окном пели птички, грелся на солнышке бассейн, вкусно пахло шашлыками… А Коля лежит на раскладушке, с головой замотавшись в одеяло, чтобы ни одна из сестёр не подкралась, а в мечтах — на белоснежном скакуне, укутавшись в пурпурный плащ, сверкая блеском доспехов. И вот я держу в руках два маленьких глиняных осколка каких-то древних сосудов (кстати, реконструкцию того, как выглядел один из сосудов, мне даже показала в какой-то научной археологической книжке свекровь моей подруги, замечательный археолог) и знаю, что эти невзрачные черепушки — самый лучший подарок для Коли. Неделю он прятал их под подушкой, как какую-то необыкновенную драгоценность, отказываясь даже выложить их в свой мини-музейчик, который так заботливо собирает и украшает и который так уютно разместился на двух полках серванта в старом шкафу.

Сёстры клянчат и просят не то чтобы подержать, нет, просто взглянуть на эти столь милые сердцу Коли древности. Через две недели, под натиском назойливых сестёр и уговоров друзей Коли, пришедших к нам в гости поиграть, Коля сдаётся и достаёт на всеобщее обозрение свои сокровища, бережно разворачивая бумагу. На его ладошке два небольших глиняных осколка — чёрный и коричневый… и всё… Секундное удивление сменяется недоуменными вопросами, брови старшей из сестёр скептически подняты. “У-у-у, я думала, это что-то совсем друго-о-е, настоящие драгоценности”, — протягивает она, любительница всего красивого, художница и эстетка. “А где же сокровися?”, — вполне резонно замечает малышка Катя. “И это всё?”, — спрашивает В., друг Коли с младенчества, очень рассудительный и умный мальчишка. “Они пролежали в земле один две с половиной тысячи лет, а другой и вовсе — четыре!”, — пытается оправдать свои черепки Коля. Но, наверное, и эта седина веков не впечатлила детей, для них время — довольно абстрактное понятие.

“Дети, представляете — мы сейчас держим эти обломки глиняных горшков, а сколько людей до этого держали их в руках, пили, ели из них!”, — это мне стало немножко обидно за наши древности и я активно пытаюсь спасти ситуацию. Мой возглас оказался тоже слабым аргументом…

“А знаете что, а вдруг… а вдруг из этой чашки пил давным-давно мальчик, вот такой как Коля. Только жил он не у нас в России. Откуда этот черепок, Коля?”, — вопрошаю я. “Этот — из греческой колонии Крыма”, — с о-о-чень умным видом отвечает мой сынок.

“Вот… Жил он на берегу моря, в маленькой деревне со своим дедушкой, а дедушка был гончар, может быть, так?”, — фантазирую я. “Слушай, мам, он приехал туда, это ж колония”, — законно возражает Коля. “Откуда он мог приехать, из Константинополя? Но две с половиной тысячи лет назад этого города ещё не было… Целая история в одном черепке”, — размышляю я. “А дедушка, наверное, был очень старенький”, — вдруг добавляет наша эстетка Таня. И мы начинаем сочинять маленькую историю, в которой протянулись века Большой Истории, связав между собой древнее поселение на берегу Босфора, уютный цветущий Крым и нашу московскую квартиру, где слякотным начально-весенним вечером собралась весёлая детская компания. Итак, история про глиняный черепок.

История про глиняный черепок

— Дедушка, дедушка, посмотри, какой большой корабль стоит на пристани. Пойдём, пойдём скорее! — мальчишка лет десяти влетел в дом и с радостным криком стал тормошить седого старика. Старик улыбнулся. Хоть его лицо и было покрыто морщинами, но сам он был бодр и доволен.

— Посмотри лучше сюда, — он откинул старенькое покрывало, под которым на полу лежали горшки, чаши, блюда и прекрасная амфора, расписанная тончайшим орнаментом, такая изящная и тонкая, что, казалось, она просвечивает.

— Ах, дедушка! Ты самый лучший гончар в Византии! Нет, во всём мире! — затараторил ребёнок.

Действительно, этот старик был самым лучшим гончаром в маленьком торговом городке Византии.

Пройдёт несколько столетий — и это ничем не примечательное торговое поселение превратится в столицу мощной империи, прекрасный Константинополь. Сотни кораблей из самых разных стран будут тесниться на многочисленных пристанях, наполняя город всевозможными товарами. Сотни умелых мастеров и талантливых художников будут трудиться не один десяток лет, превращая заурядный городок в небывалую по красоте столицу могущественной империи. Они создадут дивные храмы, украшенные тончайшими резными карнизами, изящной мраморной облицовкой, сияющей мозаикой, удивляя своим мастерством путешественников и послов заморских держав. И один среди этих храмов, самый главный не только в империи, но и во всём православном мире, будет восхищать своим величием не одно столетие, поражая воображение и наших современников…

Но это всё в будущем, а пока на старой пристани качались на волнах несколько рыбацких лодочек и невесть откуда взявшийся корабль.

