После «прогулки с писателями» вновь стали говорить о том, что в России «поэт больше, чем поэт». Действительно ли литераторы влияют на общественные настроения? Как это сказывается на качестве литературы? Вернется ли христианская тематика в «большую литературу» или она никуда из нее не уходила? В преддверии вручения Патриаршей литературной премии мы беседуем об этом с писателем и литературным критиком Майей Кучерской.
Читайте также: Гуляния – не демонстрация
Майя Кучерская
— Прогулка с писателями от Пушкина до Грибоедова, мимо Высоцкого, палаточный лагерь у подножия памятника поэту (впрочем, до сей поры мало кому известному) — как Вы думаете, почему вдруг возникла такая символическая привязанность к литературе?
— Возможно, по традиции. Как просыпающийся богатырь или, наоборот, спящая красавица? В общем, выходя из амнезии, разминая затекшие от долгой неподвижности члены, люди в первую очередь начинают вспоминать, как их зовут, кто их мама и папа. А их мама и папа — русская классическая литература, это она научила их думать, любить свободу, быть людьми. Так что это возвращение к вечным для тех, кто получил образование и воспитание в России, ценностям — естественно. Что у нас есть кроме Пушкина-Грибоедова и Высоцкого?
— То, что на прогулку пришло так много народу, Вас удивило?
— Меня не удивило, нет. Меня это потрясло. Дух замирал, когда открывалась вдруг панорама, вид этой огромной реки людей, реки не бурной, тихой, мощной, умной — с одной стороны говорят про эпиграммы Пушкина, с другой тонко и смешно шутят про данные РУВД — в общем вид человеческой реки, текущей по бульварному кольцу — это навсегда, этого уже не забыть. И я не сомневаюсь: все участники этой прогулки (благо писатели !:)) еще про нее напишут в своих романах, стихах, да уже и пишут наверняка.
Прогулка с писателми. В центре - Борис Акунин. Фото: Юлия Маковейчук
— Говорит ли это о каком-то новом возвращении литературы в социальную жизнь? У меня эта прогулка вызвала ассоциации с Политехническим 60-х. Или эта ассоциация притянута за уши?
— Ассоциация, наверное, правильная. В 1960-е поэзию в общественную жизнь тоже внесла на руках ситуация политическая. Но только я бы не стала по этому поводу слишком уж радоваться. Это все не от хорошей жизни. Лучше бы политика и искусство существовали автономно. Ведь вообще-то дело писателей и поэтов – вовсе не в том, чтобы не выкрикивать что-то красиво зарифмованное с трибун стадионов, их дело — думать и чувствовать. Напряженно, постоянно, на грани жизни и смерти. А потом записывать продуманное и прочувствованное словами.
Когда поэзия вышла на стадионы, это довольно ужасно сказалось на ее качестве. Настоящий поэт, писатель — отшельник, подвижник, изредка за свой труд получающий в дар озарение, понимание, как все устроено — человек, отношения, жизнь. Если он будет все проводить на баррикадах, ему просто некогда будет подумать и написать хорошо. Потому что – и всякий пишущий это отлично знает! – создание хорошего текста требует времени и тишины.
— Думаете, события последнего времени могут так же «ужасно сказаться» на качестве будущих произведений русских писателей? Когда актуальность в таком неусвоенном, неотрефлексированном до конца виде будет описана только потому, что появился вот этот вновь нащупанный нерв контакта с читателем, который нужно поддерживать?
— Нет, на качестве сказываются, конечно, не события, а обстоятельства порождения текста и аудитория. Когда поэты кричали с трибун перед тысячами, и стихи их принимали форму таких выкриков — но по-настоящему хорошо кричать в стихах получалось только у Маяковского. Он гений и нарушал «естества чин», который в том и заключается, что лирика обычно удачнее складывается в более камерных обстоятельствах.
У многих шестидесятников, оттого что они должны были быть понятными вот этим миллионам, и стихи выходили грубо обтесанные, часто безвкусные, не пропитанные традицией. А что до контакта — хорошо, когда он есть, но он не может осуществляться лишь за счет злободневности, в конце концов поэзия и проза это не газетные заметки, не публицистика, это всегда, хоть немножко, но беседа с Небом.
— Можно ли в принципе предположить, какие темы и явления будут интересовать писателей в обозримом будущем? Есть ли тут какие-то закономерности?
— Романы, осмысляющие 1990-е, в заметном количестве стали появляться к концу 2000-х, то есть почти двадцать лет спустя после описываемых событий. Вот сколько времени нужно литературе, чтобы успеть хоть как-то отрефлексировать недавнее прошлое. Можно предположить, что о нынешних событиях романы (я имею в виду хорошие) начнут писать году в 2027-м, не раньше. Толстой начал книгу о декабристах тридцать лет спустя после восстания, а потом еще на 20 лет назад сдвинул время начальных событий… Литература всегда немного запаздывает, это совершенно естественно. Не только большое, но и маленькое, и среднее, да вообще любое — видится на расстояньи.
