«Макс ходил по кругу, как загнанный зверь». Чему учат друг друга художник и дети с аутизмом
Изначально у Анастасии не было такой цели – преподавать детям с аутизмом. Ее знакомая, логопед, открыла центр, а так как на старте всегда тяжело собирать людей, пригласила Настю в художественную студию. Первоначально она работала с обычными детьми. А потом в группе появилась первая девочка с аутизмом.
— Если бы я сейчас ее увидела, то вряд ли бы заподозрила, что у нее расстройство аутистического спектра, — рассказывает Настя. — Это был самый культурный человек с аутизмом, которого я когда-либо встречала. Помню, что у меня был шок, когда я считала, что она не такая, как все. Я чувствовала сильное сердцебиение, что я не контролирую ситуацию, хотя ничего такого не происходило – мы вместе мастерили что-то, все прошло нормально. После этого постепенно дети с аутизмом стали моими основными учениками.
Настя очень благодарна жизни за этот опыт. Многие личностные изменения, которые с ней произошли, — благодаря им.
— Мои дети тогда еще входили в подростковый период, и я очень тревожилась, как я смогу это выдержать, потому что мой подростковый период для меня был просто адом, и я опасалась, что просто не справлюсь с этим у своих детей, — рассказывает Настя. — Например, дочка начинает огрызаться, грубо отвечать, строить преграды, и тут я понимаю вдруг, что она эти слова говорит, потому что не может по-другому выразить свое дисгармоничное состояние. Она не хочет меня обидеть, оскорбить. И я хорошо помню это озарение, когда ты начинаешь слушать не то, что у человека снаружи, а то, что у него внутри. И этому меня научили люди с аутизмом.
В кабинете до сих пор дверь погнута от его пинков
Иногда Насте кажется, что с особыми людьми она начала работать только ради одного из подопечных — Максима, это его она должна была встретить. Сейчас парню 16 лет, он высокофункциональный аутист – такие люди могут нормально существовать в социуме, если их, конечно, этому научить. А еще они, как правило, имеют особый дар, сверх того, что мы, обычные люди, имеем.
— В Максе я тогда сразу почувствовала, что он художник, с первого занятия, — вспоминает Настя. — Недоумевала, почему меня об этом не предупредили, но, оказалось, что никто об этом и не подозревал. Явно у нас была какая-то внутренняя настройка, мы почувствовали друг друга. Максим на протяжении нескольких лет не говорил со мной обычной речью, а пользовался фразами из мультфильмов. И это всегда был ребус – что он имеет в виду. А самое сильное сближение с ним у меня произошло в не самый удачный для него день. Тогда у него был срыв, а так как он не умеет контролировать свои эмоции, как и все люди с аутизмом, у него необходимость выразить эти эмоции приобретает гипертрофированные формы – нужно все крушить и ломать, переворачивать и драться.
Он достался Насте в крайней степени истерики – глаза мокрющие, синий носогубный треугольник, потому что не хватает кислорода от постоянного крика. И никто с ним справиться не смог.
— Мы остались вдвоем в моем очень маленьком кабинете – там до сих пор дверь погнута после его пинков, — рассказывает Настя. — Конечно, ни о каком занятии и речи не шло – Макс ходил по кругу, как загнанный зверь. И на очередном заходе он приближался ко мне близко-близко, между нашими носами сантиметра два, смотрит на меня и что-то кричит, а у меня ощущение, что глаза его говорят: «Мне адски плохо, помоги мне». После этого я стала слышать людей с аутизмом, что у них внутри. А на том занятии я дала Максиму карандаши, понимая, что работа будет безобразной, но он за это время успокоился.
А потом Настя придумала — Макс должен сделать книжку. Фантазировать люди с аутизмом не любят, это ставит их в ситуацию, не совместимую с душевным равновесием, и она предложила Максу стать героем своей книжки, рассказать любую реальную ситуацию.