— Ну, пойдём — вздохнув, сказал старик. Он во многом потакал своему любимому внуку. Они остались одни в этом мире — дед и внук. Сын старика давным-давно ушёл в военный поход и вот уже несколько лет от него не было никаких вестей, а мать мальчика умерла от болезни. Жили они на окраине городка, у самого моря, и зарабатывали себе на хлеб гончарным делом.

Мальчик много помогал деду: ходил на рассвете, когда ещё не было изматывающей жары, далеко-далеко в овраг за глиной, с удовольствием месил глину, носил воду. А несколько дней назад дед усадил мальчика за гончарный круг. Правда, первый опыт вышел несколько неудачным, но всё равно, в этом комке глины можно было узнать чашу, пусть грубую и толстостенную.

Иногда Николас (так звали мальчишку) очень уставал, всё же ему было только десять лет, и тогда он начинал ныть и причитать:

— Ну скажи мне, ну почему мы должны таскать эту дурацкую глину из самого дальнего оврага, а? Я сбил все ноги о камни, у меня отваливаются руки, я больше не могу-у-у! Вон, наш сосед — не тащится так далеко, берёт глину рядышком, а мы что?

— Из нашей глины получаются самые тонкие сосуды, тонкостенные, а у соседа — грубая работа, — возражал старик.

— Тогда почему он так бойко ими торгует и живёт как богач, в большом доме, а мы в лачуге? — вопрошал внук, и это был законный вопрос. Но мальчик знал на него ответ — его дед был очень добр, даже иногда слишком, как казалось мальчику: он мог просто отдать бедняку амфору или горшки “в долг”, как он говорил, но никогда не требовал отдать этот долг обратно.

…Они спустились по крутой горке к морю и одновременно вздохнули, восхищённо и удивлённо — такой огромный и красивый корабль ещё ни разу не приплывал к берегам их поселения. Какой-то очень важный человек, судя по хорошей одежде, громко разговаривал, а вокруг толпился народ. Дети, толкаясь и крича, скатывались с пригорка на пристань, как горох.

— Что случилось? — недоумевал дед.

— Они набирают людей, плывут куда-то в дальние края, через страшное море, там будет новый город — без остановки протараторил запыхавшийся мальчишка.

Дед и внук переглянулись — одна и та же мысль промелькнула в их головах. Они часто замечали, что думают одинаково. Наверное, потому, что их связывали не только узы телесного родства, но и душевного, во всех делах, больших и малых, они были единомышленниками.

— Пойдём собираться? — улыбнулся старик.

— Да мы сейчас быстро, да я всё соберу, надо быстрее бежать домой, давай же, скорее, — Николас тянул деда за рукав, возбуж­дённо приговаривая и внутренне трепеща перед неизвестностью и грандиозностью задуманного путешествия.

А ночью продрогший на ветру мальчик с ужасом наблюдал, как одна за другой тёмные волны бились о корабль. Ему казалось, что они хотят сожрать их судно. Волны пенились, обдавая путешественников холодными брызгами, и корабль уже не казался ребёнку крепким и надёжным.

— Какое страшное море, оно не похоже на наш Понт Эвксинский, когда ж мы пристанем к берегу, а?

— Скоро, скоро, — утешал внука старик — потерпи немножко, поспи вот тут, у меня на руке. Знаешь, как называют это море моряки? Понт Аксинский. Но ничего, даже и негостеприимное место можно обжить, правда?

Мальчик вздохнул, он потихоньку засыпал. Могли ли они — переселенцы-колонисты — предположить, что через много столетий жители огромной северной страны, которой сейчас не существовало, будут стремиться на это “негостеприимное” побережье как на курорт, наслаждаясь неутомимым солнцем, хрустальным воздухом и ласковым морем. Жителям этой суровой страны и в голову не придёт назвать Чёрное море Понтом Аксинским.

Через несколько дней путешественников высадили на берег, они обрели новую родину. Большинство из них было молодыми и энергичными, они много трудились, превращая пустынный берег в цветущий поселок. И через несколько лет к пристани новой греческой колонии стало приплывать всё больше торговых кораблей. Жизнь кипела, как на их щедрой родине — в Греции.

У старого гончара была своя огромная мастерская, ведь у него был самый лучший и неутомимый помощник — любимый внук. Теперь ему не нужно было за тридевять земель ходить за глиной — их дом стоял на склоне оврага, где находилась самая лучшая во всём городке глина, легкая, пластичная, удивительно тонкого терракотового оттенка.

— Только-только спустившись с корабля, мы начали искать глину, — рассказывал уже своим внукам старый Николас.

— Представляете, все искали подходящих мест для своих домов и старались как можно скорее возвести крышу над головой, а мы с дедом искали глину. Над нами некоторые даже стали смеяться, думая, что мы сумасшедшие бродяги. Но мы её нашли… Самую лучшую в этих местах глину. И у нас самые лучшие амфоры по всему Понту.