— Многие из тех, кто настороженно относится к общественному брожению последних месяцев, говорят, что писатели повели себя как «новые Гапоны», и позвав за собой народ и на конкретное шествие с непредсказуемым результатом, и в принципе увлекая в «оппозиционность». А не преувеличена ли вообще эта ответственность писателя за то, что читатель услышит в его словах и прочтет в его книгах?
— Да по-моему, никто давно уже писателей не воспринимает как пророков, и всю эту историю с прогулкой тоже не стоит абсолютизировать. Люди откликнулись на призыв Бориса Акунина не столько из почтения к писательскому делу, сколько потому что рады уже любому поводу показать власти, что в упор ее не замечают и чихали на все эти инаугурации, они же ингумации, как было написано в эти дни на одном из плакатов.
Гуляющих было более десяти тысяч. Фото: Юлия Маковейчук
— Это только российское явление или к писателям как интеллектуальным лидерам и в западном мире предъявляют такую завышенную планку ответственности за чужие мнения и поступки?
— Писателем в западном мире я не бывала, так что точно не знаю. Знаю только, что там к писательскому труду относятся, пожалуй, с большим…если не почтением, то сочувствием, пониманием уж точно. Сознают, что книжки писать — тяжелая работа, требующая очень много времени и сил. Поэтому всякие дома творчества создают, специальные программы и гранты для писателей учреждают, не говоря уже о литературных премиях, которых в одной только Франции сотни. И на встречи с писателями, даже не очень известными — в Германии, например, — обязательно приходят люди, пустых залов там не бывает. И обычно, выпустив в той же Германии книгу, писатель едет с небольшим турне, представляет ее в разных городах, потому что там выход новой книги – событие по определению.
— Вы недавно написали рецензию на новый роман Александра Терехова «Немцы». Еще совсем недавно только авторы дешевого чтива описывали нравы чиновничьего или бизнес-истеблишмента, а теперь вот появился серьезный роман. Это значит, что читатель с запросами выше среднего готов такое читать?
— Вы имеете в виду Робски? Но Терехов пишет социальную сатиру, он не про частную жизнь чиновников, а про профессиональную подробно рассказывает – что-то не припомню, чтоб авторы дешевого чтива (да пожалуй, и дорогого тоже) этим занимались. Но роман Терехова вот-вот станет, если уже не стал модным не из-за этого, не из-за достаточно новой для нашей литературы темы, а потому что он резонирует с нынешними общественными настроениями, в первую очередь, с раздражением страшным — по поводу этих алчных коррупционеров, бандитской системы.
И эта раздраженность действительно перестала быть достоянием обиженных «низов», но добралась и до элиты. Ее тоже все это всерьез достало — такая наглость, такое хамство, такой беспредел, а вместе с тем недальновидность — поэтому и представители элиты будут читать Терехова с удовольствием и наверняка злорадством: вот как он их! так им, так им и надо! Себя, как водится, в этой книге никто не узнает.
— У меня складывается впечатление, что христианская тематика вообще ушла из современной литературы (если не брать специфические «православные книги»). Так ли это?
— Строго говоря, христианская, тем более церковная тематика всегда для русской литературы была редкостью, за исключением разве что Достоевского и Лескова, отчасти Толстого – вот они и священников описывали, и жизнь монастырскую, и героям своим велели обсуждать вопросы веры, говорить о Христе, Истине, церкви… Но это в общем и все. Потому что вера тогда была воздухом, а зачем описывать воздух?
Удивительнее, что современная литература, которую создают современные писатели, пережившие момент возвращения Церкви в нашу жизнь, на это возвращение довольно вяло откликнулись, никто ничего почти и не заметил, кроме может быть, Олеси Николаевой, ну, и еще двух-трех авторов. Церковная тема как тема так и осталась маргинальной, потому что какой бы ни был писатель, крупный, не очень, он пишет из опыта, из пережитого, и очевидно большая часть наших авторов через опыт обретения веры так и не прошли..
— Но ведь есть авторы, чей взгляд на мир созвучен христианству?
— А вот это совсем другое дело, Вы правы. Многие произведения — христианские по сути, по духу, по системе ценностей, в них растворенной. По-моему, таковы все тексты, которые возникли в русле традиции — культурной, национальной — и это не только деревенщики, Виктор Астафьев или Борис Екимов, но и Людмила Улицкая, Петр Алешковский, Олег Зайончковский, Захар Прилепин, причем неважно, насколько они сами это осознают и декларируют.
-В этом году второй раз вручается Патриаршая литературная премия, мы сейчас не будем говорить о выборе жюри, но теоретически внимание со стороны Церкви к литературной среде, к писательскому сообществу в перспективе может оказать какое-то влияние?
— В идеале это может влиять на читателя, но очень плохо, если это будет влиять на писателя. Потому что писатель должен оставаться свободен.