— Вместо этого он рассказал не настоящую историю, а о реальности, о которой мечтал. «История» — это сильно сказано для небольшой зарисовки. Но сильнее здесь то, что он разрешил себе сделать так, как ему хочется. Наблюдая, как тяжело ему дается каждая новая страница, как он не уверен в себе, как будто бы он сам взял и пошел гулять в неизвестном месте, я удивлялась одновременно размеру страха перед каждым предложением и картинкой и, в то же время, смелости открытия своих желаний. На глазах происходило простое чудо, в которое полезно поверить и мне самой: будет так, как я захочу, никто кроме меня не знает, как должно быть, нет никакого «должно».
Каждая птица — открытие
Настя неожиданно купила дом в деревне, что стало для всех ее родных настоящим шоком – деревенской девочкой она никогда не была. Избушка в 11 квадратных метров, которой больше 100 лет, находилась в живописном месте по Ирбитскому тракту в 80 километрах от Тюмени.
— Через некоторое время я поняла, что купила не дом, а вот эту реку, этот луг, этот лес, этих птиц. Про птиц я на тот момент знала немного – голуби, воробьи, сороки, городские жители больше и не знают. А там смотришь – на пашню садится неведомая птица, вроде черная, но переливается то синим, то зеленым, то голубым. И вдруг понимаю, опираясь, видимо, на какие-то картинки из детских книжек, что это может быть скворец. Оказывается, я его не видела его в природе! В другой раз увидела маленькую птичку с красным пятнышком – выяснила, что это варакушка.
В списке Насти сейчас 160 птиц, которых она встретила только на территории своего участка и близлежащих полях и лесах. Постоянно спрашивала, как они называются у своего друга-орнитолога, пока он не подарил ей справочник-определитель. И тогда Настя стала изучать птиц уже самостоятельно.
— И меня затянул этот процесс. Кого из птиц увижу – надо непременно найти. Потом мой друг-орнитолог проспорил мне свой бинокль – я разглядела и опознала одну маленькую птичку, а он мне не верил. И я начала выходить в пять утра, пока дети спят, бродила по берегу реки, по болотам, лугам, наблюдала, запоминала, фиксировала признаки. Узнала, например, что соловей умеет не только красиво петь, но и шипеть, как змея – как-то близко оказалась у гнезда и попала под атаку маленькой птички, защищавшей свой дом.
Это очень быстро стало ее страстью. Затем Настя начала различать голоса птиц – вот голос тревоги, вот брачный, вот птицы собираются в стайки, созывают друг друга. В этом году ей удалось побывать в Тайланде, в национальных парках, и там она пыталась определить местных тропических птиц.
— Каждая птица из моего списка — это мое открытие, увлекательная история о том, как ты ее выслеживаешь, определяешь признаки, сидишь в засаде часами. Ты находишься в постоянном процессе познания, задаешь вопрос, и сейчас ответа на него нет, но он придет обязательно позже. Ощущаешь свою гармонию с миром, во всем видишь творца, его неистощимую фантазию. Рассматриваешь птичек, они все разные. Ты как будто наблюдаешь процесс придумывания, словно ходишь по Его следам. Это как ребенок лепил бы птичек: давай вытянем шею, а давай добавим длинные ножки, необычный клюв.
Я все время рисовала, но не считала себя художником
Анастасия Харина закончила в свое время филологический факультет, но преподавать не хотела. Ей была интересна научная деятельность, но в то время в аспирантуру можно было поступить только в Москве, и она сдала экзамены в МГУ, поступив на кафедру теории литературы. Но тему для исследования там предлагал научный руководитель, и аспирант не столько занимался своими собственными изысканиями, сколько транслировал мысли руководителя. Когда Настя это поняла, то решила, что это не ее.
— Я все время рисовала, но никогда не представляла себя в качестве художника, а уж тем более не представляла, что может пойти по такому пути в жизни. Но как-то так получалось, что мне всегда больше хотелось лепить, чем, например, писать научную статью. Возбуждало, будоражило народное творчество — еще в старших классах я познакомилась с филимоновской игрушкой, которую ей привезла мама из командировки. Я зубрила какой-то трудный предмет к экзамену, посматривала на эту свистульку, и она мне давала невероятный заряд бодрости, вызывая какой-то щенячий смех. Это было настолько иррационально, а я была серьезным ребенком, все время с книжкой, и тут передо мной распахнулась совершенно другая часть мира, куда меня понесло.