Прошли века, чего только не видел благословенный Крым за эти годы, каких только правителей и государств не терпел: греки, готы, скифы, сарматы, генуэзцы, татары, русские… А что осталось? Древние колонны, мраморные надгробные плиты, украшения и черепки, черепки, черепки. Именно по ним, собирая осколки как мозаику в сосуды, учёные могут рассказать нам, как жили эти люди, что они умели, какими искусствами владели. Уже много лет археологи и историки из России приезжают на этот удивительный полуостров, такой маленький и совсем незаметный на карте, который, однако, хранит следы стольких эпох, цивилизаций, империй и государств. Но за каждой находкой археолога стоит не только определённая веха исторической науки, но и простая человеческая история, может быть, такая, какую мы сейчас с вами придумали.

Правда, дети? — заканчиваю я рассказ.

— Угу, — отвечает кто-то из детей.

— А чай будем пить? — подытоживает мои фантазии Ш., младший братик В., крепкий и упитанный, всегда деловитый и жизнерадостный.

— По-моему, самое время. А ещё конфеты достанем, и торт у нас есть, очень вкусный — вафельный.

Мы весело отправляемся на кухню, гремим чашками, объедаемся конфетами так, что даже страшно за наши животы и животики (наша Катя, бяка такая, пооткусывала от каждой конфеты из коробки втихаря, проверяя начинки). Потом зашла мама братьев В. и Ш., дети разбежались по комнатам, занялись кто чем (нет, всё-таки следить за ними надо, а то как бы рыцарский турнир не закончился в приёмном покое Филатовки. Да ещё кроха Нюрик, обрадовавшись высыпанному на ковёр запретному для неё лего, уже воспользовалась таким удачным шансом и понабила полный рот малюсенькими детальками). После утрясывания всевозможных детских проблем подобного рода чаепитие продолжилось уже исключительно мамашкинским составом.

А потревоженные черепушки были заботливо спрятаны в бумажный пакетик и опять заснули на полочке в серванте. До следующей истории, наверное. А может быть, когда-то через много-много лет какой-нибудь археолог найдёт отбитую ручку от нашей самой красивой чашки с алыми маками и придумает про нас историю?

P.S. На следующий день Коля прочитал нашу историю про глиняный черепок и задумчиво сказал:

— Мам, а ведь у нас есть ещё древняя римская монета…

Так, намёк понят…

P.P.S. Через несколько дней уже Таня прочитала наш P.S. и вдохновилась идеей Коли (вообще, это потрясающе, как Коля и Таня дополняют друг друга своей разностью — один генерирует идею, а другой её воплощает в жизнь. Это отдельная тема для материнских раздумий и переживаний, ведь в идеале хочется, чтобы каждый из них самостоятельно овладел процессом рождения идеи и воплощения её в жизнь, не нуждаясь в помощниках). Итак, наша Таня сочинила свою историю, очень хочется здесь привести её экспромт. Орфография, пунктуация и стилистика автора сохранены.

Предисловие

Привет! Меня зовут Таня. Мне девять лет, и у меня есть две сестры и брат Коля. А сестёр зовут Катя и Нюрик. Наш Коля очень любит заниматься историей. У него есть древние черепки и одна римская очень древняя монета, которой наверняка более двух тысяч лет! И я вам хочу рассказать о ней. Правда если вам хочеться услышатьрассказ про черепки то уж извените. И так я начинаю свой рассказ…

Рассказ про древнюю монету из Рима

В Риме, на одной улице жила очень богатая особа. Которая была не только богатая но и ещё очень, очень жадная. Она не когда не давала нищим милостыню ни одной монетки! Она была очень своенравна и самолюбима. В каждой а иногда в самой бедной деревне собирала налоги.

И вот одному крестьянину вдруг пощисливелось! Из сандука в котором был налог выпало три монетки! Старик чуть не заорал от радости! Он быстро и незаметно взял монетки и быстро ушёл домой.

Но случилось так что он прошёл мимо нисчего, и …Отдал ему одну монету. Нисчий очень брадовался и поблагодарил старика. И старик тоже был рад потому что ему тоже было приятно сделат кому то добро. Но теперь у него всего лиш две монеты.

А между тем знатная особа стала почитывать налоги. И вдруг она заметила что трёх монеток не хватает! Из-за этого она взбесилась как лев! Она послала пятьдесять всадников! Чтобы они разыскали того кто украл те три малинькие монеты.

А между тем наш старик очень, очень спешил домой. Он так торопился что ещё одна монета неожиданно упала в глубокий пруд. Старик это заметил и очень опечалился, но он снова побежал домой.

Прошло пол года и неожиданно знатная особа заболела и умерла. А на её место вступила её дочь. Она в отличае от неё любила и уважала все свои народы которыми она владела. И в три раза в месяц она довала всем людям её земель по мешочку золота. А наш старик всё же не решался купить за последнюю монету которая осталась у него. Помните? Та монета которая осталась у него из трёх?

Да, да это та самая монета которая выпала из сундука знатной особы!