Анастасия стала лепить свистульки, не подражая никакому из промыслов, но на базе народного мировоззрения, фольклора – помогало филологическое образование. Уже позже, став мамой первой дочки, потом сына, она поняла, что не хочет читать лекции студентам, а хочет сидеть в своей мастерской и делать что-то свое. Тогда в ее жизни появился искусствовед Александр Герман, который сделал ей предложение – он будет покупать все работы, которые сделает Настя, и платить ей за них, независимо от их реализации.
— Он явно был не из тех людей, который хотят быстро заработать. Его интересовали не простенькие и легкие сюжеты, которые легко найдут своего покупателя, его интересовали настоящие работы. Тогда впервые подумала: «Я художник, оказывается?»
Рисовала и выбрасывала
Потом, конечно, жизнь взяла свое – появился третий ребенок, семью нужно было кормить, и Настя на протяжении многих лет трудилась на четырех работах. Реализовать себя как художник в этом круговороте было сложно, а придумывать сюжеты между приготовлением супа и редактированием статьи – невозможно. И три года назад Настя уволилась со всех работ, полностью посвятив себя творчеству.
— Тогда я уже купила дом в деревне, ходила по всему этому богатству, любовалась, ну невозможно же глазами это не впитывать. И у меня было чувство боли, что я не могу всю эту красоту выразить. Подумала, что хватит с этим уже жить, надо что-то делать. И вышла с этюдником на первый пленер. Первые два года просто выбрасывала то, что рисовала, казалось, что, несмотря на художественную школу, я ноль, младенец. Из того, что я знала, не работало ничего – другие законы перспективы, потому что 3D-пространство надо было уложить в 2D-измерение, то есть объемное изображение на картон. И я тогда совершенно не слышала цвет, больше работая с графикой и глиной.
Анастасия рисовала и выбрасывала, понимая, что это процесс изучения и познания. На третий год она почувствовала, что справляется с перспективой, с композицией, уже знает, как собирать цветовые композиции, не задумываясь и чувствуя оттенки.
— Меня не покидало странное ощущение, что сделано правильно, но на листе всё мертво, что Божье творение прекрасно и невыразимо. Для меня это было не вопросом перерисовывания, я понимала, что нет никакой статичной краски, она все время меняется, создается у тебя на глазах. Все настолько подвижно, что дай бог за эти три часа рисования зафиксировать хотя бы часть чуда, которое ты наблюдаешь.
Перед Анастасией встал выбор – она могла бы пойти путем реализма, в точное воспроизведение статичной картинки, как на фотографии, или ты уходишь в область того, что невозможно передать – подвижность, рождение цвета. Она понимала, что первое понятнее – можно обложиться пособиями, пройти онлайн-курсы, выучиться канонически.
— Я тогда сама себя спросила: «А зачем я сюда пришла с этюдником? Рисовать? Да потому что здесь был такой волшебный голубой, а на моей картине голубой есть, но он совсем не волшебный. И в один из дней, в очередной раз создав правильный хороший этюд, к которому вроде бы не придраться, но который был лишен волшебства, я решила закрыть глаза на правила, отпустить себя и делать так, как я хочу. Картина получилась близкой к абстракционизму, и я поняла, что это лучшее, что я сделала, эта работа будоражит. С того момента я просто разрешаю себе фиксировать то, что я вижу. Где-то это утрированный цвет, но он и должен здесь быть таким, ты становишься свидетелем рождения цвета. И пока ты рисуешь, понимаешь – это какое-то очень важное событие, ты становишься свидетелем чуда на каждом кусочке пространства. И если этого не будет, то в твоей жизни не произойдет чего-то очень важного.
Все мои дети способны видеть красоту
Сложно представить, что такой творческий человек, как Анастасия Харина, варит суп на кухне, воспитывает троих детей, ведет хозяйство. Но, как говорит она, дом, дети для нее – сфера творчества.
— Мне вообще кажется, что я рождена для того, чтобы обустраивать дом. Я собираю всякие выброшенные шкафы, буфеты, восстанавливаю их, раскрашиваю. У меня на стене изразцовая плитка, которую я сама налепила. Это тоже мое проявление, которое не является для меня противоречием. Детей я всегда хотела, но не планировала, сколько их будет. Каждый ребенок для меня стал и испытанием, и открытием, и учителем. Я бы всем желала, чтобы наши дети становились для нас учителями, тогда воспитание станет процессом творчества, живым, а не угнетающим.
Настя называет себя непластичным по характеру человеком, поэтому, говорит она, в общении с дочками и сыном ей приходилось себя ломать, меняться. По сей день дети – это ее настоящие друзья. Все трое унаследовали от мамы творческую искру – они способны видеть красоту. 23-летний сын хорошо ориентируется в музыке, играет на этнических инструментах. Именно с его подачи Настя и уволилась.
— Меня тогда затянула жизнь, я трудилась, старалась зарабатывать, делала, что умею, но при этом чувствовала себя глубоко несчастной. И именно сын сказал: «Мама, ты же художник, может уже пора плюнуть на все и посвятить себя творчеству?» Я возразила, что деньги же нужны, за дом надо платить, вас кормить. «Но если ты будешь об этом думать, тогда не будешь никогда счастлива», — сказал он. Сын позволил быть мне честной с собой и перешагнуть страх неизвестности и выбора другого пути.
Средняя дочь Маша – одаренный фотограф. Она еще в детстве на «мыльницу» делала простейшие кадры, а в результате получались снимки с готовой интересной композицией – девочка как будто чувствовала ее.
Младшая дочка, 15-летняя Ариша, еще учится в школе, и ей это очень нравится – Настя говорит, что эта девочка осознанней их всех в семье вместе взятых.
— Все трое работают с ребятами с аутизмом — они тьюторы, это их самостоятельный выбор. Они, конечно, варились во всем этом, слышали от меня рассказы об особенных детях, а потом и сами решили им помогать, очень органично вписались в это пространство. Я и безумно этому рада, значит, какую-то пользу этому миру я принесла.
Планов не строит, а мечтает
Если ты пытаешься что-то планировать, пытаешься контролировать себя, то лишаешь свою жизнь чуда, считает Анастасия. Уже сама жизнь подсказывает то, что нужно сделать, что сказать, по какому пути пойти. Наверное, так в ее жизни появилось увлечение танго.
— Я с детства мечтала о танцах, но в советском воспитании танцы были чем-то легкомысленным, поэтому их в моем детстве не было. От людей я шарахалась, была зажатым ребенком. Как-то сходила на концерт квинтета Астора Пьяцоллы, послушала эту музыку, и что-то в моей душе перевернулось – я плакала. Танцевать я не умела вообще, мечту о танцах тогда даже сформулировать не могла. И вот только сейчас ее реализовала. Начинала с бальных танцев, потом увлеклась танго. В нем один партнер в танго – лидер, другой – ведомый. Партнер предлагает, а партнерша понимает, что от нее хотят, это язык тела, какой-то уровень чуда. Это не был план, это было чувство, что я на своем месте.
Планов на будущее Настя не строит, она мечтает. Например, мечтает увеличить печь для керамики, мечтает поработать в мастерской какого-нибудь керамиста и поучиться у него технике, которую еще не пробовала. Сейчас она считает себя счастливым человеком, потому что каждый день радуется утру, двум стаканам воды, виду из окна, который открывается ей каждый раз, когда она встает с постели, а потом идет поздороваться со своим псом.
— На самом деле, быть счастливым не так сложно, — говорит она. – Всему можно научиться у мира, и все мы творцы, которые создают свою жизнь. А если сбиваешься с пути, то всегда есть то, за что нужно держаться – например, тема экологии. Каждое утро я иду по берегу реки и собираю мусор за рыбаками. И думаю – а может это и есть главная наша работа – собирать за собой мусор?
Елена Сидорова
Фото и рисунки из личного архива Анастасии Хариной