Наконец он всётаки взял эту монету и…Бросил её в грязь. Ему она надоела ему. А потом он взял и уплыл на корабле в другую страну…

А потом через тысячилетия эту монету вдруг раскопали и она попала к нам.

Конец.

25 апреля

Укладываю Катю спать и вдруг: “Я тебя и папу не люблю, я больше всех бабулю люблю”. Действительно, взаимопривязанность и понимание между бабулей и Катей удивительно крепки, я всегда этому особенно радовалась и радуюсь, и вовсе не обиделась на такое высказывание моей дочурки, но материнское сердце вздохнуло печально. “Полежи пока, подумай, родители тебя очень крепко любят, а ты?”, — и я ушла без вечернего поцелуя, без молитовки, а когда через несколько минут вернулась, мой кролик уже мирно сопел. На утро я её спрашиваю: “Как тебе спалось, милый кролик?”. А кролик мой, такой тёпленький со сна, с перепутанными волосиками, но уже бодренький, живенький, розовощекий и говорит: “Хорошо-о-о… А ко мне Божья Матерь приходила”. Я внимательно смотрю ей в глазки: “И что же Она сказала?”.

— Надо любить всех, и бабулю, и родителей.

— А какая Она была? — о, это неисчерпаемое женское любопытство.

И получаю в ответ:

— Невидимая.

20 июля

В этом году нам отказали от дачи. Случилось это неожиданно и совершенно не вовремя, поэтому подыскать что-либо подходящее для нашего обширного семейства мы так и не смогли. Так что не расцветает под окнами жасмин, дурманящий нас своим запахом, нет могучего дуба прямо напротив крыльца (не хватало только кота, ходящего “по цепи”), нет тихих, словно застывших вечеров с неописуемо прекрасным серо-розово-голу­бым небом, нет нашей лесной полуотшельнической жизни с минимумом быта и максимумом созерцания бытия. Нет неспешных прогулок к Москва-реке “смотреть на закат” с интеллигентными разговорами на культурно-духовные темы.:)

Зато есть фантастическое гостеприимство наших друзей-прихожан, пригласивших всю нашу ораву к себе на дачу без всяких оговорок и условий, со всеми чадами и домочадцами. Есть весёлая и дружная семья тоже с четырьмя детьми мал мала меньше и большой старо-новый дом с ярко-красной железной крышей в стандартном подмосковном посёлке с разбитыми дорогами, непросыхающими лужами и таким же непросыхающим населением. Старо-новый, потому что первый этаж совсем ветхий, с наклонным полом и обоями времён и расцветки советского периода, а второй — творение наших друзей, светлый, пахнущий свежим деревом, с четырьмя просторными комнатами и огромной детской — радостный этаж. А ещё в этом гостеприимном доме — все-все удобства. Как же это здорово! Какое облегчение для многодетной матери иметь душ, туалет, горячую воду, газовое отопление и (даже страшно подумать о такой роскоши) стиральную машину. Долой тазики и помойное ведро с непередаваемым по остроте ощущений запахом! Прощай и маленькая постройка на окраине участка, стыдливо спрятанная в пышных кустах, с соответствующей её предназначению архитектурой!!

31 июля

Что особенного было сегодня? Мы прожили самый обычный рядовой день. Только вечером добрались до дачи из Москвы — пока проснулись все дети, не торопясь завтракали, потом забирали маму, закупались продуктами. По дороге делали несколько остановок, неизбежных с таким количеством детей. Сплошные бытовизмы и обыденщина, серый дождливый день. Дача нас встретила радугой — огромной, полной, из-под неё выглядывала ещё одна. А через несколько минут над ней появилась ещё одна, такая же полная и яркая. Конечно же, такая красота вызвала бурный восторг у нас всех. Даже удалось сфотографировать это чудо.

Суетились, готовили ужин. Нас сегодня много — бабушка, муж, дети (Нюрка одна за троих). Разбирали продукты, стелили постели, отмывали чёрные пятки, и т. д. и т. п. …

К ночи проводили любимого папу, все дети ласково обнимали его, брали благословение. Обнимают они папу так крепко при любой встрече или прощании, что папа иногда их боится и теряет равновесие. Действительно, очень сложно устоять, когда сын бросается тебе на шею, а дочери обхватывают в порядке старшинства за грудь, за талию и под колени.

Потом уложили Нюру. Помолились на ночь, потом просто читали. Дождались звонка от папы — он благополучно добрался до Москвы, и от дедушки — завтра дедушка приедет к нам. Он очень соскучился по внукам. Уже начали ждать дорогого дедуню.

Что особенного в этом дне? Почему так легко и радостно, усталости от тягот дня почти не чувствуется? Мы прожили его мирно, с любовью и заботой друг о друге. Не раздражаясь, не ища своего, а только для ближних, снисходя к немощам друг друга, не демонстрируя и не афишируя своей заботы и попечений друг перед другом, не ставя на вид своих заслуг перед семьёй.

За домом вешала бельё: небо розовое, нежный закат. Тихий вечер, Свете Тихий. Во всём Христос.

1 августа

Нюрочка очень плохо засыпает. Приходится с ней лежать и ждать, когда она приморится. В такие моменты младенцы чем-то напоминают зверюшек — своей возней, сосредоточенным сопеньем, нежными звуками. Я тихо-тихо лежу на боку и усердно притворяюсь спящей. Нюрик прилаживается сначала у меня на руке, потом ложится перпендикулярно ко мне, упираясь ножками в живот. И так не годится! Она переворачивается, заползает на меня… ну уж нет! Садиться мне на лицо своим модным памперсом (памперсы эти без липучек, в виде трусов) совсем не обязательно! Сон предательски овладевает мной, но не Нюркой. Она у нас несгибаемая “атаманша”. Но мне спать никак нельзя — хочется провести вечер в тишине, что-нибудь почитать и пообщаться с мужем. В комнате полумрак, воздух уже тоже спит. Я дремлю. Наконец-то мой детёныш успокаивается, тельце её мягчеет. Она нашла самое удобное, уютное и безопасное местечко — в изгибе моего тела, у мамы под боком, и два наших сердца бьются в унисон. Нам тепло и покойно.

2 августа

Льёт дождь. Татуся и Катрик стоят на крылечке. Крылечко маленькое, всего две ступеньки, но с козырьком. Крылечко увито хмелем, смешные зелёные шишки с мягкими колючками, похожие на старинные морские мины, уже созрели. Девочки стоят, прислонившись к косяку, приобняв друг друга. Они смотрят на дождь, иногда подставляя ладошки под тоненькую струйку воды, звенящую с козырька. Сёстры смешно, по-дачному одеты — короткие платьица и резиновые сапожки. Я стою сзади и боюсь их вспугнуть. Мне нужно позвать детей на обед, но почему-то я сама в задумчивости остановилась на крылечке и смотрю на дождь, на хмель, на эти тоненькие ножки в резиновых сапожках. И я знаю, почему сейчас время остановилось и бежит обратно. Я не слышу звона посуды на кухне, недовольных возгласов уже хотящей есть малышки, звука мультиков.

Теперь я сама маленькая хрупкая девочка с тоненькими ножками, подставляющая руку под капли дождевой воды, стекающей с крыши нашего крыльца. Крыльцо большое и добротное. Когда-то на нём вечерами умещалось много народу — общались, пели под гитару, просто молчали. У крыльца была очень удобная конструкция, всем хватало места — у него действительно было два “крыла”, а посередине ступени. И весь дом тоже был добротен — двухэтажный, с крутой лестницей и чуланами, белёной печкой и дубовой мебелью в столовой. Этот дом строил мой прапрадед. Дом не обшит досками, как это часто встречается на северо-востоке России. Брёвна потемнели, а первый этаж почти наполовину врос в землю, от этого дом казался мне всегда таинственным. На фронтоне памятная мраморная доска: “Здесь родилась и отсюда ушла на фронт Оля Степанова, радистка-разведчица, геройски погибшая…”. Она — сестра моего деда, мою маму назвали в честь неё — Олей Степановой. Я стою на крылечке и смотрю на мясистые шишки вьющегося хмеля, вдыхаю прохладный и влажный воздух. У хмельных плодов очень заманчивый вид, всегда хочется дотянуться и сорвать их, ни для чего, просто так. Я знаю, что колючки не опасны, и если сжать в руке мягкую “мину”, то под неплотной шкуркой обнаружится водянистая губка, которая бережёт скользкие семечки. Вокруг дома заросший сад, а сзади, отдельно за забором — огород, тоже весь заросший. Всё зелено и тихо. Мне кажется, что я плыву на старинном корабле по зелёному морю. Или что я живу на острове, так тиха и покойна моя жизнь. Каждый год по приезде я устраивала в саду домик. Ко мне даже приходили подруги с замечательными для провинциального городка именами — Жанна и Сусанна. Когда-то здесь обитало большое и весёлое семейство, но это отдельная фамильная история. Теперь мы с мамой и прабабушкой приезжаем сюда, в этот маленький провинциальный костромской городок на лето. Мне совсем не одиноко вот так стоять на крыльце рядом с дождём — меня скоро позовут наверх, обедать. Включат уютный свет в столовой, достанут из буфета свежесваренное черносмородиновое варенье-“пятиминутку”. Оно такое вкусное и ароматное, потому что ягоды не разварены, они чуть-чуть с кислинкой и пахнут свежей смородиной. Кому не знаком с детства этот запах?

Дома этого больше нет. Он сгорел пять лет назад, а участок моя мама отдала местной православной общине. В этом городке у нас остался только уголок кладбища — прапрадед с прапрабабкой, прабабушка с прадедушкой и духовный отец.

Я смотрю на своих деток, ловящих дождинки с крылечка, и знаю, что они — следующие капельки в нашей фамильной речке.

3 августа

Я иногда думаю, почему так радостно воспитывать детей и заниматься ими. Почему тяготы, трудности, которых невозможно избежать на родительском пути, которые иногда бывают невыносимы, превращаются в мучения физические и нравственные, быстро забываются, сглаживаются? Наверное, потому что это радость от со-творчества родителей с Богом и для Бога.

Я с непереставаемым удивлением наблюдаю это Божественное чудо жизни. Непреодолимая, величайшая тайна — эти новые жизни, часть меня и моего супруга. В моём чреве их “плоть исткася”. Мы дали им плоть, Господь — бессмертную душу. Мы с Богом сотворили их. Я благоговею перед этим доверием Богу нам.

5 августа

Я культурно пишу записки, сидя за столом, окружённая поделками из пластилина, недоклеенными моделями и фломастерами. Такая вот творческая мама, погружённая в серьёзный творческий процесс…J Не тут-то было! С неоригинальным, надо сказать, вопросом “А что у нас сегодня на обед?”, но в довольно оригинальном для неё виде заявляется Татуся — в одних жутко мокрющих и грязнющих трусах, с волос-сосулек капает вода, глаза уже круглые. Розовая упитанная девятилетняя почти что девица. Такое ощущение, что из незабудковых глаз сейчас брызнут фонтанчики! Куда делась недавно появившаяся девичья задумчивость и мечтательность? Выяснив преимущества окрошки перед другими супами (у нас сегодня дебют окрошки на кухне), чадо-чудо умчалось продолжать летне-водные увеселения. С диким визгом она и Колян носятся друг за другом, поливая друг друга из самодельных брызгалок-двухлитровых бутылок. Через минуту что-то холодное и мокрое обняло меня сзади… Выражение “по уши в грязи” не преувеличение для полуторагодовалой Нюрочки. Она властно убирает мои руки с клавиатуры и уверенно садится на колени. Я опять использую дар убеждения и наша “атаманша” возвращается в садик, где стоит её голубой тазик с водичкой. Вкрадчивый вопрос: “Мам, помнишь, ты хотела посмотреть королевскую пехоту и эльфийскую конницу?” со стороны Коляна сопровождается активным подсовыванием рекламного проспекта фирмы, выпускающей модели. Этот намёк я хорошо понимаю — раскошеливайся, мамочка, мальчику надо развиваться — клеить модели. Колян на удивление тихо и незаметно вернулся с поля боя и уже переоделся в сухие шорты, только мокрый ёжик волос выдаёт героя сегодняшних водяных битв.

И на закуску — голая Катерина с осиным укусом под мышкой и комариным расчёсом на животе. Дара убеждения еле-еле хватает, чтобы она натянула на себя трусы (ничего, что под руку попались Нюрины панталоны, сгодится и так).

И комментарий моей мамы, выглянувшей в окошко и увидевшей последствия водяных развлечений — “О поле, поле, кто тебя усеял грязными тазами?..”. Ну что делать — лето, последние жаркие денёчки, деткам хочется порезвиться на воле…

Наконец-то все вытерты насухо и одеты, розовенькие и благообразненькие, жутко голодные. В них не узнать водяных воинов, полчаса назад издававших победные кличи. Пора заканчивать творческий процесс, бросаю всё, иду резать овощи к окрошке.

13 августа. Вынос Креста

Из алтаря выносят большой деревянный крест и укладывают на аналой среди цветов. Кресту Твоему покланяемся, Владыко… — негромко поют священнослужители. Они служат сегодня втроём — два священника и диакон. Народу летним вечером в храме в центре Москвы совсем немного, практически одни тётеньки. О. П., о. И., д. Д. стоят перед Крестом. Поют негромко и чуть нестройно, никто из них не обладает выдающимися способностями. В их пении нет музыкальной роскоши и вокального блеска, басовых раскатов или серебра тенора. На них нежно-сиреневые одинаковые облачения с золотистым кантом. В этих голосах сосредоточенность и благоговение, и ещё чувство, что между ними тремя мир, Христос посреди них. За их спинами стоим мы — несколько тётенек, четыре юные девицы, и два научного вида молодых человека. Как случилось, что эти священнослужители, приблизительно одного тридцатилетнего возраста, вчерашние студенты, весёлые алтарники теперь здесь, перед Крестом? Что заставило их выбрать мучительный и мученический путь священства? Откуда такое мужество и вера? Поют они очень просто, немного устало. Они молятся. Среди них мой муж.

А за их фелонями прячемся мы все — и трепетные девицы, и утомлённые мамаши, и серьёзные, озабоченные поиском смысла юноши, и все-все… Христос посреди них и, значит, посреди нас. Они твёрдо знают, что после Креста — Воскресение Твое славим.

16 августа

Наша Катя

Катюня, Катрик, Като, Кетеван, Кэйти, Катёнок, Кася, Катриша, Катуся, Кролик… Как только не изощряется родительский ум в выдумывании ласковых имён своего детёныша. Себя же Катя изволит величать просто… Пингвинёнком.J

Ей четыре с половиной года. Она потихоньку превращается из младенца в девочку, ласковую, трогательную, весёленькую, чуть-чуть избалованную и разумненькую. “Спасибо, Коля, ты хороший помощник”, — с достоинством говорит она десятилетнему брату, когда тот помогает ей достроить домик из подушек и туристических ковриков.

“Не лей слезы!”, — утешает девятилетнюю Тату, лежащую с температурой в кровати и от этого чувствующей себя безмерно одинокой.

У неё серо-зелёные глаза (наследство покойной свекрови) и каштановые волосы, и ножки тоненькие и коленчатые, как у жеребёнка.

А всем своим обликом Катя удивительным мистическим образом походит на мою маму. И связь между ними очень внутренняя и глубокая. Мне иногда даже жутковато, когда я, случайно бросив взгляд на дочь, вижу свою маму в детстве, как будто ожили старые мамины детские фотографии. Поворот головы, сосредоточенно сдвинутые брови, густые тёмные волосы, вытянутый овал лица, весь её облик, образ — бабушкин.

Можно написать целую историю, как наша Катя ела бублик. Только дети могут самые простые и незатейливые вещи превращать в увлекательные штучки и заниматься ими длительное время. Сначала она съела половину бублика, оставшуюся часть повертела в руке и было уже поднесла ко рту. И тут её осенила мысль: получившееся полукружье Катя приставила к нижней губе и маленькая русская девочка тут же превратилась в африканского детёныша. Потом украшение преобразилось в месяц, лодочку. Через несколько минут вместо Катриши мы опять увидели веселого африканчика, только уже с колечком в носу. А может, это был бычок? Но бублик свежий и вкусный, поэтому от него скоро осталась палочка. Ещё минут пятнадцать Катя ходила с этой палочкой, то поднимая её вверх, то делая какие-то волнообразные движения, чего-то бормотала, сама себе рассказывала. А потом без сожаления съела.

Катя очень любит всяких жучков-паучков. Несколько дней подряд только и ходила и ловила их. Одного паучка, который бегал по стене по иконам, хотела придавить, но я пристыдила её. Жучок же не понимает, что это святыня, его надо просто прогнать. Как же она радовалась на следующий день, когда увидела этого паучка на стиральной машине! Наверное, так дети потихоньку учатся милосердию. У Кати перед домом есть толстая палка, на которой сидят и греются на солнышке три кузнечика. Поймать их сложновато. И она сидит в траве на корточках и наблюдает. И очень они похожи — Катя и кузнечики. Беззаботные и беззащитные, греются на солнышке, всем довольны. И даже сидят одинаково, коленки выше головы.

А ещё она одним движением, не отрывая руки, может нарисовать лошадку, начиная почему-то с задней ножки. Потом пририсовывает копытца и коротенькую гриву, причём понятно, что грива эта жёсткая и лошадка эта — индейская. У нас есть Катин рисунок, сделанный простым карандашом — несколько вигвамчиков, девушки-индианки и целый табун лошадок. Все коники с торчащей гривкой, смотрят в одну сторону и похожи друг на друга, как близнецы. Когда я посмотрела на этот рисунок, у меня сложилось стойкое ощущение, что где-то я уже видела подобное. Где же, где?! Только вечером, засыпая, я поняла — Катины простые, немного схематичные рисунки, скупые и твёрдые линии напоминают мне архаичные наскальные росписи в древних карстовых пещерах.

18 августа

Я сижу за компьютером. Прибежала Катриша и спрашивает: “Мам, ты напишешь — я поймала кузнечика?”. Пишу — Катя поймала кузнечика.

— А ещё напиши — я его отпустила.

28 августа

С утра были в Успенском соборе на службе.

Мы уже третий год ходим в Успение на службу в Успенский. Образовалась ещё одна хорошая семейная традиция (наряду с поездками в Лавру к Преподобому в начале учебного года и рождественскими ёлками). Я даже не буду пытаться описывать тот трепет и благоговение, охватывающие меня ещё возле Кутафьей башни, ещё только на подходе к Соборной площади. Не хочется пафоса и банальностей, и боюсь этим нивелировать чувства. Только один эпизод: в середине службы вышли с детьми подышать-передохнуть. На Соборной площади никого, ни одного человека, только вдалеке солдатик. Тишина, серое, как будто сосредоточенное небо. Время исчезло. Здесь своё время и какой-то концентрат, сгусток истории. Я вдруг ощутила подсознательную генетическую связь с этим местом, живущую во мне помимо меня. Так захотелось крепко-крепко обнять детишек и сказать им: “Посмотрите, это всё ваше”. И это не декорации к историческому фильму и не экскурсия — всё это настоящее, и в Успенском соборе опять ожила молитва.

И вообще, наш поход в Успенский получился просто отличный (впрочем, как и все предыдущие). Организовался целый коллектив: мои родители, тётя, я с четырьмя детьми, няня со своим братом. Настоящий семейный клан. Дети причащались. Нюра своей активностью ввергла в шок трёх музейных смотрительниц. У меня хватило сил не раздражиться на Нюрашика. Встретили наших дорогих и любимых друзей и после службы пошли разговляться, объелись пиццы. Замечательный день!

1 сентября

Что написать? Конец вольной жизни… Уф…

2 сентября

Я иногда думаю, может, если мы станем называть Нюрку Анной или Анечкой, она станет спокойнее и уравновешенней? Это же просто невыносимо, какой-то бесцеремонный ураган, террористка, свинюшка и крикушка, да ещё плохо спящая. Стихийное бедствие какое-то! Говорят ведь: “По имени и житиё”. А она Анна — благодать. Нету больше у меня сил и терпения. Мне так нужна Анна и благодать…

3 сентября

Пока меня не поглотила московская жизнь, хочу набросать на память о наших дачных путешествиях. Были мы во Владимире, Суздале и Муроме.

Раз в неделю у нашего папы выходной. В силу его священства нормальные выходные на субботу и воскресенье у нас отменяются, поэтому к нам на дачу он приезжает в один из будних дней на неделе. И мы куда-нибудь едем в маленькое однодневное путешествие. Несколько лет назад мы объездили таким образом половину Рязанской области. Тогда моя тётя обзавелась машиной, новенькой иномаркой, но водить ещё не научилась и дала нам немножко покататься. И мы стали делать такие вот однодневные вылазки. Сначала не дальше Коломны, затем в Рязань, а потом и вовсе раздухарились и забирались всё дальше и дальше — и в Мещерские леса, и в Касимов. Однажды даже моя мама перепугалась, думала, что потеряла нас — так поздно мы вернулись в исходную точку, на нашу дачу.

А в этом году дача находилась на Горьковском направлении, так что нас ждала Владимиро-Суздальская земля.

…Дмитриевский собор во Владимире прекрасен. Глаз не оторвать от белокаменной резьбы. Архаика сюжетов завораживает. Потрясающие пропорции. Остатки древних фресок. Немножко не хватило времени посозерцать, но с малыми детьми это практически невозможно. Смотрительницы включают аудио-экскур­сию и задушевный голос на фоне духовной музыки всё подробно рассказывает. Берег Клязьмы очень высок, вода в ней рыжая, железистая. А внизу — неимоверные просторы. Вокруг Успенского собора стройка, пыльно, что-то шумит из техники. А внутри суета экскурсий, и наши, и иностранцы. Но нам никто и ничто не мешало и помолиться, и полюбоваться, и приложиться к мощам, коих в соборе в изобилии. Ещё раз пожалела, что так плохо знаем свою историю, вернее сказать — почти не знаем. Потом отправились на Нерль. Я здесь ещё ни разу не была, и поэтому никак не могла осознать, что вижу один из символов России вживую, настолько привыкла видеть этот храм в альбомах, на открытках. Был жаркий день середины лета и мы с удовольствием прошлись по заповедному лугу к церкви. Такое разноцветье и разнообразие трав!

В Суздаль хочется поехать ещё раз, м. б. зимою? Конечно же, одного дня мало для этого города. Кремль, собор, музей, музей деревянного зодчества, Евфимиев монастырь, катались на лошадке в тарантасе по центру. С нами произошло маленькое чудо. Когда были в соборе Евфимиева монастыря, увидали там огромную золотую раку, современную. Рьяно бросились прикладываться, на что смотрительницы вежливо заметили, что мощей-то здесь нет, а почивают они в другом месте, и объяснили, как доехать до этого храма. Но мы не смогли почему-то его найти, хотя городок маленький, а исторический центр так и пешком за полчаса можно обойти. Тогда моя мама предложила просто проехаться по городу, бросить прощальный взгляд, напитаться атмосферой. В одном проулке образовался затор, и нам пришлось остановиться. И эта вынужденная остановка случилась около церкви. Сторож уже закрывал двери, наш папа выскочил из машины, спросил про мощи. Это оказался тот самый храм, который мы искали! Преподобный Евфимий всё-таки довёл нас куда нужно. Нам открыли церковь, мы все приложились и с благословением Преподобного отправились домой.

В Муром ехать очень долго, но дорога того стоит. Накупили лисичек и черники. Из-за утомительной дороги пробыли в городе мало, но и цель поездки не прогулка, а поклониться Муромским святым. Обливала детей на источнике (Анечку в первый раз в жизни). Ух, они визжали (правда, и я тоже — уж очень холодная вода, да ещё температура воздуха около тридцати)! Потрясающие женские характеры — святые Феврония и Иулиания Лазаревская! На обратной дороге накупили у классических деревенских бабушек всяких овощей, даже тыкву. Всю дорогу твердила: “Посмотрите, дети, это ваша родина, как она красива! Крутите головой, любуйтесь!”. Прочитали в дороге жития. Еле приехали, так мы устали.

5 сентября

Нюрочка научилась говорить “Анна”.